— Спасибо за наставление, — поблагодарил Цинь Гуй и тоже дал гадателю слиток серебра.
Когда Гао-цзун с Цинь Гуем удалились, один человек из толпы, опознавший императора и его первого министра, сказал гадателю:
— Эх ты, ясновидец! Гадаешь ты ловко: другим пред сказываешь беды, а что над твоей головой нависла беда — не видишь! Знаешь, кому ты сейчас гадал? Самому императору и его первому министру Цинь Гую! Наговорил им такого, что теперь берегись — не пощадят тебя!
Люди в толпе забеспокоились:
— Давайте расходиться! А то как бы и нам не угодить в сеть!
Перепуганный Се Ши тоже покинул подмостки и пустился наутек.
Между тем Цинь Гуй проводил Гао-цзуна во дворец, вернулся домой и велел слугам схватить гадателя. Слуги побежали к монастырю, но гадатель бесследно исчез. Четыре дня искали его, но так и вернулись ни с чем.
Прошло почти два месяца с тех пор, как по приказанию Цинь Гуя злодеи Вань Сы-во и Ло Жу-цзи подвергли пыткам Юэ Фэя и его сыновей, но до сих пор так и не удалось заставить их признаться в измене государю.
Наступил канун Нового года. Вечером двадцать девятого числа Цинь Гуй с женой сидел у восточного окна и пил вино, как вдруг к ним подошел слуга и подал письмо.
Цинь Гуй вскрыл конверт — в нем оказалось не письмо, а листок, который распространял в народе некий смельчак по имени Ли Юнь-шэн. В нем говорилось о том, что Юэ Фэй и его сыновья несправедливо обижены и что народу надо подать общее прошение государю об освобождении невинных.
Листок прислал Сюй Нин, доверенный человек Цинь Гуя.
Первый министр нахмурился.
— Что у вас за письмо? — спросила жена. — И почему вы расстроились?
Цинь Гуй протянул ей листок:
— Я подделал государев указ, чтобы бросить Юэ Фэя в темницу. Вань Сы-во и Ло Жу-цзи пытали его, но он так и не признался в том, что замышлял мятеж. В народе поговаривают, будто он несправедливо обижен, и хотят подать жалобу государю. Если слухи дойдут до дворца, дело кончится плохо! Но и отпустить Юэ Фэя нельзя, этим я нарушил бы приказ Учжу. Вот что меня заботит.
Госпожа Ван прочитала листок, взяла из очага погасший уголек и написала на золе: «Связать тигра легко, а заставить служить — трудно».
Цинь Гуй кивнул головой.
— Верные слова, — сказал он и стер написанное.
— Господин, Вань Сы-во прислал вам апельсины, — доложил слуга.
— Вы знаете, на что можно употребить эти апельсины? — спросила Цинь Гуя жена, когда он принял подарок.
— Как на что? На закуску к вину! — ответил Цинь Гуй. — Пусть служанки нарежут их дольками и подадут к столу.
— Не стоит без толку портить чудесные плоды, — возразила жена. — Ведь это палачи, которые должны разделаться с Юэ Фэем!
— Апельсины есть апельсины. При чем тут палачи? — не понял Цинь Гуй.
— А вот при чем: напишите приказ о казни Юэ Фэя и положите его внутрь апельсина, из которого вынута мякоть. Потом отошлите этот апельсин смотрителю тюрьмы, и пусть он покончит с Юэ Фэем и его сыновьями в Беседке ветра и волн.
Цинь Гуй послушался жену и отослал приказ в пустом апельсине.
Правильно говорится:
И связанный опасен тигр,
Пока он жив и полон сил.
Но выход женщина нашла —
Героя участь решена!
Смертельным ядом начинен
Коварный желтый апельсин,
Остался в тайне разговор
Вблизи восточного окна.
А теперь расскажем о Юэ Фэе. В последнее время ему не позволяли видеться с сыном. Юэ Юня и Чжан Сяна теперь держали в отдельной камере. В канун Нового года тюремный смотритель Ни Вань отнес арестованным вина и закусок.
— Вы тоже можете принести жертвы, — сказал он Юэ Фэю, расставляя на столе угощения.
— Очень обязан вам за вашу заботу, — поблагодарил Юэ Фэй и присел к столу.
Указав на почетное место, он сказал Ни Ваню:
— Садитесь и вы, мой благодетель.
— Да разве я посмею! — воскликнул смущенный смотритель.
— Садитесь, зачем скромничать! — настаивал Юэ Фэй.
Однако Ни Вань решительно отказался занять почетное место и сел в сторонке. Выпили вина, и Юэ Фэй сказал:
— Не стесняйтесь, благодетель, чувствуйте себя свободно. Я знаю, ваша семья сегодня тоже празднует Новый год, и если вам надо уйти, скажите — я не стану вас задерживать. Нехорошо заставлять вашу супругу беспокоиться.
— Не упоминайте об этом! Если великого человека несправедливо обижают, так что уж считаться с такими маленькими людьми, как мы с женой! Давайте выпьем еще по кубку!
— С удовольствием! — согласился Юэ Фэй и вдруг насторожился: — Что это за шум во дворе?
Ни Вань выглянул наружу:
— Дождь пошел.
— В самом деле, дождь! — Юэ Фэй был поражен.
— Не только дождь, но и снег. Дождь со снегом под Новый год — счастливая примета для государства. Чему вы удивляетесь?
