Я был зол.
После того, как я убил дракона из Торповых Лесов, народ Корнуолла считал, будто всё, что им нужно сделать со своими заботами — это прийти ко мне. Некоторое время я старался быть доброжелательным: тогда мне действительно верилось, что, наверное, это часть моих обязанностей, как Властителя страны — убивать змеев, изничтожать великанов и по возможности стараться, чтобы эта земля стала прекрасным и приятным местом. Жизнь по таким высоким идеалам оставляла мало времени для моих особых исследований и, зачастую, едва вернувшись с одного приключения и переодевшись в бархат, я утыкался в книгу, как новое прошение заставляло снова влезать в доспехи и отправляться прогонять ещё каких-нибудь разбойников или отрубать голову приползшему змею. Отрываться от хорошей книги было тяжело, а оружие и доспехи зимой настолько остывали, что только через несколько часов я переставал покрываться гусиной кожей и устраивался поудобнее на боевом коне.
Уже несколько недель в Корнуолле всё было спокойно. Если и оставались какие-то драконы, то они сочли за лучшее скрыться в тайных горных пещерах, все разбойники сбежали в Уэльс и Бретань, а все великаны гнили в своей же запёкшейся крови. Насколько простиралась моя власть, всё было тихо и я чувствовал, что вполне заслужил отдых. Стояли холода, небо хмурилось, дороги утопали в слякоти, мой славный скакун удобно устроился по колено в соломе и жевал лучшее зерно, выращенное крестьянами; у меня была куча поленьев в камине, мягкие подушки, шерстяное покрывало на коленях и ещё одно на плечах, старое вино в бокале, кусок мяса на столе и книга в руках; к чему мне беспокоиться о случившемся в Уэльсе, землях скоттов или ирландцев?
Затем, после всего нескольких дней уюта, явились эти старики. Они принесли с собой длинный пергамент, содержащий каракули и печать короля Уэльса. Это не так много значило для меня, поскольку они меняли своих королей каждый месяц, но на моих людей это произвело такое впечатление, что они привели стариков к дверям моей библиотеки, а когда я отказался встречаться с ними, и велел накормить их и проводить из замка, они подняли такой жалобный крик, что из чистой необходимости я уступил этим стенаниям и велел старикам поведать свою историю.
Они промокли и замёрзли; поэтому я уступил им место у огня. И они выглядели голодными; поэтому я приказал принести им мяса и вина, и, во имя доброго святого Иеронима, велел им сперва набить брюхо и обсохнуть, а уж потом я выслушаю то, с чем они явились ко мне. Таким образом я выиграл дополнительных полчаса на чтение книги, а когда увидел, что это время ссыпалось вниз по перемычке песочных часов и обнаружил, что уже перевёл больше четырёх строк латыни, то весьма повеселел и почти решил быть любезным с этими стариками.
История, поведанная ими, была мне знакома. У них похитили дочь; они считали, что она томилась в одной из горных пещер в дюжине миль от их хижины. Они не знали, какой человек или зверь сделал это грязное дело; о тварях, обитающих на той горе ходили необычные россказни. Они пришли к королю своей земли и он тщетно упрашивал всех своих рыцарей спасти деву; все они отказались от этого приключения; тогда он додумался написать мне об обиде, причинённой этим старикам и просил меня её исправить. Разволновавшись ещё больше, они воздели руки и принялись клясться, что никогда не бывало ни столь прекрасной, ни столь чистой девушки, как их дочь и отчего же святые позволили этому ужасу произойти с ней?
Естественно, я пожалел их. Но всё же мне казалось, что я обманулся и валлийские рыцари должны сами заниматься собственными великанами и драконами; поэтому, когда они наконец добрались до конца своей истории, грубо спросил;
— Почему со своими бедами вы пришли ко мне? Любой человек может найти вашу дочь, да и в вашем собственном краю много славных мужей.
Тут они вскричали, что я ошибаюсь и женщина принялась твердить: — Никто другой. Никто другой! НИКТО ДРУГОЙ! — что было полной чушью, ибо глупо и далеко от истины.
Всё это окончилось тем, что я велел им отправляться спать и хорошенько отдохнуть, и пообещал наутро отправиться вместе с ними назад и поглядеть, что можно сделать для спасения их дочери, хотя навряд ли она ещё жива; так что, пожелав им спокойной ночи, я приказал подбросить в очаг новых дров и принести немного пряного пива, подогретого по моему вкусу и начал читать о приключениях славного рыцаря Геркулеса, который был либо лучшим воином, либо лучшим лгуном, чем я мог надеяться стать. В конце концов я тоже отправился в тёплую постель, со взбаламученными чувствами ожидая, что же принесёт грядущий день.
На следующий день, под моросящим дождём, мы отправились в какой-то валлийский городок, название которого у меня никогда не получалось правильно выговорить. Старая дама и её муж медленно тащились впереди на двух унылых клячах, тогда как позади ехал я, на своём любимом скакуне.
