И так этот ученый человек, изобретатель и мастер на все руки затосковал по разумному, полезному делу, что подался в каменотесы и каменщики.
Именно в эти годы он построил большую башню у Западного моста в Карлстаде, по образцу центральной башни отцовского замка. Принято думать, что он собирался скопировать весь замок – жилые помещения, порталы, внутренние дворы, валы и висячие башенки, – ему казалось, что такой замысел изящен и полезен для жителей: рыцарский замок на берегу Кларэльвена.
Полезен, потому что он хотел осуществить свою детскую мечту. В залах замка должно было разместиться все, что касается промышленности и ремесла. Припудренные мукой, как клоуны, мельники, и кузнецы, и часовщики с зелеными козырьками над уставшими от мелкой работы глазами, и красильщики с темными от кислот руками, и токари, и слесари, и шлифовальщики – все должны были найти место в Замке Труда, как он мысленно величал свое детище.
И до поры до времени все шло хорошо. Начал он, как вы помните, с башни. Сам вытесал камни, сам изобрел раствор, сам сложил башню, укрепил крылья – там должна разместиться мельница. Теперь пора браться за кузницу.
В один прекрасный день он стоял и любовался на свое творение. И тут в голове у него зашумело. Его зазнобило, что было странно в такой жаркий день. Он сразу понял, в чем дело. Зеленая посмотрела на него своими сияющими глазами, и снова, как и в первый раз, в голове вспыхнул пожар.
Кевенхюллер заперся в мастерской, не ел и не спал, и через восемь дней было готово новое, невиданное изобретение.
Он вышел на крышу своей башни и начал укреплять на руках крылья.
Двое уличных мальчишек и один гимназист, удившие уклейку с моста, бросили удочки и помчались по городу с криками:
– Кевенхюллер сейчас полетит! Полетит по воздуху!
И пока наш изобретатель совершенно спокойно прилаживал крылья, собралась толпа, заполнившая все прилегавшие к мосту узкие улочки Старого города.
Служанки побросали кипящие кастрюли и подходящее тесто, старухи надели очки, отложили недовязанные чулки и засеменили к башне. Даже бургомистр с советниками перенесли важное совещание. А что говорить про школяров, если сам ректор отшвырнул учебник грамматики в угол и поспешил к реке!
Вскоре у Западного моста через Кларэльвен собрался весь город. И на самом мосту был черно от народа, и на Соляной площади, и на берегу – от моста аж до усадьбы епископа. Зевак было, пожалуй, даже больше, чем на Персидской ярмарке, когда через город проезжал король Густав III. До сих пор вспоминают, что карета короля мчалась с такой бешеной скоростью, что на поворотах наклонялась и вставала на два колеса.
В конце концов Кевенхюллер затянул последние ремни, взмахнул перепончатыми крыльями – и поднялся в воздух. Он парил в воздушном океане свободно и легко, вдыхал чистый, крепкий, как самогон, воздух и чувствовал, как в нем закипает древняя рыцарская кровь. Он начал пробовать свои крылья. Он переворачивался в воздухе, как голубь, парил, как коршун. Очень скоро он убедился, что крылья его быстры, как у ласточки, и управляется он с ними легко, как ястреб.
Далеко внизу он видел задранные головы толпы. А ведь он мог бы каждому из этих людей изготовить пару таких крыльев. И если все смогут парить, как он, в чистом прохладном воздухе, они забудут о вражде и ежедневных дрязгах. Ах, какие люди будут тогда жить на земле! В воздухе места хватит всем.
Но тут же он вспомнил о лесовичке. Так продолжаться не может. Он должен во что бы то ни стало найти Зеленую и снять проклятие.
Но искать ее не потребовалось. Он увидел почти ослепшими от яркого солнца глазами, как навстречу ему летит кто-то на таких же крыльях, как у него, только больше и наверняка сильнее. Потом он разглядел и летунью. Светлые волосы развеваются на ветру, полощется зеленое муаровое платье, зеленые, дикие, как у рыси, глаза пронзительно светятся. Это она, она! Лесовичка!
Он бросился к ней, сам не зная, что хочет: то ли сбить ее на землю, то ли поцеловать и признаться в любви, – все что угодно, лишь бы заставить снять заклятие. Здравый смысл изменил ему. Он видел перед собой только развевающиеся волосы и зеленые, искрящиеся диким блеском глаза. Он раскрыл свои руки-крылья, чтобы поймать ее в объятия, их крылья переплелись, но, как уже сказано, крылья у лесной волшебницы были куда больше и сильнее. Его крылья разлетелись в щепки, и он полетел вниз.
Очнулся он на крыше башни, рядом с уродливой кучей буковых реек, пергаментных перемычек и деревянных шестеренок – все, что осталось от его летательной машины. Оказывается, он принял построенную им же мельницу за воздушный корабль лесовички. Огромные лопасти подхватили его, прокрутили несколько раз и сбросили на крышу собственной башни.
На этом игра закончилась.
Кевенхюллером овладело отчаяние. Его больше не привлекала участь добросовестного ремесленника, честно исполняющего свою работу, ведь его умения и способности создавать чудесные машины никому, кроме него, не нужны. Он даже не решался приступить к одолевавшим его замыслам – если их постигнет та же участь, если он опять создаст чудесные машины и тут же их разрушит, сердце его разорвется от горя. А если не разрушит, сойдет с ума, потому что они никому, кроме него, не могут принести никакой пользы.