— Я вам объясню. По пути в столицу я проезжал через горы Цзиньшань и навестил наставника Дао-юэ. Он мне сказал, что в Линьани меня бросят в темницу, и поэтому уговаривал отказаться от должности, пока не поздно, и уйти в монахи. Но я не внял ему, потому что мой долг — до конца дней своих служить государству. Тогда он на прощание прочитал мне буддийскую гату, смысл которой я сразу не понял. Но сейчас, когда вы сказали, что пошел дождь, я вижу — его предсказание сбывается! Наверное, при дворе решили покончить со мной!
— Что это за гата? Не можете ли ее повторить? — спросил Ни Вань.
— Могу. В первой половине гаты сказано:
Пока еще не настал
Года последний день.
Чтоб не заплакало небо —
Надо предвидеть рок:
Два небольших штриха
Добавь к иероглифу «фэн»,
И догадайся — кто
Смертельный яд приберег.
Сегодня ведь двадцать девятое число двенадцатого месяца, то есть предпоследний день года. Идет дождь — или, образно говоря, «заплакало небо». И дальше, если к иероглифу «фэн» добавить два небольших штриха, то получится иероглиф «цинь»! Ясно, что смертельный яд приберег не кто иной, как Цинь Гуй. Эта часть предсказания уже сбылась. А вот следующие строки:
Будет пустой апельсин
Ядом тем начинен,
Связанного никто
Тогда уже не спасет.
Остерегайся плыть
В пучину ветра и волн!
Крепче держись за руль,
Пока еще время ждет…
Смысл их пока мне не совсем понятен, но скорее всего они тоже говорят о неизбежности моей гибели. Попрошу вас, дайте мне кисть и бумагу.
Ни Вань принес письменные принадлежности. Юэ Фэй написал письмо, запечатал и сказал смотрителю:
— Спрячьте, пожалуйста, а когда я умру, отвезите в Чжусяньчжэнь. Там в главном лагере у моих братьев Ши Цюаня и Ню Гао хранится печать юаньшуая. Если до них дойдет весть о моей гибели, они поднимут мятеж, а это даст кое-кому повод говорить, будто я тоже не был предан государю. Обязательно передайте письмо: это избавит государя от опасности и сохранит мое имя незапятнанным!
— Я вижу, что творится в нынешнем мире, — сказал Ни Вань. — От всего сердца желаю вам живым выйти из темницы. Ну, а если этого не случится, я тоже не стану цепляться за ничтожное жалованье, брошу проклятую должность и уеду на родину. Моя деревня как раз неподалеку от Чжусяньчжэня, и я заодно отвезу ваше письмо.
Они еще выпили вина и продолжали беседовать.
Неожиданно вошел стражник, наклонился к Ни Ваню и прошептал что-то ему на ухо. Ни Вань побледнел.
— Что вас так испугало? — участливо спросил Юэ Фэй.
Ни Вань знал, что обмануть Юэ Фэя ему не удастся, и, опустившись на колени, сказал:
— Прибыл императорский указ!
— Государь повелевает покончить со мной?
— Да, это указ о вашей казни! Только я не могу его выполнить!
— Нарушать государевы указы никто не имеет права! — строго сказал Юэ Фэй. — Боюсь только, как бы Юэ Юнь с Чжан Сяном не взбунтовались. Позовите их, я сам с ними поговорю.
Ни Вань послал доверенного человека известить Ван Нэна и Ли Чжи об указе, а сам привел Юэ Юня и Чжан Сяна.
— Прибыл высочайший указ, — сказал им Юэ Фэй. — Нас сперва свяжут, а потом объявят государеву волю.
— Батюшка, зачем же нас связывать? — возразил Юэ Юнь. — Если хотят казнить, пусть казнят!
— Провинившийся чиновник только связанным может принимать волю государя!
Юэ Фэй собственноручно связал Юэ Юня и Чжан Сяна, а затем потребовал, чтобы тюремщики связали его самого.
— Где указ? — спросил он смотрителя.
— В Беседке ветра и волн, — ответил Ни Вань.
— Теперь все понятно! — воскликнул Юэ Фэй. — В гате Дао-юэ есть строки: «Остерегайся плыть в пучину ветра и волн». А я — то думал, что речь идет о ветре и волнах на Янцзы! Беседка ветра и волн! Вот оно, место нашей гибели!
— Мы проливали кровь в боях, совершали подвиги, а нас хотят убить! — возмутились Юэ Юнь и Чжан Сян. — Не бывать этому! Батюшка, давайте силой вырвемся из тюрьмы!
— Замолчите! — прикрикнул Юэ Фэй. — Настоящий муж не должен бояться смерти! Смерть для него — возвращение домой! Чем жить в мире, где властвуют предатели, лучше умереть.
И Юэ Фэй твердыми шагами вошел в Беседку ветра и волн.
Тюремщики накинул ему и его сыновьям веревки на шею и задушили их.
Юэ Фэю в это время было тридцать девять лет, Юэ Юню — двадцать три года.
В тот момент, когда души казненных возносились на небеса, над землею, вздымая песок и камни, пронесся яростный вихрь. По равнинам расползся черный туман, погасли огни.
Читая в истории строки о гибели героев, потомки с возмущением плевались и ругали предателя Цинь Гуя, его жену Ван и других изменников, которые, пользуясь властью, чинили беззакония.
Многие поэты сложили стихи, в которых оплакивали Юэ Фэя. Вот некоторые из этих стихов: