К обеду начинается большая драка. Крестьяне обвинили вестйотов, что они обмеривают, – их мерка для локтя слишком короткая. Перепалка, естественно, переходит в потасовку. Каждый знает этот закон: для многих, кто месяцами влачит существование в нужде и лишениях, нужен выход обуревающей их злобе и разочарованию в справедливости окружающего мира. И что может быть лучше, чем врезать по физиономии кому-то, кто в их представлении эту несправедливость олицетворяет! А чаще первому, кто подвернется под руку. Забияки и рукосуи тут же слетаются, как мухи на мед. Кавалеры пробиваются вперед, чтобы восстановить мир известным им способом, а драчуны из Даларны спешат на помощь вестйотам.
Пьяный и злой Бык Монс из Форса, само собой, в центре событий. Он свалил одного из вестйотских купцов и собрался было его добить, но на отчаянный крик прибежали соотечественники бедняги и попытались оттащить силача. Тогда Бык Монс свалил рулоны ткани с поддона, поднял его и стал им размахивать во все стороны. Огромный поддон, восемь локтей в длину и локоть в ширину, сколоченный из толстых досок.
Опасный тип, этот Монс. Не зря его прозвали Быком. Рассказывают, его посадили в каталажку в Филипстаде, а он пробил ногой стену камеры и ушел. А еще как-то раз поднял из воды плоскодонку и понес ее на плечах. И можно понять, что, когда он начал крутить этот тяжеленный поддон, все разбежались, в том числе и его нынешние враги – вестйоты. Бык Монс погнался за ними – он в том состоянии, когда уже не важно, друг перед тобой или враг. Уж если дал себе труд ухватиться за этот поддон, значит, надо опустить его на чью-то голову.
Люди в ужасе бегут, женщины и мужчины. Крик и визг оглушительный, дело пахнет убийством. Легко сказать, как убежать матери с ребенком на руках? Тем более, надо лавировать между тесно составленными телегами, лотками, прилавками, волами и перепуганными суматохой лошадьми. Далеко не убежишь.
В тесном промежутке между лотками сгрудилась кучка женщин. Бежать им было некуда, и Бык Монс устремился к ним. Ему померещилось, что среди них прячется один из вестйотских купцов. Поддон взмыл в воздух.
Но когда смертельное орудие, со свистом рассекая воздух, уже опускалось, навстречу ему поднялись руки одного-единственного человека. Он не съежился в ужасе и надежде, что пронесет, а встал, поднял руки и добровольно принял удар на себя. Конечно, он не смог остановить трехпудовый поддон и теперь лежал на земле без сознания.
И Бык Монс встретился взглядом с этим человеком. В последнюю долю секунды перед тем, как удар пришелся тому по темени, Монс встретился с ним взглядом, и из взбешенного гиганта точно выпустили воздух. Он без сопротивления позволил связать себя и увести.
Мгновенно по ярмарке разнесся слух: Бык Монс убил капитана Леннарта. Божий странник, народный заступник пожертвовал собой, чтобы спасти беззащитных женщин и детей.
И на ярмарке стало тихо. Только что здесь бурлила жизнь, а сейчас все словно замерло. Никто не торгуется у лотков, замолкли застольные куплеты, канатоходцы спрыгнули на землю – никто на них не смотрел.
Божьего странника, народного заступника, убили. Какое горе!
Люди тесным кольцом окружили тело. Никаких ран не было видно, только по виску стекала тоненькая струйка крови. Бык Монс проломил ему голову. Капитан Леннарт, божий странник, лежит на земле мертвый.
Несколько человек бережно кладут его на поддон, тот самый, и замечают, что он еще дышит.
– И куда его теперь нести?
– Домой, – отвечает суровый голос из толпы. – Куда же еще? Домой.
О, что за вопрос! Само собой разумеется, несите его домой, люди добрые! Поднимите его на плечи и несите капитана Леннарта домой! Он был мячиком для забавы в руках Господа, легчайшим перышком, послушным дуновениям божественных уст. Несите его домой!
Этой размозженной голове служили подушкой и тюремные нары, и клок сена на полу хлева. Пусть же хоть теперь она упокоится в стенах родного дома, на подушке из гусиного пуха. Бедняга безвинно попал на каторгу, терпел позор и мучения, его выгнали из родного дома. Он бродил, не имея приюта, по указанным ему свыше дорогам, но всегда стремился домой, куда Всевышний не пожелал его впустить. Может, теперь, когда он погиб, спасая детей и женщин, двери его дома будут для него открыты.
Ведь на этот раз его провожают домой не пьяные собутыльники, а убитые горем люди, в чьих убогих хижинах находил он приют, помогал им словом и делом, облегчал их страдания. Несите его домой!
Так тому и быть. Шестеро крепких мужчин поднимают на плечи поддон и проносят через всю ярмарочную поляну, и там, где они проходят, мужчины снимают шапки, а женщины склоняют головы, точно как в церкви при упоминании имени Бога. Многие плачут, другие вспоминают, каким замечательным человеком был капитан Леннарт, каким добрым, отзывчивым, каким он был веселым, как умел словом и делом утешить страдальцев и вылечить душевные раны. Как только носильщики устают, их молча сменяют другие и подставляют плечи под роковой поддон.
Процессия проходит мимо кавалеров.