Он разыскал свою рабочую котомку и сучковатый посох, оставил мельницу так, как он ее построил, и отправился искать Зеленую.
Купил лошадь и повозку: он уже не был так легок на ногу – давал о себе знать возраст. Рассказывают, что, как только он подъезжал к лесу, тут же натягивал вожжи, спрыгивал с коляски и кричал:
– Лесовичка, лесовичка, это я, Кевенхюллер! Отзовись!
Но она не отзывалась.
Так, поплутав по лесам Вермланда, он приехал в Экебю. Это было за несколько лет до изгнания майорши. Его приняли весело и радушно, и он остался жить. Кавалерский флигель пополнился высоким, крепко сложенным рыцарем, незаменимым и на охоте, и у пивной бочки. К нему вернулись детские воспоминания. Он разрешал называть себя графом и со временем стал выглядеть как настоящий немецкий барон, который только и поглядывает на земли своих соседей и родственников – а не отхватить ли кусочек? Орлиный нос, густые брови, остроконечная бородка-эспаньолка и гордо закрученные усы.
Он стал одним из кавалеров, не лучше и не хуже тех, чьи души майорша, как поговаривали, запродала врагу рода человеческого. Его волосы поседели, а неугомонный ум погрузился в спячку. Он уже не помнил подвиги своей молодости. Стал другим человеком – во всяком случае, не тем, кто изобрел самоходный экипаж и летательную машину. Всё это пустые россказни, говорил он, ничего подобного не было.
Но времена изменились. Майоршу выгнали из Экебю, и в поместье стали хозяйничать кавалеры. И началась такая жизнь – хоть святых выноси. Словно ураган налетел на несчастное поместье. Возобновились юношеские проделки. Сделать что-то полезное почиталось чуть ли не смертным грехом. Люди безумствовали на земле, духи – на небесах. Из Дувера то и дело прибегали волки с ведьмами на спинах, природа вытворяла невесть что, и нечего удивляться, что в Экебю явилась лесовичка.
Кавалеры и знать не знали, кто она такая. Они по наивности решили, что к ним пришла молодая женщина в нужде и беде, женщина, которую довела до отчаяния жестокая свекровь. Они дали ей приют, почитали ее как королеву и любили, как собственного ребенка.
Только Кевенхюллер распознал ее. Поначалу он был так же слеп, как остальные. Но как-то раз она по неосторожности надела зеленое платье из переливающегося муарового шелка, и он сразу все понял.
Она сидит на лучшем диване в Экебю, обитом китайским штофом, а эти старые шуты не знают, чем ей услужить. Один готовит ей еду, другой изображает камергера, третий – придворного музыканта, четвертый чинит ее сапожки. Ловкачка всех прибрала к рукам. Злодейка изображает больную – Кевенхюллер прекрасно знает, что это за болезнь. Да она просто издевается над этими простаками, как издевалась над ним! Подумать только, такое жестокое заклятие в благодарность за искреннюю, пусть и мелкую, услугу.
Он предупреждал. Никто не скажет, что он не предупреждал.
Вы только посмотрите на эти маленькие острые зубки, на эти дикие, светящиеся глаза. Это дриада, лесная троллица, лесовичка! В эти неспокойные времена чему удивляться? Вся нечисть словно с цепи сорвалась. Она уничтожит нас, поверьте мне, я уже имел с ней дело.
Но странное дело, как только Кевенхюллер распознал свою супостатку, к нему вернулась жажда деятельности. Как всегда, началось с невыносимого жжения в голове, и он знал, что тому причиной – искры из ее глаз проникли ему прямо в душу. Пальцы болели от желания взяться за молоток и напильник. Он пытался сопротивляться, но куда там! С горечью в сердце надел он рабочий халат и уединился в старой слесарной мастерской.
И из Экебю по всему Вермланду пронесся слух: Кевенхюллер опять взялся за работу!
И кавалеры, затаив дыхание, прислушивались к стуку молотка, скрежету напильников и тяжелым вздохам кузнечных мехов.
Похоже, вскоре увидит свет новое чудо. И что это будет? Может, он научит нас ходить по воде, как посуху? А может, его посетило вдохновение, когда он смотрел на небо, и теперь собирается построить лестницу к Плеядам? Захотел повидаться с семью дочерями Атланта?
Для такого человека нет ничего невозможного. Все видели собственными глазами, как он летает по воздуху. Все видели, как его самоходный экипаж мчался по улицам Карлстада. Лесная фея одарила его необычайным даром. Ничего невозможного – люди переглядывались и покачивали головами.
И в ночь не то на первое, не то на второе октября новое чудо было готово. Кевенхюллер вышел из мастерской, держа в руках свое изобретение – непрерывно вращающееся колесо. Оно крутилось так быстро, что не различить спиц, но они сияли, как солнце, и каждый мог ощутить исходящий от колеса жар. Кевенхюллер сотворил маленькое солнце! Была глубокая ночь, но когда он появился на пороге мастерской, стало светло как днем. Воробьи удивились и начали возбужденно чирикать. Небо оставалось черным, но невидимые до того облака загорелись розоватым утренним золотом.