Героями Советского Союза стали В. И. Земляков и В. И. Мусатов.
Рокоссовский выполнил свое обещание.
ПЕСНЯ ИЗ СОПОТА
Поздний мартовский вечер. Притих маленький курортный городок Сопот (Цоппот), приютившийся на берегу Балтийского моря, между Гдыней и Данцигом. А только вчера наши войска ворвались в него и вели бой на его улицах.
В одном из курортных коттеджей, в самой просторной комнате, разместились сразу два военных коменданта города... Данцига — советский и польский.
Радостным и, пожалуй, характерным для тех дней нашего наступления было такое явление. Данциг еще не взят. Еще идут ожесточенные бои на подступах к городу- крепости, а коменданты города Данцига уже назначены. Уже подбирают они себе расторопных помощников, изучают карты, намечают первые мероприятия по спасению огромного древнего города, советуются, как быстрее навести в нем порядок и установить нормальную жизнь.
Никого, впрочем, это не удивляет. Все уверены: дело гитлеровского гарнизона в Данциге — табак.
В других комнатах коттеджа собралась не менее солидная компания: танкисты, автоматчики, связисты, артиллеристы...
Полным-полна коробочка! Но, как известно, в тесноте, да не в обиде. Кто спит, обняв автомат, кто закусывает свиной тушенкой, кто безбожно дымит тощими трофейными сигаретами. В углу большой гостиной привольно расположились танкисты.
Разговор, естественно, идет на животрепещущую, всех волнующую тему — Данциг.
— Как думаешь, старшой, скоро возьмем? — допытывался у своего командира заряжающий, прихлебывая из кружки чай.
— Долго с ним возиться нельзя, — рассудительно пояснял старший лейтенант, человек не очень молодой и, как видно, бывалый. — Искупаем фрицев в балтийской воде и — даешь Берлин!
— Данциг — орешек крепкий, — замечает кто-то из автоматчиков. — Слышали, Рокоссовский немцам обращение написал.
— Какое такое обращение? — заинтересовались слушатели.
— Нормальное: или руки вверх, или головой в воду!
— Складно ты, друг, загибаешь.
Автоматчик озлился:
— Теща пусть твоя загибает, а у меня бумага есть. В ней все напечатано.
— А ну давай! Дуй до горы, пехота!
—Могу зачитать, — охотно соглашается автоматчик.
— Давай давай, — поддержали из всех углов. — Хорошее слово уху не повредит.
— Мне замполит дал. Правильная бумага. — Откашлявшись, автоматчик начал читать:
«Маршал Рокоссовский к гарнизонам Данцига и Гдыни
Генералы, офицеры и солдаты 2-й немецкой армии! Мои войска вчера, 23 марта, заняли Цоппот и разрезали окруженную группировку на две части.
Гарнизоны Данцига и Гдыни изолированы друг от друга. Наша артиллерия обстреливает порты Данцига и Гдыни и подходы к ним с моря. Железное кольцо моих войск все теснее сжимается вокруг вас.
Ваше сопротивление в этих условиях бессмысленно и приведет лишь к вашей гибели и к гибели сотен тысяч женщин, детей и стариков.
Я предлагаю вам:
1. Немедленно прекратить сопротивление и с белыми флагами в одиночку, отделениями, взводами, ротами, батальонами и полками сдаться в плен.
2. Всем сдавшимся в плен я гарантирую жизнь и сохранение личной собственности.
Все офицеры и солдаты, которые не сложат оружие, будут уничтожены в предстоящем штурме.
Вся ответственность за гибель гражданского населения падет на ваши головы. ,
Командующий войсками 2-го Белорусского фронта
Маршал Советского Союза К. Рокоссовский.
24 марта 1945 г.»
Вот так, друг любезный, — с достоинством заключил автоматчик. А ты говоришь — загибаю.
Сильно маршал сказал: железное кольцо — и крышка!
— Как под Сталинградом, — заметил старший лейтенант-танкист. — И там Рокоссовский лишней крови не хотел.
— Что же немцы решили?
— Отказались, сукины дети. Гитлеровским генералам и своих людей не жалко.
— Хрен с ними. Будем кончать, раз человеческого обращения не понимают.
Бойцы еще раз закурили на сон грядущий, еще раз помянули Гитлера черным словом и притихли. Пора спать. Завтра подъем на зорьке.
Но еще не все успели встретиться в мирных благословенных снах с матерями, женами, ребятишками, со всем тем, что хранится, как НЗ, в солдатском сердце, как вдруг на улице послышался шум подъехавших машин, раздался окрик часового: «Стой! Кто идет?» Громкие голоса, шаги.
В комнату вошли несколько человек. Старший лейтенант-танкист хотел было уже крикнуть: «Мест нет!» — да вовремя осекся. При зыбком свете коптилки рассмотрел: приехало начальство. Вскочил и сразу увидел высокого командира с лицом вроде даже знакомым. Глянул на погоны и обмер — Маршал Советского Союза. Вот легок на помине Рокоссовский! Мелькнула догадка: к данцигским комендантам приехал.
Старший лейтенант вытянулся, отрапортовал по всей форме:
— Товарищ Маршал Советского Союза! Танковый экипаж возвращается в свою часть из ремонта. Докладывает старший лейтенант Базанов.
