– Чжу, с момента твоего возвращения с берегов реки Дань мы так и не поговорили как должно, – начал он. – Я назначил тебе наказание, желая тебя образумить, но я знаю, что ты все еще не признал своей ошибки.
Его взгляд стал острым. Я отвел глаза.
– Чжу, родившись, ты принес с собой на этот свет зло, притом настолько могущественное, что даже восемнадцать лет, проведенные в снегах, не смогли его укротить. Ты сделал большое дело, подавив восстания мяомань, но в последующих бесчисленных убийствах не было нужды. Их совершала тьма, что сидит в тебе. Если ты хочешь покорить мир, то в основу своих деяний клади добродетель. Если не укротишь зло внутри себя, то не сможешь занять престол. А если и встанешь во главе государства, то вряд ли надолго. Вот что меня беспокоит. Не вини меня, что я строг с тобой. От выбора наследника зависит жизнь народов и безопасность союза.
– Понимаю. – Я опустил голову.
Отец достал деревянный предмет – тутовую доску, поверхность которой была поделена на квадраты. На доске было две коробочки с круглыми белыми и черными камнями. Я взял доску обеими руками.
– Это реликвия, присланная Ци, главой племени Шан. Называется вэйци. Ци сказал, что каждый квадрат на доске символизирует могущество. С помощью этой доски можно учиться управлять любыми земными битвами. Играя в вэйци, можно наблюдать за небом и землей, за положением звезд, за силой гор и мощью речных потоков, можно следить за движением энергий инь и ян, управлять ветром и грозами, направлять войска, получить власть над жизнью и смертью. Хоть ты и не научился обуздывать свой нрав, постарайся через эту игру развить свой разум и развеять зло.
– Вэйци… – Я провел рукой по доске, излучающей холодный свет, и вздрогнул, почувствовав необъяснимое беспокойство.
Не знаю, откуда Ци взял эту вэйци, она явно не из земного мира, так как я чувствовал в этих квадратах и шашках ту же злобу, что пламенем горела у меня в груди. У них общий источник. Я пристрастился к игре, которая показывает мне мои сильные стороны.
Только увидев доску, я уже знал правила игры. Черные и белые шашки стали двумя противоборствующими армиями, сражающимися на деревянном поле боя.
В вэйци мне нет равных, поэтому я играю сам против себя, держа в одной руке черные, в другой – белые камни. Я беспокоюсь о судьбе белых, но и грущу о положении черных. Закончив партию, я расставляю камни и начинаю заново, продолжая круговращение побед и поражений.
– Брат, если ты играешь сам собой, то кто ты, проигравший или победитель? – спросила Нюйин, обратив внимание на мою одержимость игрой – я не думал ни о еде, ни о питье.
– Всегда проигравший.
– Но ведь можно всегда считать себя и победителем.
Я поднял глаза и долго смотрел на младшую сестру.
– Игральная доска – это всегда лишь доска. Радость побед и горе поражений в этом иллюзорном царстве не имеют значения, даже если здесь ты выиграл целый мир. – Я взмахнул рукавом, и черные и белые камни скатились на землю. – Что толку? Видишь, один взмах – и все исчезло.
Сестра присела на корточки, уставившись на шашки, разбросанные по земле, затем взяла в ладонь черную и белую.
Даже зная, что вэйци – иллюзия битвы, я не мог оторваться от нее. Эта игра непреодолимо влекла, я был ею одержим. По мере того как мои навыки улучшались, мой ум также развивался. Пламя внутри, пылающее вместе с иллюзорным миром игральной доски, освещало мои мысли.
Все людские уловки в борьбе друг с другом теперь казались мне донельзя наивными и смешными.
Я видел, что за пределами Хуася народы мяомань притаились, словно тигр перед прыжком, я знал, что «шестнадцать мудрецов» в сговоре с Чунхуа. А еще я знал, что наводнение не утихнет еще очень долго и что правление моего отца только с виду кажется благополучным, а на самом деле у императора много проблем.
Борьба с внешним врагом нередко усиливает борьбу внутри государства. Я советовал отцу остерегаться «мудрецов» и амбиций Чунхуа, но он не воспринял мои предостережения всерьез, сказав, что я не должен оговаривать других и сеять вражду среди племен. Он окончательно разочаровался во мне. Ради присоединения долины реки Дань отец, последовав совету Чунхуа, отправил меня правителем в те земли. Это также означало, что отец отказался от меня как от наследника престола.
Все действия Чунхуа были не более чем уловками, но отец упорно этого не замечал.
Улыбнувшись, я собрал свои вещи, взял вэйци и отправился в путь. В моем сердце существовала теперь лишь эта игра, и я не собирался соревноваться с Чунхуа.
Я держался подальше от Центральной равнины, подальше от отца.
Уже третий раз в жизни я расставался с ним. В первый раз он отослал меня в горную Долину Снегов, потом я сам вызвался покинуть родное царство, чтобы на юге подавить мятеж. А сейчас меня не оставляло пугающее предчувствие, что вернуться обратно будет куда как сложнее.
Сердце застыло, как вода зимой.
Прощаясь с отцом, я поклонился, а он стоял прямо и молча смотрел на меня.
