Все в порядке!
К утру, однако, выяснилось, что не все в порядке. Синоптики ошиблись. Густой туман заволок все вокруг. Не видно ни неба, ни земли. Самолеты не поднимутся. Первая неприятная неожиданность.
Кто знает, сколько таких неожиданностей впереди?
Рокоссовский нахмурился, поежился от предрассветного пробирающего холодка: «Вот уж воистину: что день грядущий нам готовит?..»
Ровно в 7.30 сотнями орудийных глоток яростно и вдохновенно заговорила артиллерия. В густом тумане бледными мутными бликами вспыхивали дальние разрывы тяжелых снарядов и реактивных мин. Немцы отвечали слабо, словно еще не очухались от сна или оторопели, застигнутые неожиданным артиллерийским шквалом.
Восемьдесят минут молотила артиллерия фронта передний край обороны гитлеровцев, крошила огневые позиции их артиллеристов, вгоняла в землю пулеметные гнезда.
Но вот разрывы наших снарядов удалились — артиллерия перенесла огонь в глубину обороны противника.
Сразу же загудели двигатели танков, заскрежетали по каменисто-мерзлой земле гусеницы.
Поднялась пехота. Верой в свою силу, угрозой врагу катилось по полю русское «ура».
Этот клич словно снял напряжение последних часов. Рокоссовский облегченно вздохнул:
— Ну, как говорится, с богом!
Шум боя удалялся, а вместе с ним рассеивался и туман, как бы для того чтобы командующий фронтом и его помощники увидели поле боя еще дымящимся, пышущим жаром сражения, в копоти и в накале — поле нашей победы.
Над головой пронеслись наши самолеты, правда еще одиночные, но неслись так стремительно, словно хотели наверстать упущенное.
Враг сопротивлялся бешено. Видно, предчувствовал, какая петля ему уготована. С одной стороны Волга и Азия, с другой — тысячи километров до недосягаемого, как звезда небесная, фатерланда. В таких тисках будешь драться.
Немцы дрались с ожесточением, с бессмысленной яростью обреченных. Помогали им укрываться от нашего огня и те оборонительные сооружения, которые еще ранней осенью возвели советские солдаты, готовясь отражать вражеское наступление на Сталинград.
Потом, вспоминая те дни, Рокоссовский скажет:
— Люди рвались в бой, дрались геройски. Но противник был еще очень силен, занимал выгодные и хорошо оборудованные оборонительные рубежи. Выбить его оттуда было нелегко.
Весь командный состав — от командующего фронтом до командира взвода — находился в войсках, в ходе боев изучая систему обороны противника и характер его действий. Всемерно поддерживалась и поощрялась любая полезная инициатива, способствующая боевому успеху.
***
Пять суток войска трех наших фронтов — Донского, Юго-Западного и Сталинградского — вели ожесточенные бои с противником. И враг не выдержал: наши передовые части замкнули кольцо окружения сталинградской группировки гитлеровцев. Советские воины, измотанные, обожженные огнем, но радостные и счастливые, встретились и обнялись. Угощали друг друга табачком, сухарями, потешали фронтовыми байками и прибаутками. Все знали, что свершилось великое событие: немцы окружены, и песенка их на волжском берегу, как не крути, спета.
Перед Донским и Сталинградским фронтами теперь стояла новая задача: пленить или уничтожить окруженные войска противника.
В те первые дни полная победа под Сталинградом казалась совсем близкой. Но, увы, только казалась. Хотя кольцо окружения медленно сжималось, Каждый шаг давался ценой огромного напряжения сил. Полки и батальоны были обескровлены. Ударили сильные морозы. Степные ветры перекрыли сугробами дороги.
В это же время шли бои на Котельническом направлении, где группа Манштейна с фанатичным упорством, подгоняемая истерическими приказами Гитлера, пыталась прорваться на выручку окруженному Паулюсу.
Было еще одно обстоятельство, затруднявшее быстрое решение боевой задачи. Ликвидацию котла поручили двум фронтам. Это не давало возможности четко организовать боевые действия, быстро и целеустремленно ими руководить.
Понимая это, Константин Рокоссовский по ВЧ обратился к Верховному Главнокомандующему и, обосновав свое предложение, коротко резюмировал:
— Ликвидацию окруженной группировки немцев следует поручить одному фронту.
— Одному?
Рокоссовский представил себе насторожившееся недовольное лицо Сталина: не слишком ли много берет на себя командующий фронтом, давая советы Ставке?
Все же повторил убежденно:
— Одному фронту. Конечно, надо будет его соответственно усилить.
Сталин, помолчав, ответил неопределенно:
— Хорошо, мы подумаем...
Через несколько дней в Государственном Комитете Обороны состоялось обсуждение плана дальнейших военных действий.
Сталин предложил:
— Руководство по разгрому окруженного под Сталинградом противника нужно передать в руки одного человека.
Сейчас действия двух командующих мешают делу. Кому поручим окончательную ликвидацию противника?
Было два претендента на выполнение важной и почетной миссии: командующий Донским фронтом генерал- лейтенант Константин Константинович Рокоссовский и командующий Сталинградским фронтом генерал-лейтенант Андрей Иванович Еременко.
