Командир полка ночью позвонил Рокоссовскому:
— Спасибо, товарищ командующий! Как живой воды бойцы глотнули. Теперь, как в песне поется, «пойдем ломить всей силою, всем сердцем, всей душой».
— В добрый час!
ВО ВЕСЬ РОСТ
Он знал быт своих солдат. Знал, как они обмундированы, как накормлены. Но он хотел глубже понять их моральное состояние, проникнуть в область их чувств, в их психику.
В те времена в основном была принята ячеечная система обороны. Сидит солдат в окопе, сжимает в руках винтовку, ждет, не полезет ли враг через бруствер. Одним словом, держит оборону. Боец знает, что впереди вражеские позиции с пулеметами, минометами, автоматами и прочим разящим оружием. Он знает, что впереди враг, готовый каждую минуту, каждую секунду ринуться на него.
А что происходит слева и справа от него, боец не знает. Держатся ли его товарищи? Или они уже дрогнули, отошли, и он остался один в своей ячейке-яме перед наступающим врагом?
На войне страшно — в этом нет секрета. Великое чувство локтя, солдатской взаимопомощи и взаимовыручки помогает держать страх в узде. Недаром говорится: «На миру и смерть красна!»
Рокоссовский решил сам испытать те чувства, которые обуревают солдата, когда он один на один со своей судьбой сидит в ячейке. Отправился на передний край и в одной из ячеек сменил бойца средних лет, с угрюмым, плохо выбритым лицом.
— Давайте-ка, товарищ боец, я вместо вас тут подежурю.
Боец с недоумением и даже с некоторым беспокойством смотрел то на генерала, который спокойно и деловито располагался в его ячейке, то на своего командира взвода, даже вспотевшего от присутствия на передовой высокого начальства. Брало сомнение: нет ли тут какого подвоха? Но взводный кивал головой, — значит, все идет правильно. Боец не стал вдаваться в детали и искать объяснения странному поведению генерала. Вылез из ячейки — и поскорей в роту.
Рокоссовский остался в ячейке один. Впереди были немцы, они вели редкий, непрекращающийся огонь. Не ровен час, могут броситься в атаку, как было вчера, как было третьего дня. Это Рокоссовский знал. Что же делается справа и слева от его ячейки, он не знал.
Пойдут немцы в атаку, а он не будет знать, держатся ли солдаты справа и слева или давно отступили и он остался один в ячейке, как в могиле.
Ему стало не очень весело, откровенно говоря, просто жутко. Жутко стало человеку, уже не раз видавшему смерть в глаза, знавшему по собственному опыту, что такое бой.
А как себя чувствует, попав в такую ячейку-яму, молодой, еще не обстрелянный солдат?
Плохо себя чувствует!
Рокоссовский подумал: нет, система ячеечной обороны не годится. Боец должен всегда знать, что он частица единого дружного боевого коллектива, где один за всех и все за одного. Он должен все время видеть своего командира, слышать его команды, знать, что рядом сражаются товарищи.
Нужна траншея, а не ячейка!
Рокоссовский приказал — и во всех частях начали спешно рыть траншеи. Вырыли, освоились в них.
Воевать стало веселей!
Нет, конечно, не стало веселей воевать — это сказано для красного словца. Хоть и траншея теперь вместо ячейки, а все же веселья мало, когда впереди уже никого нет из своих ребят, а за мертвой узкой ничейной полосой земли притаился враг. Враг жестокий, коварный, вооруженный автоматами, гранатами, орудиями, минометами. Того и жди, рванутся вон из того леска на твою траншею танки с белыми крестами, а с неба зачастят рвущие землю и воздух, иступленно воющие авиационные бомбы. Муторно на душе!
Хорошо, когда в твоей траншее, где ты сидишь, втянув голову в плечи, и боишься, как бы не подстерегла тебя чисто бреющая пулеметная очередь или глазастая пуля снайпера, вдруг появляется высокий голубоглазый генерал в полной своей генеральской форме, словно здесь не самая что ни на есть передовая, а парадный плац. На груди у генерала — орден Ленина, четыре ордена Красного Знамени...
Командующий!
Идет генерал по траншее, не нагибая голову — в блестящей генеральской фуражке, и его чисто выбритое лицо спокойно, словно он на прогулке в Сокольниках или Серебряном бору. Рост у него гвардейский — почти два метра.
Рокоссовский!
В те тяжелые дни Рокоссовский часто появлялся в траншеях на самой передовой. Что это? Ухарство? Игра со смертью? Молодечество, оставшееся с тех давних пор, когда бравый унтер-офицер драгунского полка Константин Рокоссовский на коне мчался в кавалерийскую атаку?
Нет, все гораздо проще и гораздо значительней. Генерал Рокоссовский понимал, как важно в изнурительных оборонительных боях поддерживать у бойцов переднего края веру в свои силы, в силу нашей армии, закалять их боевой дух. Своим присутствием на линии огня, даже своим внешним видом он старался показать бойцам: «Не трусь! Не так уж страшен немец. Будем мы его еще драть как сидорову козу».
Вот так! Дело тут совсем не в позе!
