Горестно видеть, жалостно зреть таковых русских князей и удалых детей боярских собрание и построение такое. И все они равно, и единодушно, желая друг за друга умереть, и единогласно говорили: «Боже святый, посмотри на нас и даруй православному князю нашему победу, как Константину,* и покори под ноги его врага Амалика, как некогда кроткому Давиду!».* Удивились этому литовские князья и сказали себе: «Никак не могло быть такого войска при нас, ни после нас. Подобно македонскому войску, мужеством Гедеоновым* господь своею силою вооружил их».
Князь великий, увидев полки свои правильно построенные, сошел с коня, пал на колени на ковыле зеленом, лицом к великому полку, к черному знамени,* на котором изображен образ владыки, Спасителя нашего Иисуса Христа, из глубины сердца начал звать велегласно: «О владыко вседержителю, посмотри всевидящим оком на своих людей, которые сотворены твоею десницею и твоею кровью искуплены от рабства у дьявола! Услышь, господи, глас молитвы моей, обрати лице твое против нечестивых, которые творят зло рабам твоим. Молюсь образу твоему святому, и пречистой твоей матери, и твердому и необоримому молитвеннику к тебе о нас, русскому святителю Петру, на его молитву надеемся и призываем имя твое святое >ч
Князь великий сел на коня своего лучшего и стал по полкам ездить вместе с братом своим князем Владимиром и новонареченной братией, с литовскими князьями Андреем и Дмитрием Ольгердовичами, и с другими князьями и воеводами. Каждому полку он говорил своими устами: «Братья мои милые, сыны христианские, от мала до велика! Ночь пришла, и день грозный приближается. А мы, братья, идем на подвиг! Силен бог в битвах! И здесь будьте каждый на своем месте — завтра некогда будет готовиться, уже ведь гости наши близко на реке Непрядве. Утром мы выпьем из круговой чаши, которой вы, друзья мои,'жаждали еще по пути сюда. Уповайте на господа живого, да мир вам будет, братья! Утром они не замедлят пойти на нас».
Князь великий Дмитрий Иванович послал брата своего князя Владимира вверх по Дону в дубраву, дав ему витязей из своего двора, чтобы полк его в дубраве спрятался. Еще послал с ним известного того воеводу Дмитрия Волынского. Перед живоносным праздником Рождества пресвятой богородицы* осень была тогда долгая, дни еще по-летнему сияли, и теплота была и тихость. В ту ночь туманы от росы поднялись. Воистину сказано: «Ночь несветла неверным, а верным светла была».*
Пришел Дмитрий Волынец и сказал великому князю и брату его Владимиру тайно: «Выедите из полков своих, чтобы я сказал вам примету свою». Уже была глубокая ночь, и заря угасла. Дмитрий Волынец, сев на коня, взял с собой только одних князей. И выехали они на поле Куликово, и, встав посреди обоих полков, своих и татарских, сказал им Волынец: «Слушайте со стороны татарских полков». И слышали они: стук великий, и клекот, и звук труб трубящих, а сзади их волки сильно воют, а справа орлы клекчут, и трепет птичий весьма велик. А напротив их вороны— как будто горы трясутся, по реке же Непрядве гуси-лебеди крылами плещут, необычным образом предвещают беду. И сказал Волынец великим князьям: «Слышите ли вы что-нибудь?». А они сказали: «Мы слышим, что гроза велика, брат». И сказал Волынец великим князьям: «Повернитесь к русским полкам и послушайте, что там». И была тишина великая. И сказал Волынец: «Что слышали?». Они же сказали ему: «Ничего не слышали, только видели, что с их стороны от множества огней зори занимаются». И сказал Волынец великому князю: «Оставь, господин». Волынец же сказал: «Это хорошее предзнаменование. Призывай бога неоскудною верою». И сказал Волынец: «Есть у меня еще примета». И, сойдя с коня, припал он правым ухом, приник к земле и лежал долгое время, и встал, и вдруг поник. И сказал князь великий Дмитрий Иванович: «Что такое, брат?». Он же не хотел говорить. Князь великий принудил его, и он сказал: «Одна примета тебе на благо, а другая — скорбная». Волынец сказал: «Слышал я, господин, что земля надвое плакала: одна сторона варварским языком о своих детях отчаянно вопила. Другая сторона, как некая девица, тихо и жалобно плакала, как будто кто-то на свирели свистел плачевным голосом. Я множество тех примет испробовал. Поэтому я надеюсь на бога — помощью святых мучеников Бориса и Глеба, ваших родственников, я предвижу, ты победишь поганых. Но много христиан погибнет».
Услышав это, великий князь горько заплакал и сказал: «Не будет победы силе». Волынец же сказал: «Не следует, государь, говорить об этом в полках, вели только богу молиться и святых его призывать, и рано утром вели садиться на коней, и каждому воину вели вооружиться крестом, потому что он — непобедимое оружие против врагов».
