До ряби в глазах напряженно всматривался мальчик в темноту. В непроглядном переплетении листвы мерещилась ему недобрая грузная фигура.
Надо бы крикнуть, предупредить, да страх лишил его мужества: ведь никто не догадывается, что Пулат не спит, что он наблюдает.
А двое за столом, ничего не подозревая, вели свой разговор.
— Боязнь за свою шкуру была сильнее его, — говорил Серафим Александрович. — А старость, она ведь уже ничего не боится, даже самой смерти… Макар мне сказал: «Вины большой за мной нет. Был трусом, им и остался. Если найдете захоронку, сами увидите. Перед уходом закопал я ее под лачужкой на левом берегу реки. От того места напрямик через островок как раз видно устье Курук-Келеса. Хоть бы одним глазком увидеть родные места… Э! Да что там! Лишнее бы от себя отвести… Немного жить-то осталось!» Так и сказал.
— Да… — Степан в сердцах плеснул в пиалу из чайника. — Как говорит моя Галушка, гепнулся, репнулся, та еще и перекандубачився. Надо бы поискать захоронку, а?
— Поискать-то можно, да Михаил вроде против.
— Серафим Александрович, ты давнишний наш друг. Конечно, Михаилу искать было бы сподручней, он эти места не хуже собственного сада знает, да раз заартачился — не вдруг его повернешь, упрямый… Вам с пацанами-то все равно, где рыбачить. Так плывите на Птичий, заодно и поищете.
Смысл слов плохо доходил до сознания Пулата, со страхом он вглядывался в темноту, где ему мерещился злоумышленник.
Вот опять зашуршала ветка… Так и есть: черная фигура передвинулась на другое место и вдруг будто растаяла.
Мужчины поднялись из-за стола.
— Может, подбросить вас до острова?
— Нет, своим ходом пойдем. Михаил лодку обещает.
— Ну, добро!..
Уже погас свет в саду, а Пулат все сидел у окна и прислушивался к шорохам и звукам.
Ночная бабочка тревожно застрекотала крылышками по стеклу.
Сейчас для мальчика было важно, чтобы кто-то сильный и близкий оказался рядом. Но никого… Совсем один. Зачем он поехал сюда, почему не послушался мамы?!
Сладко посапывал Радька.
Забыв про ссору, Пулат попытался разбудить товарища. Но тот только мычал и сердито дергал плечом.
От страха, от досады на засоню Радьку, Пулат приткнулся возле товарища и затаился. Теперь ему не выбраться отсюда. Недаром Михаил по-разбойничьи прятался в кустах. Быть беде! Услышанное и увиденное не давало ему покоя.
Потом он потихоньку закрыл окно, задвинул задвижку на двери, втиснулся между стеной и Радькой и, глубоко вздохнув, тревожно заснул.
Глава четвертаяЖЕЛТАЯ РЕКА
Ух, и красивая же река Сырдарья, как будто специально для путешествий!
Пока Серафим Александрович хлопотал у лодки, Радик и Пулат носили к берегу походное снаряжение. Радик с беспокойством поглядывал на товарища, бледного и вялого, будто больного. И в этом его, Радика, вина: знал ведь, какой Пулат неженка. Наливая воду во фляги, он сказал виновато:
— Хочешь, поменяемся шариковыми ручками: у моей десять цветов, а у твоей четыре… Хочешь?
— Зачем?
— Так просто. Думаешь, мне жалко? Ни капельки.
— Нет, не надо… Как мне сказать… Я хочу домой вернуться…
— Да ты что! — возмутился Радик. — На меня обиделся? Из-за такого пустяка отказаться от похода! Ну, раз так, я извинюсь перед тобой.
— Да я не обиделся…
— Трусишь? Боишься утонуть, мамочкин сыночек, Пулханчик-кисынька?
— Замолчи, нисколько я не трушу. Просто голова болит.
Для мальчишки нет ничего страшнее подозрения в трусости. Что угодно, только не это! Все достоинства человека, вся красота и доблесть в отваге. И если порой ее не хватает, показать этого никак нельзя.
Подошел Серафим Александрович.
— Отплываем через пятнадцать минут. У вас все готово? Ты чего хмурый Пулат-джан[4], не заболел?
Серафим Александрович обнял мальчика за плечи, заглянул в глаза.
— Голова болит, не выспался. — Пулат потупился.
— Это мы, наверное, тебе спать не давали, шумели под окном?
Он спросил так просто и весело, что мальчику его ночные страхи вдруг показались пустяковыми.
От сердца отлегло, и Пулат улыбнулся…
Узкой старицей Чирчика, заросшей жирными водорослями, вышли в Сырдарью. Миновали ажурный железнодорожный мост. Сразу за мостом глазам мальчиков открылся широкий простор.
Река мощно несла свои желтые воды между рыхлых лёссовых берегов. Попадалось много островков, больших и маленьких, порою голых песчаных, порою густо поросших высокими кустами гребенщика с пышными бледно-розовыми соцветиями да неприхотливым баттауком с седыми ковыльными метелками. На песчаных островках у самой воды — станицы чаек и черноголовых крачек. По берегам сначала отдельными кустами и деревцами, а затем сплошной лентой потянулась голубовато-седая полоса зарослей тугая.
Лодку несло течением. Это была добротная плоскодонная лодка-«дарьинка» с двумя парами весел и рулем.
Серафим Александрович вытащил из уключины одно весло и с кормы направлял им лодку. Мальчики перебрались в носовую часть, с интересом глядели по сторонам и живо переговаривались.
А вокруг все жило своей особой жизнью. В чаще тугая звонко куковала кукушка, и эхо многократно повторяло ее голос. И лишь она умолкала, начинала отвечать ей другая, с противоположного берега. А вот просвистела свою мелодичную песню иволга, желтым пламенем мелькнула между кустов и исчезла, а песня звучала еще долго. Играя, высоко выпрыгнул и снова плюхнулся в воду крупный сазан, сердито проскрипела чайка — этот слишком велик для нее. С грохотом обвалился участок подмытого водой берега с кустами и деревьями.
— Буйная река, — сказал Серафим Александрович. Счастливыми и добрыми глазами поглядывал он вокруг. — Что ни год, меняет свой облик: старицу превращает в русло, смывает старые и образует новые острова. Бакенщикам работа каждый день — промерить фарватер, обозначить новые мели… Да разве успеешь! Видели, как берег подмывает? Обратите, между прочим, внимание: люди здесь редко селятся по берегам реки, потому что никогда не знают, как она поведет себя в будущем.
— А Чиназ! Он же на самом берегу Сырдарьи! — возразил Пулат.
— Верно, — обрадовался Серафим Александрович. — Меткое замечание. Но разве ты не видел, как укреплены берега по обе стороны шоссейного моста гравийной отсыпкой и бетонными сваями? И потом — это уже новый Чиназ, он возник на укрепленных берегах Сырдарьи уже после окончания строительства моста, а старый Чиназ находится в трех километрах от берега реки. Мы проезжали его. И это при том, что все живое в Средней Азии жмется к воде, — без воды тут не проживут ни животные, ни люди. Но среднеазиатские реки — Сырдарья, Амударья и другие — обладают диким нравом.
— Отчего это? — снова спросил Пулат.
— Причин, по крайней мере, две: многоводье рек — они питаются стоками с гигантских ледников Памира — и лёссовый характер почвы. Лёссовые берега очень рыхлые, пористые, легко размываются водой. Вот мы с вами в Сырдарью выходили по старице Чирчика, я еще помню, когда Чирчик нес свои воды в Сырдарью в этом месте, а теперь он проложил себе новое русло, метров на пятьсот левее. А старица медленно зарастает водорослями и камышом.
— Вот здорово! Ну и силища у реки!
— Вы послушайте! — Радик поднял кверху указательный палец, призывая всех к тишине. — Послушайте, как поют птицы и воркует вода, — это же музыка!
И все замолчали, наслаждаясь чу́дными звуками дикой природы.
Трудно сказать, кто был более счастлив в эту минуту — ребята, впервые вступившие в широкий, солнечный, пестрый и звонкоголосый мир тугая, или Серафим Александрович, влюбленный в эту суровую красоту человек.
Левый берег за солнечными бликами на воде отодвинулся к самому горизонту: река здесь была широкой. Правый медленно наплывал, вырастал ввысь, поражал своей дикостью, буйным нетоптаным разноцветьем. Ленивый ветерок доносил из тугайных зарослей густые запахи трав и цветов, томленных на горячем солнце.
Переполненный чувствами радости и свободы, Радик взглянул на Пулата и, широко раскинув руки в стороны, продекламировал:
Зажмурясь от солнца, мы вышли в тугай,
У нас за кормою ответственный май…
А прямо по курсу — туристское лето…
— …Нам очень приятно и радостно это, — с кормы закончил Серафим Александрович.
И все трое рассмеялись.
— Проведем, джентльмены, небольшое совещание-летучку, — сказал Серафим Александрович. — Цивилизованный мир, как известно, остался в Чиназе. Здесь вводится походный распорядок. Запомните четыре заповеди:
превыше всего — товарищеская взаимопомощь и взаимовыручка;
уходишь — предупреди товарища;
хорошее настроение, здоровый аппетит, правдивость, дружелюбие — наши верные друзья; утренняя зарядка, купание, выполнение лагерных обязанностей — постоянная норма;
береги себя и товарища — даже маленькая рана может помешать большому походу…
Вопросы есть?
— Есть предложение спеть песню «Солнышко светит ясное, здравствуй, страна прекрасная», — крикнул Радик.
— Предложение принимается! — улыбнулся Серафим Александрович.
Глава пятаяПЕРВАЯ НОЧЬ В ТУГАЕ
Здесь немного страшно, особенно ночью. Какие-то голоса, а кто кричит, неизвестно, — то ли зверь, то ли птица.
Пишу при фонарике.
Около семи вечера решили остановиться на ночлег.
Зашли в небольшой залив. Тугай обступил путешественников, предстал во всем своеобразии. Ну где еще можно встретить такое дерево, как разнолистный тополь — туранга! Высокий, гибкий, с листиками разной формы — сердцевидными и ромбическими. А вот джида — вся блестит на солнце необычными голубоватыми листьями с серебристой опушкой, яркие желтые цветы ее расточают изумительный аромат, но одно неосторожное движение — и хорошо замаскированные иглы вонзаются в руку.