– Все, что я видел, было лишь видением. Просто я очень скучаю по Гуню, – сказал я себе, решив не воспринимать увиденное всерьез.
Я видел во сне тебя, превратившуюся в женщину в зеленых одеждах.
– Чжу, отложи вэйци, из-за них ты теряешь свою сущность, – говорила ты мне. – Император Хуан-ди, используя силу черноволосой девы-воительницы, пытался принести на землю мир, и это обернулось бедой. После, когда людской мир, вопреки влиянию девы-воительницы, оказался под моим покровительством, беда отнюдь не стала меньше. Желая отомстить людям, Черная птица дала тебе эту вэйци, одержимую духом. Эта игра черпает силу из пролитой крови убитых на полях сражений, за счет чего постепенно порабощает душу играющего, и он теряет свою личность. Со временем сущность вэйци и душа человека становятся одним целым. Никто не знает, насколько могущественной может стать эта игра, после того как сила заключенного в ней духа и сила плененной человеческой души соединятся воедино. Доска и камни для нее были сделаны императором Хуан-ди из волшебного небесного дерева, но император, догадавшийся о злой силе, таящейся в вэйци, не стал ею пользоваться. Чжу, когда ты родился, я запечатала твое сердце, чтобы оно стало невосприимчиво к звукам неба и земли и к колдовству. Я дала обещание твоему отцу, что сделаю все возможное для защиты людей. Я пришла к тебе с предостережением: помни, игральные шашки и доска черпают силу из крови и огня. Каждое кровопролитие или сражение в мире людей придает доске мощи. Уничтожь ее как можно скорее.
– Как я могу доверять тебе?
– Верить или нет – дело твое, но эта вэйци поглотила уже большую часть твоей души, постепенно оживая. Она уже способна предвидеть, что случится в мире людей. Позже ты получишь подтверждение моим словам.
Твой образ растаял, как туман.
– Господин, у горы Юйшань убит Гунь. – Голос стражника отвлек меня от раздумий.
– Что? Повтори!
– Гунь в течение девяти лет пытался обуздать воду, но вода никак не уходила. За неисполнение приказа император приговорил к смерти Гуня, который все еще усердно возводил дамбу у горы Юйшань, и отправил Чунхуа исполнить приговор.
Небо потемнело, на столике лежала игральная доска, белые и черные камни на ней светились в холодном свете, будто очи какого-то демона. Мое сердце пронзила острая боль, глаза затмила чернота.
– Как он казнен?
– Оставлен умирать, прикованный железными цепями к скале.
Шашки молча и равнодушно стояли на своих местах, я застонал и одним взмахом снес их всех с доски. Они с гулом скатывались со стола. Огонь во мне пылал так яростно, что хотелось разорвать грудь, и я с не меньшей яростью сорвал с себя одежду.
Я заперся в доме, запретив кому-либо беспокоить меня. В темноте со мной был лишь меч Гуня. Я не смог занять место Гуня в том походе и принять на себя вызов, а теперь горько оплакивал свою собственную долю.
Игральная доска засветилась мрачным светом.
– И что с того, что вэйци может предсказывать события будущего? Даже если бы я знал заранее, что случится с Гунем, разве я бы мог хоть что-то изменить? – Я бросил взгляд на лежащие на земле камешки.
– Напитай доску своей кровью, дай ей слиться с ней, и ты сможешь стать ее полноправным хозяином и через партии управлять человеческим миром. – Женщина в черном одеянии медленно появилась из тумана.
Я понял, кто передо мной. Дева Девяти небес, создательница этой игры. Она взмахнула рукавом, и камни, разбросанные вокруг столика, взмыли в воздух и ссыпались в коробки у доски.
Я внимательно посмотрел на нее и спросил:
– Зачем же ты дала мне вэйци?
– Она сама тебя нашла. Ее изготовил твой предок, император Хуан-ди. После того как он навел порядок в мире, вэйци была передана вождю племени Шан и стала реликвией на долгое время. Однако никто не мог постичь ее тайны. Ты стал единственным, кому это удалось без учителя.
– Все в мире идет своим чередом и танцует под свой мотив, поэтому мне не следует вмешиваться в естественный ход вещей.
– Как хозяин шашек ты здесь божество, а доска – это человеческий мир. С помощью шашек ты способен разыграть хорошую партию для мира людей.
– Неужели? – Я поднял на нее глаза. – И что можно считать хорошей партией? Бесконечные сражения?
– Сражения и кровопролития свойственны человеческой истории. Начиная с эпохи императора Хуан-ди мир нуждался в войне. Твой отец был слишком наивен, полагая, что музыка способна изменить животное начало в человеке. Добротой твоего отца пользовались злые люди. Именно поэтому ты, Гунь и остальные потерпели поражение. Чжу, откажись от пути своего отца и присоединяйся ко мне. Воспользуйся мечом Гуня, порежь ладонь, и пусть твоя кровь пропитает доску. От вэйци ты получишь власть, а она получит энергию жизни от твоей крови.
Я закрыл глаза, почувствовав, как огонь, что горит во мне с рождения, воспылал с новой силой.
«Чжу, уничтожь вэйци!» Твой голос звенел у меня в ушах. Замолчи, замолчи!
