я, битвы – все что угодно, только не это.
– Друзья, – сказал один из кавалеров. – Вы устали и проголодались. Прежде чем обсуждать что-то, поешьте как следует! И выпейте по стаканчику нашего знаменитого, дважды очищенного, сладчайшего, крепчайшего самогона!
Но это не произвело ни малейшего впечатления. То и дело раздавались угрожающие выкрики, толпа начала окружать кавалеров.
– Да погодите же! Успеете нас убить. Поглядите сами, Экебю открыто. Все кладовые, погреба, амбары, молочный сарай – все открыто! Посмотрите на ваших женщин – какие же вы мужики! Они умирают с голоду, дети плачут. Накормите их сначала, а потом займетесь убийствами. Мы никуда не убежим. А чердак весь завален яблоками – неужели вы не накормите детей сладкими астраханскими яблоками?
Через час двор усадьбы напоминал преисподнюю. Пир был в разгаре. Даже Экебю никогда не видывало такого пира.
Повсюду горели костры, люди наслаждались теплом и отдыхом, на них сыпались все дары матушки-природы, какие только можно вообразить, а в черном осеннем небе, расчерченном снопами искр от костров, стояла огромная луна.
Самые решительные пошли в хлев. Зарезали несколько телят и овец, тут же разделали и жарили на любезно предоставленных хозяевами вертелах – кавалеры словно забыли, что их самих вполне могут насадить на эти вертела. Выводили овцу за овцой – работники поместья начали опасаться, что за эту ночь изголодавшиеся люди уничтожат всю живность.
А в Экебю как раз в эти дни шли заготовки. С тех пор как здесь поселилась Элизабет, дела пошли заметно лучше. Всем казалось странным, что молодая графиня даже случайно не вспоминала, что она жена Йосты Берлинга. Ни он, ни она виду не подавали, что в их жизни что-то изменилось, но вела она себя как настоящая хозяйка. Как и подобает настоящей хозяйке, она всеми силами пыталась пресечь бездумное расточительство, взяла на себя дела, которыми, чуть ли не бравируя, пренебрегали кавалеры. И ей с удовольствием подчинялись. Работники и арендаторы вздохнули с облегчением, потому что многие понимали – без майорши имение сползает к разорению.
И зачем? Зачем пекли хлеб, закладывали сыры, сбивали масло, варили варенье, сушили яблоки?
Выносите все! Все, что есть, лишь бы не сожгла эта озверевшая толпа Экебю, лишь бы не растерзали кавалеров. Катите бочки с пивом и бочонки с дважды очищенным, сладчайшим, крепчайшим самогоном! Тащите окорока из чуланов! Яблоки с чердаков!
Может быть, богатство и щедрость Экебю смягчит ярость плебса? Только бы они ушли, не наделав бед.
Это ее просьба. Кавалеры – люди отважные, они прекрасно владеют оружием, если бы им решать – никаких сомнений, они стали бы защищаться. Они наверняка сумели бы несколькими точными выстрелами разогнать взбесившуюся толпу. Пролилось бы много крови, но ради нее от такого плана отказались. Она своей кротостью, добротой, разумом и душевной чистотой навсегда покорила сердца кавалеров.
Постепенно толпа подобрела. Тепло и отдых сделали свое дело. То тут, то там вспыхивал смех. Люди справляли поминки по девушке из Нюгорда, той, кого Господь лишил разума. А поминки – дело радостное: чистая, безгрешная душа улетела к ангелам.
Дети бедных арендаторов набросились на фрукты – они таких и не видели. Почитавшие за роскошь бруснику и клюкву с окрестных болот, с горящими глазами грызли они налившиеся прозрачным соком астраханки, продолговатые, сладкие, как мед, райские яблочки, золотистые и кисловатые лимонные яблоки, розовощекие груши и сливы всех сортов: желтые, красные и синие.
Все довольны – показали свою власть. Значит, не пустые это слова – власть народа. Французы-то, говорят… ого-го!
Дело идет к полуночи. По-прежнему в черном, истыканном мелкими гвоздиками звезд небе сияет круглая восковая луна. Настроение совсем другое – похоже, опасность миновала. Кавалеры вздохнули с облегчением – им досталось немало непривычной работы: таскать еду, раскупоривать бочки, наливать пиво в сотни подставленных кружек.
Но тут в одном из окон усадьбы загорелся свет. По толпе пронесся продолжительный вздох:
– А-а-а-а…
Горит свеча, а свечу держит молодая женщина. Она появилась лишь на несколько секунд, но людям кажется, что они ее узнали. У нее густые темные волосы и румяные щеки.
– Она здесь! Они ее спрятали! – раздаются яростные возгласы. – Кавалеры ее спрятали в усадьбе, ее, нашу девочку, у которой Господь отнял разум! Безбожники! И вы спокойно смотрели, как мы уже три дня, не зная покоя, забросив все дела, ее ищем! К черту ваше угощение. Горе нам, что приняли подачку из ваших рук! Ведите ее сюда! А там посмотрим… берегитесь, безбожники!
Толпа – дикий зверь. Приручить его нельзя. Он может взять пищу из ваших рук и тут же покажет вам свой жуткий оскал, зарычит и изготовится к прыжку.
Самые смелые бросились к дому. Кавалеры их опередили – они успели задвинуть засовы на дверях. Но что для толпы засовы?