– Пойдемте с ними, друзья, мы должны убедиться, что капитан и в самом деле вернулся домой, – мрачно сказал Беренкройц и двинулся за процессией.
Остальные последовали его примеру.
Ярмарочная поляна почти опустела. Провожать капитана Леннарта в Хельесетер двинулись почти все – надо же убедиться, что он и в самом деле вернулся домой. То, что надо было купить, не куплено, подарки оставшимся дома детям отложены на потом, Псалтыри и шелковые платочки, при виде которых загораются глаза у каждой девушки, остались лежать на прилавках. Все должны убедиться, что капитан Леннарт вернулся домой.
Процессия приближается в Хельесетеру. В усадьбе тишина. И опять, как и тогда, полковник Беренкройц колотит кулаком в запертую дверь. Хозяйка дома одна – работники тоже были на ярмарке.
И она задает, как и тогда, тот же вопрос:
– Что вам угодно?
И полковник Беренкройц отвечает теми же словами:
– Мы привезли тебе мужа.
Она сурово посмотрела на полковника – спокоен и уверен, как всегда. Отодвигает его в сторону и видит плачущую толпу.
Она видит толпу, сотни заплаканных глаз, смотрящих на нее со страхом и тоской. Она видит человека, распростертого на грубом дощатом поддоне.
– Да, это он, – шепчет она и прижимает руки к сердцу. – Это его настоящее лицо.
И, ни слова не говоря, распахивает дверь и ведет их в спальню. Полковник помогает ей постелить двуспальную постель и взбить перину. Наконец-то капитан Леннарт сможет отдохнуть в мягкой постели на белоснежных простынях.
– Он жив? – спрашивает капитанша.
– Пока жив, – отвечает полковник Беренкройц.
– Надежда есть?
– Нет. Тут ничего не сделаешь.
Она замолчала. Потом встрепенулась, будто ее озарила внезапная мысль.
– И все они… все они оплакивают его? Леннарта?
– Да.
– Почему? Что он для них сделал?
– Последнее, что он сделал, – подставил себя под удар Быка Монса, чтобы спасти женщин и детей.
Капитанша опять замолчала.
– А что у него было с физиономией в тот раз? Два месяца назад.
Полковник вздрогнул. Только сейчас до него дошло.
– Йоста его раскрасил! Сказал, что истинная живопись – это когда малюют по-живому.
– Значит, из-за вас, кавалеров, я не пустила домой собственного мужа? И как вы за это ответите?
Беренкройц пожал широкими плечами:
– Много есть чего, за что мне придется отвечать.
– Я думаю, это самый большой ваш грех.
– У меня тоже не было в жизни тяжелее похода, чем сегодняшнее шествие. Но, скажу я тебе, есть еще двое, и они виноваты не меньше нашего.
– Это кто же?
– Один из них – Синтрам. А другой виновник – ты, кузина, собственной персоной.
Капитанша хотела возразить, но поникла головой.
– Это правда, – только и сказала она.
И попросила рассказать, что за пирушку они устроили на постоялом дворе в Брубю.
Он рассказал все, что помнил, а она слушала молча, изредка поглядывая на безжизненное тело мужа.
Спальня постепенно заполнилась плачущими людьми, никто даже и не думал попросить их выйти. И не только в спальне – все двери распахнуты, все комнаты, лестницы, прихожая забиты народом. В доме поместились не все – во дворе тоже стоят группы людей, ошеломленных нелепостью случившегося.
Полковник завершил свой рассказ. Капитанша вдруг повысила голос:
– Если здесь есть кавалеры, прошу уйти. Не хочу их видеть у смертного одра моего мужа.
Полковник, ни слова не говоря, поднимается с места и уходит. За ним пробиваются сквозь толпу Йоста Берлинг и другие. Они сами до слез огорчены последствиями дурацкой шутки.
– Есть ли кто-то, кто видел моего мужа за эти два месяца? Где он жил, что он делал?
И ей рассказывают о капитане Леннарте. Рассказывают жене о ее муже, против которого она ожесточила свое сердце. Они говорят высоким языком псалмов, будто пересказывают библейскую притчу. Впрочем, чему удивляться – эти люди за всю свою жизнь ничего и не читали, кроме Библии. В тесной спальне звучат обороты из Книги Иова, пронзительные в своей простоте и мощи. Они говорят о божьем страннике, посвятившем жизнь служению людям.
Рассказ занял немало времени. Все хотели вставить восторженное слово о бескорыстном страннике, всегда готовом прийти на помощь ближнему. Уже смеркается, а они всё не могли выговориться, один за другим выходили с очередным свидетельством о славных делах великого мужа, чья жестокосердная жена не хотела даже слышать его имени.
Находились такие, кого он поднял со смертного одра. Рассказывали, как одним словом мог он утихомирить разошедшихся кулачных бойцов. Отчаявшимся возвращал надежду, спившихся пробуждал к трезвости. Каждый, кому приходилось трудно, мог послать за капитаном Леннартом, и тот всегда приходил на помощь. И даже если он не мог помочь, у него всегда находились слова утешения и надежды.
Весь вечер в спальне звучали библейские гимны в честь умирающего, а остальные терпеливо ждали во дворе. Они знали, что происходит в доме: пишется житие божьего странника капитана Леннарта.