— Здравствуйте, товарищи! — негромко, чтобы не разбудить спящих, проговорил Рокоссовский. — Вижу, вы не хуже курортников устроились. Перины раздобыли роскошные. Как и полагается у немцев, по всем правилам — одна снизу, другая сверху. Смотрите только блох не наберитесь.
— Немецкие блохи нашей солярки боятся как черт ладана, — вставил свое слово заряжающий.
— Да и гитлеровцы ее боятся.
— Так точно, товарищ маршал. Как и под Сталинградом.
— Вы под Сталинградом были?
— Был у вас на Донском фронте. В шестьдесят пятой армии.
— У Павла Ивановича Батова? В каких боях участвовали?
— Наш танковый полк вступил в бой на реке Россошке. Потом у Питомника. До поселка Красный Октябрь дошли.
— Раз в шестьдесят пятой были, значит, и на Курской дуге довелось воевать?
— В Понырях был.
— Как ваша фамилия?
— Гвардии старший лейтенант Базанов.
Рокоссовский обернулся, сказал кому-то стоявшему сзади, верно адъютанту:
— Запишите! — Снова повернулся к Базанову: — Желаю вам и вашим товарищам успеха в предстоящих боях. Данциг будем штурмом брать. Ну, отдыхайте, отдыхайте, товарищи! — Протянул Базанову руку: — Успеха вам!
...Докоптив, угас огонек в снарядной гильзе. Лихой молодецкий храп огласил коттедж. Вряд ли когда приходилось ему слушать такую симфонию.
Только в темном углу, где обосновались танкисты, еще слышались приглушенные голоса.
Говорили о Рокоссовском.
Теперь, много лет спустя после войны, в польском курортном городке Сопоте ежегодно проводятся конкурсы эстрадной песни. Молодые певицы и певцы, родившиеся уже в мирные дни, выходят на эстраду и поют на разных языках разные песни: веселые и грустные, бравурно-громкие и задумчиво-лирические.
Среди миллионов советских людей, которые слушают по радио эти песни, конечно, есть и ветераны Великой Отечественной войны, участники боев за Гданьск и Гдыню. Может быть, среди них есть и те танкисты, автоматчики, артиллеристы, что с боями ворвались в Сопот и провели ночь в освобожденном городе.
Они-то — нет сомнения! — вспомнят и шум беспокойного моря за окнами коттеджа, и мерцающий огонек снарядной гильзы, и автоматчика, с таким чувством читавшего обращение командующего войсками 2-го Белорусского фронта Рокоссовского к немецким гарнизонам Данцига и Гдыни, и высокую фигуру самого маршала, который в ту ночь так неожиданно оказался среди них...
И захочется ветеранам, чтобы вышел на эстраду певец и спел:
Майскими короткими ночами,
Отгремев, закончились бои.
Где же вы теперь, друзья-однополчане,
Боевые спутники мои?
Пусть спел бы на русском, или на польском, или на каком угодно другом языке.
Такую песню ветеран поймет на любом языке!
УТРО В ДАНЦИГЕ
Потом, после войны, его назовут, героем Гдыни и Гданьска. Потом, после войны, благодарные Народные Советы Гдыни и Гданьска присвоят маршалу Константину Рокоссовскому звание почетного гражданина этих городов.
Это будет потом.
А пока идет война. И пока Гданьск еще Данциг. Неприступной твердыней высится он на берегу Балтийского моря.
...Тот, кто видел в то утро Данциг, никогда не забудет его. В мартовской голубоватой дымке, перемешанной с дымом пожарищ и взрывов, прочерчивались фабричные трубы, тонкие шпили костелов, мрачно громоздились какие-то корпуса.
Чем ближе Данциг, тем упорней сопротивляются гитлеровцы. Вокруг города, опоясав его, лежит мощный крепостной вал. Камнебетонные доты. Железобетонные доты. Рвы. Минные поля. Колючая проволока...
Каждый дом, каждый заводской корпус — крепость. Из бухты, где прячутся в морской пелене гитлеровские крейсеры и миноносцы, с нарастающим воем — днем и ночью — несутся снаряды.
Вопреки народной поговорке, что перед смертью не надышишься, гитлеровцы пытаются на неделю, на день, на час оттянуть неизбежную расплату.
Все яростней и непреодолимей наш наступательный порыв.
— На Данциг!
— На Гдыню!
Это стремление охватило всех: пехотинцев, артиллеристов, танкистов, саперов, летчиков. Кажется, что им пронизан даже весенний воздух.
По шоссе на Данциг мчится автомашина с боеприпасами. На ее борту мелом наспех выведено: «Заслужим салют!»
Читает надпись проходящий по обочине дороги солдат, и на его лице улыбка. Знает: будет салют Москвы в честь доблестных войск 2-го Белорусского фронта!
Кричит вдогонку:
— Будет!
Тяжелые могучие танки, грозные в своем неудержимом стремлении вперед, с грохотом и лязгом на большой скорости ворвались в город. Они помчались по изогнутым средневековым улицам, по выбитым столетним камням площадей, по современному асфальту проспектов и бульваров, изрядно искореженному бомбами и снарядами.
Танки мчались мимо бесконечных мрачных складов, полыхавших синевато-багровым пламенем и густо чадивших смрадом пораж