– Такой непочтительный сын, как я, не имеет права оставаться рядом с вами. Берегите себя, отец!
На его глаза навернулись слезы, седые волосы трепал ветер. Я впервые осознал, что мой отец уже слаб и стар.
Я встал и медленно покинул зал собраний под внимательным взглядом вождей.
За дверьми меня ждала сестра Нюйин. Она крепко взяла меня за руку и пошла рядом, провожая.
– Брат, не уходи. Чжу, я буду просить отца не отсылать тебя…
Посмотрев на сестру, я вдруг понял, что за последние шесть лет она повзрослела и ей впору думать о замужестве.
Нюйин плакала, а ее слезы, падая на землю, превращались в грушевые цветы.
– Сестра, не плачь, а то ветер поранит твое лицо, – приговаривал я, вытирая ее холодные слезы, которые падали в самую глубину моей души.
– Возьми это с собой. – Нюйин отвязала от пояса свою любимую костяную флейту и вложила мне в руку. – Возьми, мне ее дала Синяя птица, эта флейта способна исполнить самую красивую мелодию в мире и избавить тебя от скуки и грусти.
Мое сердце дрогнуло. Глупая девочка, она забыла, что у меня нет музыкального слуха, но я все же взял флейту и спрятал ее за пазухой.
Долина Дань изначально принадлежала народу мяо. После восстания и покорения мяо сюда переселился народ из Хуася. Я позволил своим людям остаться здесь и вести сельское хозяйство на плодородных полях, изготавливать посуду. Был основан город Яньчжу. Прохожие уступали друг другу дорогу, младшие уважали старших, а сама долина Дань стала долиной изобилия.
Время шло, я обосновался там и, не отвлекаясь ни на что другое, сосредоточился на изучении философии вэйци. Развивая свои умения, я заметил, что сердце мое твердело, зрение становилось острее, а иллюзии, подаренные вэйци, становились реальнее и иногда совпадали с действительными событиями в мире людей, чему я очень удивлялся.
«Может быть, в этой доске заключен некий дух?» Эта мысль поразила меня, но я не мог удержаться от игры. Казалось, она таит в себе тайны и силы, которые мне неведомы. Если я находился вдали от шашек и игральной доски, то чувствовал себя сонным и усталым. Даже если в ней жил дух, я не желал от него избавляться. День за днем я проводил за игрой и медитацией, которые увлекали меня все больше.
Вскоре после отъезда из Пинъяна до меня донеслись новости, что отец хочет выдать моих сестер Эхуан и Нюйин за Чунхуа, что вызвало переполох среди всех племен в союзе.
Чунхуа сделал все, чтобы из простолюдина стать вождем, затем – доверенным лицом императора и, наконец, зятем императора. Это он убедил моего отца отослать Гуня, великого старейшину и влиятельного министра при дворе, подальше от столицы, а меня отправить в долину Дань. Без нас ему было проще добиться целей.
Теперь, находясь вдали от дворца, я не мог защитить ни сестер, ни отца. Я не присутствовал на свадьбе.
Как-то раз я в одиночестве вышел из дома понаблюдать за течением реки в свете луны. Достал костяную флейту и попробовал на ней сыграть. Флейта журчала, словно речная вода, и глубоко вздыхала. В тот момент мое сердце пронзила печаль, и я увидел тебя под луной, танцующую с ветром.
– Ты звал меня? – прошептала ты.
Неожиданно я уловил ритм, но только лишь на мгновение, и прежде чем полностью это осознал, флейта умолкла.
Мне не нужна была жалость, которую я прочел на твоем лице, Синяя птица.
Я больше не смог сыграть ни одной ноты, поэтому отложил флейту в сторону.
– Синяя птица, путь в его сердце был запечатан огнем и кровью еще при его рождении. Он принадлежит мне… – Из пустоты раздался торжествующий смех.
Плюх…
Флейта вдруг выскользнула у меня из рук и скрылась в речной воде. Ты вскрикнула и исчезла…
Перенесемся на несколько лет вперед. Однажды, сидя за игровой партией, я подумал о Гуне, и мое сердце наполнилось беспокойством и тревогой. Капли пота стекали по лбу, застилая глаза. Прервав игру, я вытер пот и в этот момент заметил, что шашки, словно живые, сами сражаются друг с другом. Белые, одинокие и измученные, из последних сил старались прорваться сквозь окружение черных. Те плотно осаждали белых, доводя их до отчаяния.
С замиранием сердца я наблюдал, как одна из белых шашек превратилась в Гуня, что в поте лица упорно возводил плотину у горы Юйшань. Лицо Гуня стало обветренным за годы трудов. Одна из черных шашек обратилась в Чунхуа в черном одеянии, с безразличным и холодным взглядом.
– Гунь, спасайся! – Прежде чем я успел выкрикнуть, меня охватила паника. Чунхуа взмахнул рукой, и Гунь оказался скован железной цепью, упавшей с неба. Она затягивалась все туже и туже, впиваясь в его плоть так, что на коже выступила кровь.
– Ах! – воскликнул я.
Видение рассеялось, передо мной вновь была игральная доска с незаконченной партией, черные и белые камни занимали свои позиции, готовые внимать моим командам. Промокшая от пота одежда холодила кожу, я вздохнул и прикрыл глаза.