Шерстяные и кожаные одежды, носимые под доспехами, были хорошенько прогреты и смазаны жиром, прежде чем я их надел, но день был холодным и в мгновение ока я продрог — особенно со спины. Так что я убивал время, декламируя латинские глаголы, что заставляло стариков вздрагивать и креститься, ибо они считали моё бормотание проклятиями и заклинаниями против дьявольских сил; и время от времени мой жеребец поднимался на дыбы и ржал, вероятно, тоскуя по тёплому стойлу и обильному корму, а, может и по другим вещам, но я сразу же заставлял его опускаться на все четыре копыта.
Вот так пять дней мы тащились через пустоши. Ночью мы засыпали, где могли, а днём ехали и мучились от холодного дождя. Я захватил немного золота и поэтому мог заплатить за лучшее, но даже это лучшее заставляло пожалеть о худшем, и то и дело я вздыхал по моему бархату и камину, доброму пиву и латинским манускриптам. Но этому всё же настал конец, и мы добрались до дома старика и его жены. Когда мы приехали туда, шёл дождь, и небо было мрачным и насупившимся; однако сквозь мглу я различал вдалеке тёмные горы, поросшие могучими деревьями и хранившие свои таинственные твердыни, где, предположительно, и находились их прекрасная дочь и неведомое чудовище, похитившее её из родительского дома.
Когда новости о нашем прибытии разошлись по этому маленькому городку, явились соседи, несомненно, чтобы поглазеть на Убийцу Великанов, но не знаю, разочаровал ли их мой вид; по крайней мере, они этого не сказали. Однако, раз я проделал это долгое пятидневное путешествие, чтобы свершить ещё один поразительный подвиг галантности, то с радостью сообщил этим простым людям, что хочу узнать об этой стране всё, что только можно, в особенности, про таившихся в ней чудовищ, как была похищена та юная дева и каким образом злодей проделал это (поскольку я обнаружил, что подобные предварительные расследования имеют огромную ценность для победы). Также я с радостью поручил нескольким простолюдинам тщательно обсушить мои доспехи и натереть их салом и маслом, а также растереть мои озябшие мышцы привезённом в золотом пузырьке из Святой земли особым маслом, приготовленным из сала, вываренного из великого святого при его мученичестве, что было мне очень приятно как в телесном, так и в религиозном смысле.
Все люди рассказывали о чудовище по-разному. На самом деле никто из них его не видел, но все сходились на том, что это был двадцатиярдовый змей, подобие огромного единорога, безголовый человек, бык с человеческой головой, настоящий дракон, вроде тех, что из Гоби или трёхногий великан. Все соглашались, что это была могучая тварь, которая могла легко убить человека, просто дохнув огнём ему в лицо. Обычное оружие было бессильно; сталь не рубила его, копьё не протыкало, булава не сокрушала. Чем больше они говорили, тем необычнее я себя чувствовал и яснее понимал, почему валлийские рыцари были слишком заняты, чтобы обратить внимание на это дело. Положение становилось по-настоящему неловким.
Однако все они слишком сильно обрадовались моему появлению и повторяли, что любой человек мог бы убить это чудовище и Корнуолльский Убийца Великанов мог, а я заверил их, что отыщу деву и избавлю землю от этой мерзкой твари, будь то человек, зверь или демон. При этом довольно старый еврей поклонился мне, кротко поблагодарил и сказал, что даст мне пятьдесят золотых крон, если я сделаю это, ибо он приходился той деве женихом, выкупив её у отца и что свадьба уже могла состояться, если бы горный злодей не похитил девицу.
Я взглянул на старика, его иссохшее лицо, дряблое тело и редкие седые волосы; чем больше я смотрел на него, тем меньше он мне нравился и появилась мысль, что, возможно, девушке лучше в горах, чем в его доме. На самом деле я внезапно ощутил усталость от всего этого приключения и потребовал, чтобы меня проводили в мою комнату и не будили до следующего утра. Так они и поступили, оставив меня беспокойно вертеться всё то время, что я провёл на ложе, набитом мякиной и жестоко лишённом перины.
Следующим утром всё население городка собралось, чтобы посмотреть, как я облачаюсь в свою броню, а после того, как это было проделано и угрюмо выпита кварта пива (оно оказалось дрянным), я уныло взгромоздился на коня и поехал к горе, вместе с возглавляющим нас священником, распевающим молитвы, стариком и старухой по бокам коня и старым евреем, тащившимся позади, призывавшим меня к осторожности и уверявшим, что он, без всяких сомнений отдаст мне пятьдесят крон.
Старуха продолжала повторять,
— Никто другой не сделает этого. Никто другой!
— Не был бы таким дурнем, — добавил я шёпотом. — Никто другой. О да, тысяча мужей, о которых я читал, была бы рада совершить такой подвиг — только я, очистивший свою собственную страну от подобных чудовищ, был таким дурнем, чтобы делать эту грязную работу ещё и для людей Уэльса.
И старик и священник, и еврей подхватили её бубнёж, — Никто другой не сделает этого — никто другой… Но всё же, в конце концов, мы добрались до кромки леса в миле от горы, и они остановились и сказали, что не пойдут со мной дальше, но возвратятся и станут ждать, молясь о моём безопасном возвращении.