Я открыл глаза, вынул из ножен меч Гуня, что висел у меня на поясе, и с размаху ударил по доске.
– Демон!
В тот самый момент, когда лезвие коснулось доски, что-то вспыхнуло, мое сердце вздрогнуло, как будто оказавшись на пути у лезвия, а меч вылетел из рук. Доска осталась целой и невредимой. Капли пота стекали по моему лбу, а меч, казалось, вонзился мне прямо в сердце.
– Чжу, ты с шашками уже одно целое. У них три жизни, но только что ты разбил одну, поэтому не советую повторять…
Смех Девы и ее образ медленно растаяли. Она исчезла так же неожиданно, как и появилась.
У меня болело все.
Во сне мои души хунь [50] покинули тело, взлетев высоко-высоко, пока не достигли Долины Снегов. Я словно вернулся в детство и бездумно бродил в поисках дяди и Гуня.
Ветер и снег резали лицо, как острые кинжалы.
«Помни, ты человеческое дитя, не поддавайся искушению нарушить порядок в мире людей». Я будто снова услышал слова дяди с небес.
– Дядя, Гунь, где же вы? – кричал я в снежное поле, и ответом была мертвая тишина. Снежинки, медленно кружась, падали на землю.
Мои души бродили по заснеженной пустоши.
– Чжу, посмотри-ка, что случилось со столицей, – вел меня таинственный голос.
Снег у моих ног растаял, превратившись в квадратную прорубь. Там, в прозрачной талой воде, отражались голубое небо и белоснежные облака, и изменившаяся за последние несколько лет столица. Чунхуа был помощником моего отца и контролировал назначение и увольнение чиновников в племенном союзе. Он отстранил от дел всех важных государственных мужей – министра земледелия Хоуцзи, военноначальника Ци, главного придворного музыканта Куя, советника по судебным делам Гао Яо – и передал власть «шестнадцати мудрецам». Позволил «восьми гармониям» отвечать за земли, а «восьми достойным» – за культуру. «Шестнадцать мудрецов» разделяли с Чунхуа ненависть к инакомыслящим; согласные с шестнадцатью процветали, а кто были против них – погибали. Вожди не смели высказывать свое мнение. Реальная власть находилась в руках Чунхуа, и спустя годы не осталось никого, кто бы мог ему противостоять.
Отец тоже был под контролем Чунхуа. Тот убедил его выгнать старого советника Гао Яо, славившегося суровостью, справедливостью и самоотверженностью. Оголив меч, чтобы лишить себя жизни, Гао Яо оставил предсмертное послание: «У Чунхуа есть скрытые мотивы, император же дразнит тигров, что принесет свои горькие плоды».
Смерть Гао Яо сильно повлияла на отца.
Чунхуа упорно двигался по намеченному пути, а его стремление занять трон становилось все более очевидным. Отец наконец одумался, но когда решил действовать, то обнаружил себя в плотном окружении сторонников Чунхуа. Император был беспомощен.
Как-то ночью отец медитировал у костра.
– Ваше величество, Гунгун сейчас на горе Гуйцзи. Прикрываясь приказом усмирить потоки воды, он собирает войско для восстания, – сказал подошедший к нему Чунхуа и, поклонившись, спокойно ожидал приказа.
– Что ты имеешь в виду?
– Я отправил людей его схватить.
Отец поднял взгляд на Чунхуа, его глаза горели, как факелы.
– Раз ты уже послал кого-то его поймать, зачем ждешь от меня указаний? – Отец взмахнул мечом и расколол жаровню пополам – горящие угли покатились по земле. Стражники тут же бросились тушить угли.
Пораженный Чунхуа опустился на колени:
– Я виноват!
– Склонись же передо мной! – гордо приказал отец, обернувшись к нему.
Император остался один в зале. Угольки в разбитой жаровне из ярко-красных постепенно становились темными, теряя свой жар, превращаясь в остывший пепел.
Старейшина Гунгун не был наказан. Отец не оставлял попыток уменьшить влияние Чунхуа. Он начал с детей «шестнадцати мудрецов» Цюн Ци, Тао У и Тао Тэ, которые, пользуясь покровительством союза шестнадцати и будучи высокомерными и властными, вершили злые дела, и никто из соплеменников не смел сказать и слова против. Отец приказал Чунхуа схватить и казнить всех троих, тот не смог ослушаться.
Яо принялся за шестнадцать племен, и их вожди почувствовали запах крови, предвещающий бурю. Чунхуа всю ночь обсуждал с вождями сложившуюся ситуацию.
– Господин, император направил меч на наши шеи, Цюн Ци, Тао У и Тао Тэ были лишь мелкими камешками на его пути. Следующий шаг – это вы, господин. – В один голос вожди племен молили Чунхуа занять трон.
Он не давал ответа, и в зале воцарилась тишина. Чунхуа взглянул на небо, и я увидел его глаза, смотрящие прямо на меня с другой стороны ледяной проруби, темной, как глубокий омут.
Видение исчезло. Прорубь у моих ног быстро уменьшалась, а вода мгновенно застывала. Трещинки на льду превращались в аккуратно расчерченную доску, на которую падали черные и белые камни – зловещие шашки Девы Девяти небес.