Инженер-полковник знал свое дело и ответил без запинки:
— Среди трофеев, захваченных нашими войсками, оказалось большое количество нестандартной бумаги. Чтобы ее использовать, нужно специальное приспособление. Такое приспособление и сконструировал один наш офицер-рационализатор.
— Станок хорошо действует?
— Хорошо. Большую пользу приносит.
— Автор его поощрен?
Бойкий инженер-полковник замялся:
— Я думаю... вероятно...
— Изобретатель станка здесь?
Инженер-полковник испуганными глазами обвел ангар. К счастью, в самом дальнем углу он увидел неказистую фигуру техника-лейтенанта. Тот жался у стены и явно боялся попасть на глаза начальству.
Сбитый было с тона инженер-полковник воспрянул духом. Доложил:
— Здесь он, товарищ маршал. Вон в том углу стоит.
Как поступит командующий?
Он мог удовлетворенно кивнуть головой и проследовать дальше.
Он мог приказать адъютанту, следовавшему сзади с раскрытым блокнотом: «Пометьте — объявить благодарность технику-лейтенанту».
Он мог, наконец, подозвать к себе рационализатора и лично его поблагодарить.
Маршал Советского Союза Константин Константинович Рокоссовский слегка дотронулся рукой до локтя экскурсовода, который уже готовился перейти к следующему экспонату, и проговорил, как бы извиняясь:
— Одну минуту, товарищ полковник. — И направился через весь ангар в дальний угол, где стоял техник-лейтенант, верно, впервые увидевший маршала.
Генералы и экскурсовод со своей указкой в нерешительности остановились. Как быть? Следовать за маршалом или ждать его возвращения? Только адъютант Рокоссовского с раскрытым блокнотом привычно зашагал за командующим.
Рокоссовский подошел к технику-лейтенанту, протянул руку:
— Благодарю вас, товарищ техник-лейтенант! Желаю здоровья и успехов в службе!
Вот и весь эпизод на выставке. Рокоссовский вернулся к генеральской группе, полковник-экскурсовод успокоился, и все пошло по предусмотренному плану.
Но надо думать, что надолго запомнил рационализатор техник-лейтенант слова маршала и дружеское пожатие его руки.
И не только техник-лейтенант. Некоторым наблюдавшим эту сцену начальникам был дан предметный урок уважительного отношения к человеку, независимо от его чина и звания.
***
На границе Польши и Чехословакии, в чудеснейшем уголке, где пологие горы, поросшие густым смешанным лесом, чередуются с цветущими долинами, расположился небольшой чистенький городок. Главная достопримечательность городка — отличный санаторий.
В те первые послевоенные годы санаторий был в ведении Северной группы войск. В санатории отдыхали и лечились воины бывшего 2-го Белорусского фронта.
Белое нарядное здание санатория возвышалось среди прекрасного парка, переходившего в густой лес. Лес тянулся на многие километры, до самой горной вершины, называвшейся довольно игриво: «Гора любви».
Были в санатории и электрофарез, и ингаляция, и массаж, и все прочие средства, предназначенные для укрепления нервной системы, приведения в норму желудочно-кишечного тракта и ликвидации сердечно-сосудистой недостаточности.
Все же лучшее, что было в санатории, — плавательный бассейн. Просторный, отделанный светло-салатной нарядной плиткой, отчего вода в нем казалась светящейся, излучающей какие-то токи здоровья и силы, с вышкой для прыжков и кабинами с горячим и холодным душем.
Многие молодые офицеры, попав в санаторий, избирали только одну лечебную процедуру — бассейн. Час-полтора, проведенные под горячим душем и в светлой ласковой воде, заменяли родную русскую баню, о которой, как известно, наш народ говорит весьма уважительно: баня — мать вторая.
На третье или четвертое утро, явившись, как обычно, в бассейн, они увидели у его входа бравого автоматчика.
Не вдаваясь в долгие объяснения, тот твердил:
— Пускать не велено!
Напрасно офицеры размахивали санаторными книжками.
Автоматчик службу знал твердо:
— Пускать не велено!
Терялись офицеры в догадках и не расходились в ожидании объяснения такого казуса.
А ларчик, как ему и положено, открывался просто.
Накануне в санаторий неожиданно прибыл на отдых командующий Северной группой войск Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. Комендант города, начальник гарнизона и начальник санатория поспешили к маршалу за получением указаний.
Смущенный тем обстоятельством, что он доставил лишние хлопоты, Рокоссовский высказал свои пожелания:
— Пусть все идет по установленному порядку. Лично я хотел бы по утрам посещать бассейн да после обеда, скажем от пяти до семи часов вечера, играть в теннис. Если это, конечно, не нарушит ваших правил.
Начальник санатория, движимый похвальным стремлением создать командующему самые благоприятные условия для отдыха, поставил с утра у входа в бассейн автоматчика с приказанием никого не пускать.
Рокоссовский ничего этого не знал. Приехав утром в бассейн, пройдя сквозь замерший строй служащих в белоснежных, хрустящих от избытка крахмала и усердия халатах, раздевшись в одной из кабин, он вдруг обнаружил, что в бассейне нет ни одного отдыхающего.