Двери снесены, безоружные кавалеры отброшены в сторону, их стиснули так, что они и пошевелиться не могут. Разъяренные спасатели уже в усадьбе – надо во чтобы то ни стало найти девушку из Нюгорда, ту, у которой Господь отнял разум.
И они ее находят – в самой дальней комнате, в полутьме. Они даже не смотрят, светлые у нее волосы или темные, поднимают на руки и выносят во двор. Тебе не надо бояться, утешают ее, мы тебе зла не причиним, а вот кавалеры! Кавалеры ответят за все.
А во дворе их ждет неожиданность.
Тело девушки, упавшей с обрыва. Самые упорные продолжали поиски, а девушку нашел ребенок. Ее подняли, укрыли и принесли в усадьбу.
Странно, мертвая, она была еще красивее, чем при жизни. Черты лица, при жизни искаженные безумием, теперь были спокойны и даже величественны. Она и в самом деле напоминала Мадонну.
Ее несут на плечах среди расступающейся онемевшей толпы. Головы склоняются перед величием смерти.
– Совсем недавно… – шепчут те, кто принес тело. – Бродила, должно быть, в лесу, услышала, что мы ее ищем, хотела спрятаться и сорвалась…
Но если это девушка из Нюгорда, кого же они нашли в усадьбе?
При свете костров загадка решилась мгновенно. Молодая графиня из Борга.
– А это еще что значит? Еще одно преступление? Что делает здесь графиня? Почему нам сказали, что она уехала или, хуже того, умерла? Они ее похитили! Смерть кавалерам!
И тут раздался звенящий от ярости голос. Йоста Берлинг вскочил на каменные перила лестницы.
– Слушайте, вы, животные, подонки, дьяволы! Вы что, дурачье, думаете, что в Экебю нет ружей и пороха? Вы думаете, что мы не могли перестрелять вас всех до единого, как бешеных собак? Но она просила за вас! Она, которую вы схватили, просила за вас! О, если бы я знал, что вы посмеете до нее дотронуться, вас бы уже не было в живых!
О чем вы думали, мерзавцы, когда ворвались сюда с криком и угрозами, как разбойники с большой дороги? Когда грозили нам расправой, когда собирались поджечь усадьбу? Какое мне дело до ваших обиженных Богом девиц? И разве я сторож им, чтобы следить, куда они бегают и откуда срываются? Не скрою, я был добр к ней, но лучше бы я и в самом деле приказал спустить на нее собак, было бы лучше и для меня, и для нее. Но я этого не сделал. И никогда не обещал на ней жениться, запомните – никогда!
А сейчас отпустите ту, кого вы, мерзавцы, выволокли из усадьбы, и пусть руки, коснувшиеся ее, горят в вечном огне! Тупицы, неужели вы не понимаете, что она настолько же выше вас, насколько небо выше земли? Она настолько же нежна, насколько вы грубы и неотесанны, настолько же добра, насколько вы озлобленны!
И я вам скажу, кого вы схватили! Во-первых, она ангел небесный. Во-вторых, она была замужем за графом из Борга. Свекровь мучила ее днем и ночью, заставляла работать тяжелее и грязнее, чем любая служанка, издевалась над ней так, как ни один из вас, надеюсь, не издевается над своими женщинами. Она уже готова была утопиться в Кларэльвене, настолько та высосала из нее все силы и всю радость жизни. И кто из вас, канальи, кто из вас, которые знали про все это, я спрашиваю, кто из вас пришел ей на помощь? Никто, потому что вы трусливы, как зайцы, пока не соберетесь в орущую толпу. Только мы, кавалеры, помогли ей бежать из этого ада.
И она родила ребеночка на крестьянском хуторе, а граф передал ей, что он знать не знает ни ее, ни ребенка – нашел какую-то зацепку. Дескать, мы венчались в чужой стране, все законы и предписания не соблюдены, поэтому брак наш признан недействительным. Ты мне не жена, я тебе не муж, и ребенок мне не сын. Но она, эта святая, во что бы то ни стало хотела, чтобы в книгах был записан отец, боялась сделать ребенка несчастным. И я бы посмотрел на вас, на ваши презрительные рожи, когда она попросила бы кого-то из вас: «Женись на мне! Ребенку нужен отец!» Вы бы отвернулись от нее, сволочи! Но она, слава богу, к вам и не обратилась. Знала, с кем имеет дело – с ханжами, со злобной завистливой толпой! Она обратилась к Йосте Берлингу, разжалованному пастору, которому никогда не суждено доносить до людей слово Божье. И я скажу вам, негодяи, что в жизни у меня не было больше испытания, чем это. Потому что я недостоин ее, потому что, связав свою жизнь со мной, она лишила себя будущего. Но она, этот ангел, была в таком отчаянии, что я не решился ей отказать.
Вы можете думать о нас, кавалерах, что хотите, можете злословить, сколько влезет, но для нее мы сделали все что могли. И это ее заслуга, что мы не перестреляли вас всех, как бешеных собак. А теперь говорю я вам: отпустите ее и идите по домам, иначе земля разверзнется и поглотит вас. И по пути молите Бога о прощении за то, что вы обидели и испугали невинную женщину, воплощение благочестия и доброты. Убирайтесь отсюда! Надоели.
Он не успел еще закончить свою пламенную речь, как графиню поставили на ступеньку каменной лестницы. Здоровенный хуторянин смущенно протянул ей огромную мозолистую руку.
– Спасибо за угощение, – сказал он просто. – И простите нас, графиня, мы вам зла не желаем.