В ту же ночь некий человек по имени Фома Хацыбеев,* разбойник, был поставлен великим князем в сторожевой отряд на реке на Чюре Михайлове.* Благодаря своему мужеству, стоял он на крепком охранении от татар. Бог укрепил его веру и дал ему увидеть великое видение в ту ночь. На высоте видел он облако огромное. И пришел некий полк очень
большой от востока. А с южной стороны пришли два юноши светлых,* их светлые лица сияли как солнце, а в руках у них были острые мечи. И сказали два юноши полководцам татарским: «Кто вам повелел отечество наше губить, которое нам даровал господь?». И стали их рубить. И ни один из них не избег. С той поры человек этот стал веровать и соблюдать целомудрие. И рассказал он свое видение только одному великому князю. Тот же сказал: «Не говори никому». А сам он, великий князь, воздев руки к небу, стал плакать и так говорить: «Господи человеко-любче, молитвами святых мучеников Бориса и Глеба помоги мне, как Моисею,* как Давиду на Голиафа,* как первому Ярославу на Свято-полка,* и прадеду моему, великому князю Александру, на похваляющегося римского короля,* который хотел его погубить. Не по грехам моим воздай мне, господи, ниспошли милость свою и просвети нас благоутро-бием своим. Не дай рабов своих на поругание врагам нашим, да не порадуются враги наши, да не начнут поносить христиан: мол, где бог их, на которого они уповали. Помоги, господи, христианам, которые возглашают имя твое!».
Настало время — месяца сентября в 8 день — великого праздника спасения христианского, Рождества пресвятой богородицы. На рассвете в пятницу, когда всходило солнце и утро было туманно, начали знамена христианские развеваться и многие трубы звучать. И уже князья русские, и воеводы, и все удалые люди, и кони их взбодрились от звучания труб, и каждый под своим знаменем пошли, и шли их полки по уговору, где кому велели.
Когда настал второй час дня, стали звуки труб с обеих сторон соединяться. Но татарские же трубы будто онемели, и русские трубы стали отчетливее. А сами воины друг друга не видели, потому что утро было туманно. Но очень земля стонала, предвещая беду, от востока до моряѣ от запада до Дуная. И казалось, что поле Куликово прогибается, а реки выступили из своих берегов, потому что много воинов забрело в них. Ведь никогда таких полков не было на месте этом.
А великий князь, пересаживаясь на борзых коней, ездил по полкам и со слезами говорил: «Отцы и братья мои! Господа ради подвизайтесь, ради святых церквей и ради веры христианской, ведь эта смерть — не смерть, а вечная жизнь. Не думайте ни о чем земном, но вернемся к нашему делу, и мы будем увенчаны нетленными венцами у Христа, бога и Спасителя душ наших».
Утвердив полки, снова пришел он под свое черное знамя и, сойдя с коня, сел на другого коня и снял с себя царскую одежду, и в другую оделся. А коня того отдал Михаилу Андреевичу Бренку,* и одежду ту на него надел: был он ему любим паче меры. И повелел рынде своему знамя это над ним возить, и под тем знаменем убит был Михаил Андреевич.
Князь же великий, став на месте своем и воздев руки к небу, сунул руку свою за пазуху и вынул живоносный крест, на котором изображены были страсти Христовы,* в нем же была частица живоносного древа.* И заплакал он горько и сказал: «На тебя до конца надеюсь, живоносный крест, ведь таким образом явился ты пречестному царю Константину,* когда он был на войне с нечестивыми и гнусными язычниками, и образом твоим победил их. Не могут обрезанные* противостоять твоему образу, и так покажи, господи, милость свою на рабах своих».
Когда он так говорил, в это время пришло к нему письмо от преподобного игумена Сергия, в котором было написано: «Великому князю Дмитрию Ивановичу и всем русским князьям и всему православному воинству мир и благословение!». Князь великий Дмитрий Иванович, выслушав послание преподобного старца, приветствовал посланника любезным целованием, как будто некими твердыми бронями вооружился. Еще посол дал ему посланное от игумена святого Сергия: хлебец святый пречистой богоматери.* Князь великий, съев этот хлеб, простер руки свои к небу и возопил велегласно: «Велико имя пресвятой троицы! Пречистая госпожа, владычица богородица, помогай нам по молитвам твоего игумена Сергия!».
И, сев на своего коня и железную палицу взяв, он выехал из полка, захотел он сам раньше всех сразиться, скорбя душой за землю Русскую, и за веру христианскую, и за святые церкви, и за свою великую обиду. Многие русские князья и богатыри удерживали его, говоря ему: «Не подобает тебе, великому князю, самому в полку стоять, следует тебе в стороне стоять и на нас смотреть, а то пред кем нам явиться? Если тебя бог сохранит, великого князя, милостью своей, то как ты узнаешь, кого надо почтить и одарить? Мы же все готовы головы свои сложить за тебя, государя милостивого. Тебе же, государь, надлежит тех, кто служит тебе своими головами, увековечить, как Леонтий царь Феодора Тирона,* и записать их в соборные книги, и русским князьям после нас будет память. А если тебя одного погубим, то на кого надеяться будем? Если мы все спасемся, а тебя одного потеряем, то какой нам успех? Мы будем как стадо овец: не имея пастуха, влачимся в пустыне, — придут волки и разгонят стадо, кого куда. Тебе подобает «спасти себя и нас».
Князь великий прослезился и сказал: «Братья мои милые, ваша речь хороша, мне нечего возразить, знаю, что я в этом не преуспею. Хвалю вас: воистину вы благие рабы. А кроме того, вы знаете и понимаете мучение святого Христова страстотерпца Арефы,* как его мучили. После многих мучений повелел царь вывести его на площадь и казнить. Доблестные воины этого прославленного воеводы, один другого перегоняя, один за другим голову под меч кладут. Видя это, воевода запретил своему войску и сказал: „Знаете ли, братья, что у земного царя этого я был почтен больше вас? Земную честь и дары не прежде ли вас я получал? Ныне же мне подобает быть прежде вас у небесного царя, моей голове прежде быть усеченной, прежде же и увенчанной