Собрав все подчиненные ему силы в один кулак, улучив удобный момент, Рокоссовский нанес неожиданный удар по наступающему врагу.
«Ярцево! Ярцево! Ярцево!» — разнесли телеграфные агентства по всему миру название маленького, безвестного доселе русского городка. Каждая победа нашего оружия в те дни воспринималась как сенсация.
А тут еще новые русские тяжелые танки — КВ. Впервые вступив в бой, они ошеломили немцев и своим огнем, и неожиданным появлением.
Части Рокоссовского овладели городом Ярцево, форсировали Вопь, закрепились на выгодных позициях. Солдаты еще раз убедились: врага бить можно!
Где-то в Москве напряженно, но надежно и точно работает Ставка Верховного Главнокомандования. Работает без выходных.
Тысячами нитей связана Ставка со всеми фронтами и армиями, зорко следит за боевыми действиями, направляет их, руководит войной.
Бои идут на огромном, полстраны перерезавшем фронте. Беззаветно сражаются с врагом бойцы и командиры. Пусть еще приходится отступать, вести оборонительные бои, отдавать врагу города и села. Но разве мужество, отвага, боевое умение проявляются только в наступлении? Разве меньший героизм проявили защитники осажденной Брестской крепости, чем те воины, на чью счастливую долю пришелся приказ штурмовать Берлин?
Под напором врага отступали фронты, армии, корпуса. Но и в оборонительных боях многие наши военачальники проявляли большое воинское мастерство, огромную волю, личное мужество.
Это замечала и учитывала Ставка Верховного Главнокомандования. Замечала и решительно продвигала по служебной лестнице отлично проявивших себя, пусть пока и в оборонительных боях, командиров. Армия и страна узнавали имена новых молодых военачальников.
Теперь мы с любовью называем их полководцами Великой Отечественной войны.
Заметила Ставка Верховного Главнокомандования и фронтовые успехи Константина Константиновича Рокоссовского: умело проведенные бои под Дубно, решительные и энергичные меры по сколачиванию группы войск, твердое руководство боевыми действиями на смоленском направлении.
Па сорок пятый день войны генерал Константин Рокоссовский получил новое, уже второе за последний месяц повышение — его назначили командующим 16-й армией Западного фронта.
Шестнадцатая армия! Армия как армия. Сколько таких армий сражается на всех фронтах с гитлеровскими захватчиками!
И все же особая армия. Дело заключалось в том, что за спиной 16-й армии была Москва.
ШЕСТНАДЦАТАЯ!
Только назови: Шестнадцатая армия — и все уже сказано. Немеркнущим светом горит слава армии, освещая великую страницу нашей истории — Московскую битву.
Шестнадцатая!
Издавна в народе говорят: по одежке встречают...
Генерал-полковник танковых войск Григорий Николаевич Орел, вспоминая те далекие дни, рассказывал:
— Первая встреча с Константином Константиновичем Рокоссовским, с которым мне посчастливилось пройти почти всю войну, хорошо запомнилась. Время было трудное: отступления, бои и снова отступления. Потери. Настроение, прямо признаюсь, неважное. Было нам тогда не до белоснежных подворотничков, надраенных пуговиц, гуталина и прочих, как мы считали, тыловых штучек.
Вдруг появляется в штабе армии высокий, красивый, моложавый генерал, начищенный, отутюженный, словно на бал собрался. Скажу по совести, сразу нам это показалось наигранным, не ко времени и не к месту.
Прошло несколько дней, и не только мы, офицеры штаба, но и командиры частей стали подтянутей, опрятней. Мелочь? Ан нет. В этом была не показуха, не форс, а стиль нового командующего армией Константина Константиновича Рокоссовского. Война войной, а ты командир и, будь добр, держись!
Не только, разумеется, внешний вид нового командарма произвел глубокое впечатление на всех нас, будущих его сослуживцев и подчиненных. С первого дня как бы сами собой между командующим и работниками штаба, командирами частей установились деловые, добрые, благожелательные отношения. Командарм и все мы стали обращаться друг к другу по имени-отчеству.
Тоже как будто мелочь, незначительная житейская подробность? Нет, и работать начали мы дружней, и ближе стали друг к другу. А это на фронте, поверьте мне, великое дело!
16-я армия Западного фронта по тем временам была грозной силой. В нее входили шесть дивизий, танковая бригада и другие части. Но и участок фронта — пятидесятикилометровая полоса, — на котором армия занимала оборону, был важный, пожалуй, самый важный на дальних подступах к Москве. Соединения армии перехватывали основную магистраль Смоленск—Вязьма — прямой путь к столице.
...В те тяжелые дни «катюши», только появившиеся на фронте, были нашим секретным оружием. Нельзя было допустить, чтобы хоть одна реактивная установка попала в руки врага. Что же, держать их подальше от линии огня? Но, ведь только действуя впереди, «катюши» могут нанести противнику наибольший ущерб.
Рокоссовский ознакомился с «катюшами», все взвесил, обдумал. И снова рискнул.
Риск оправдал себя. Выдвинутые вперед реактивные установки действовали с огромной эффективностью, сеяли панику в рядах противника. Они были подобны небесному грому, который держал в своей руке и направлял на врага советский человек, советский солдат.