Члены Государственного Комитета Обороны молчали. Каждый понимал, что сейчас они должны горько обидеть одного из двух заслуженных генералов. И каждый догадывался, что Сталин хочет, чтобы они назвали имя Рокоссовского.
— Так кому поручим? — снова спросил Сталин.
— Рокоссовскому, — раздались голоса.
Только Жуков сидел молча, листая какие-то бумаги.
Сталин это заметил и с раздражением посмотрел на своего заместителя:
— Вы почему молчите, товарищ Жуков?
Жукову выбирать было особенно трудно. Много лет, с далеких ккуксовских времен, он знал и Рокоссовского, и Еременко, понимал, что и тот и другой заслужили почетное право добить окруженную группировку врага. А выбирать надо, не годится уходить в кусты. И он выбрал:
— Рокоссовскому!
Улыбка тронула усы на хмуром лице Сталина:
— Так и решим! Пусть Рокоссовский добивает Паулюса.
В тот же вечер Константин Константинович узнал о решении Государственного Комитета Обороны. Обрадовался. Такое решение было на пользу дела, обеспечивало быстрое завершение Сталинградской операции. Радовался и потому, что ему было оказано высокое доверие.
Получив боевую задачу, Донской фронт был усилен тремя армиями: 57-й под командованием Ф. И. Толбухина, 64-й под командованием М. С. Шумилова и 62-й под командованием В. И. Чуйкова.
Верный своему правилу, Рокоссовский подготовку к решающим боям начал опять-таки с личного знакомства с новыми соединениями. Побывал у Ф. И. Толбухина, у М. С. Шумилова.
Оставалось посетить армию генерала В. И. Чуйкова.
По докладам, рапортам, сообщениям и рассказам Рокоссовский знал, в каких тяжелых, невероятно тяжелых условиях ведет борьбу с врагом 62-я армия под командованием генерала Василия Ивановича Чуйкова. Уцепившись за обрывистый, весь в руинах, изрытый воронками берег Волги, на узкой полосе в полтора километра под непрерывным — днем и ночью — артиллерийским, минометным, пулеметным огнем врага сражались гвардейцы Чуйкова. Стояли насмерть!
Все это Рокоссовский хорошо знал. Но все же решил увидеть собственными глазами залитый кровью клочок русской земли на берегу Волги, увидеть людей, заставивших весь мир следить за битвой, в которой — теперь уже ясно — решалась судьба русской земли, судьба Европы.
Работники штаба отговаривали Рокоссовского:
— Не следует так рисковать. В конце концов, вы, командующий фронтом, не имеете на это права. Место командующего во время сражения...
Они были, конечно, правы. Весь многовековой опыт войн говорит, что полководец не должен находиться в первых рядах сражающихся солдат.
Это знал Константин Рокоссовский. Но он знал и другую правду. 62-й армии трудно, невыносимо трудно. Враг любой ценой пытается сбросить ее в Волгу. Надо лучше представить себе положение сражающейся армии, точнее узнать, чем ей можно помочь сейчас, немедленно.
Но пожалуй, и не это главное. Главное заключалось в том, что бойцы-сталинградцы увидят рядом с собой командующего фронтом, почувствуют его спокойствие и уверенность, увидят, что он подвергается той же опасности, что и они здесь, в Сталинграде.
Через Волгу, на ее восточный берег, переправились в районе Дубовки. Спустились на юг и оказались прямо перед городом. Тяжелую, мрачную картину увидел командующий. На огромном пространстве западного берега Волги чернели бесконечные руины разрушенного города. Гарью дышали пожарища, грязно-рыжими клубами пыли и дыма взбухали разрывы снарядов и мин. Доносилась нестихающая беспорядочная, видать изрядно осточертевшая, пулеметная и автоматная стрельба. Какой месяц идет там на улицах, площадях, в домах ни днем ни ночью не прекращающееся сражение!
Константин Константинович Рокоссовский и сопровождавшие его командиры пешком по льду двинулись в Сталинград. Волжский лед, продырявленный снарядами и минами, был коварен, тускло поблескивал полыньями. Пришлось взять с собой веревки и доски. Не часто командующим фронтами приходилось использовать для переправы такие подручные средства!
Немецкие артиллеристы заметили на реке группу смельчаков и начали соревноваться в меткости наводки. Но снаряды то падали с перелетом, то уходили вбок. Проводник, смекалистый парень, непонятным чутьем угадывал, где упадет снаряд, и уводил группу в сторону.
На западный берег Волги добрались благополучно. Правда, риск был большой, мишень для немецких артиллеристов и минометчиков представлялась весьма заманчивая, но фронтовое счастье было на стороне Рокоссовского и его помощников.
У самой реки, в обрывистом ее берегу, они увидели землянки, блиндажи. Здесь в 150—200 метрах от противника и находился штаб 62-й армии.
Встреча с Василием Ивановичем Чуйковым была дружеской, сердечной. Рокоссовский ценил людей мужественных, беззаветно выполняющих свой долг. Таким и оказался командующий 62-й армией.
Во внешности командарма, в его поведении было что- то от русского солдата: надежное, твердое, без мишуры и прикрас.