— Почему пусто?
Подскочивший к маршалу начальник санатория начал сбивчиво объяснять: расписание, дескать, построено таким образом, что сейчас все отдыхающие принимают другие прописанные им и в высшей степени полезные для здоровья процедуры...
Рокоссовский внимательно посмотрел на растерявшегося полковника медицинской службы. Маршал не любил повторять раз сказанное.
Напрасно начальника санатория обманула мягкая форма, в которую маршал облек свое пожелание: «Я бы хотел, чтобы...»
Спокойно, но уже с некоторым холодком в голосе, от которого незадачливого начальника бросило в жар, Рокоссовский повторил:
— Я просил бы вас, чтобы все здесь шло по ранее установленному порядку.
Громыхая накрахмаленными полами халата, начальник выскочил на улицу, распахнул дверь:
— Заходите, заходите, товарищи! Недоразумение произошло. Всех, кто назначен на одиннадцать часов, прошу в бассейн.
Автоматчик только ухмыльнулся:
— Всякое бывает!
...Целый месяц лейтенанты, капитаны и майоры прыгали с вышки в светлую бурлящую воду бассейна, состязались в плавании брассом, нежились под горячими струями душа, смеялись, делились новостями, «травили баланду», вспоминали минувшие бои, взятые города, встречи и разлуки.
Среди них ходил, прыгал с вышки, плавал и смеялся над фронтовыми байками высокий, по-спортивному подтянутый мужчина. На его спине под лопаткой был белый треугольник шрама.
И все знали, что этот шрам — след тяжелого ранения в сорок втором году в городе Сухиничи. Остальные шрамы не так были заметны на теле маршала. Их уже сгладило время.
...В тот летний месяц Константина Константиновича Рокоссовского часто можно было увидеть на улицах курортного городка. В светлых летних брюках и кремовой тенниске, моложавый, с непокрытой, уже начинающей
седеть головой, он гулял среди смешанной толпы немцев, поляков, русских, чем доставлял немало волнений коменданту города, который горестно вздыхал:
— Как бы чего не случилось! Разный ведь здесь народ...
Напрасно беспокоился осторожный комендант. Ничего не случилось!
***
У капитана Свитова, служившего в войсках Группы, возникла необходимость по сугубо личному вопросу попасть на прием к командующему. Переданный по команде рапорт дошел до командующего, и капитану сообщили: явиться в 17.00.
В 16.55 Свитов был в маленькой приемной командующего. В 16.59 адъютант маршала скрылся за темной дверью, ведущей в кабинет, и сразу же вернулся:
— Маршал вас ждет!
Не без волнения переступил Свитов порог кабинета Рокоссовского. В дальнем конце длинного просторного кабинета за большим письменным столом сидел и что-то писал маршал. Капитан остановился, чтобы набрать в грудь воздуха и по всей форме доложить командующему.
Но не успел раскрыть рот, как Рокоссовский поднялся из-за стола и направился навстречу Свитову. Двинулся ему навстречу и капитан — не заставлять же маршала идти до самого порога! Посередине зеркального паркетного пространства кабинета они остановились. Капитан снова попытался доложить, но маршал гостеприимно протянул руку, сказал просто, словно офицер мог и не знать, к кому пришел на прием:
— Рокоссовский!
Это совсем сбило Свитова с уставного порядка. Докладывать не пришлось. Рокоссовский подошел к маленькому полированному столику, указал на одно из двух стоявших возле столика кожаных кресел:
— Прошу!
Сел, вынул коробку папирос «Казбек», раскрыл ее, положил на столик:
— Курите? Курите. Я вас слушаю.
Остается добавить, что вопрос, по которому Свитов обращался к маршалу, был решен быстро и положительно.
...Может быть, капитану просто повезло и он попал на прием в тот счастливый час, когда маршал находился в благодушном и благожелательном расположении духа?
Нет!
Есть свидетельства людей, хорошо знавших Рокоссовского, встречавшихся с ним в разные, порой весьма трудные, критические минуты фронтовой жизни.
Спустя много лет после войны дважды Герой Советского Союза маршал бронетанковых войск Михаил Ефимович Катуков вспоминал:
— Мне пришлось воевать с Константином Константиновичем не один месяц, приходилось бывать в сложных ситуациях, и всегда я не переставал удивляться исключительной выдержке этого человека, его безукоризненной вежливости со всеми — от рядового до маршала. — И добавлял: — Я много раз думал, почему все, кто так или иначе знал Рокоссовского, относились к нему с безграничным уважением. И ответ напрашивался только один: оставаясь требовательным, Константин Константинович уважал людей независимо от их звания и положения. И это главное, что привлекало к нему.
Эти слова подтверждает и маршал войск связи И. Т. Пересыпкин:
— Смелый и решительный начальник, Константин Константинович привлекал своим обаянием. Он был до предела прост в обращении с людьми независимо от их служебного положения.