Решая в думе вопрос о перемирии, великий князь говорил с боярами: «Пригоже ли взять перемирие на время?» И приговорил, что «пригоже для иных сторон недружных». Этими недружными сторонами были Крым и Казань.
Крым вел себя по отношению нас, как и прежде, чисто по-разбойничьи: алчно, лживо и вероломно. Скоро по вступлении Иоанна на престол между ханом Саип-Гиреем, явно к нам нерасположенным, и старшим из всех Гиреев – Исламом – возникла вражда, и Крымская Орда разделилась между ними, что, разумеется было весьма полезно Москве, хотя Ислам был таким же бесчестным грабителем, как и Саип-Гирей: сойдясь с Сигизмундом против нас, он в то же время отправил в Москву послов, предлагая свой союз и прося казны и поминков.
В. Нагорнов. В старой Москве
Скоро к Исламу прибыл наш изменник Семен Вельский. Этот злодей, видя, что Сигизмунд к нему переменился после ряда неудач в войне с Москвой, отпросился у него в Иерусалим, но вместо этого отправился к турецкому султану и стал уговаривать последнего напасть вместе с Крымом и Литвою на Москву. Не успели послы Сигизмунда заключить с нами перемирие, как Вельский писал ему, что султан приказал Саип-Гирею Крымскому и двум своим пашам с 40-тысячным войском идти на помощь Литве против Москвы.
Получив эти сведения, уже запоздалые ввиду перемирия, Сигизмунд приказал Вельскому поспешить приездом в Литву, но по пути последний был задержан Ислам-Гиреем, который сообщил о его замыслах в Москву, разумеется, в надежде получить за это от нас какую-либо выгоду. Московское правительство благодарило Ислама за сведения присылкой богатых даров и, чтобы отвлечь Вельского от его опасных замыслов, предложило ему вернуться, обещая прощение. В то же время, на случай если он приехать не согласится, бояре отправили к Исламу просьбу выдать им Вельского или даже убить его. Так как Вельский в Москву не ехал добровольно, то Ислам обещал его выдать, но был неожиданно убит сам одним из ногайских князей, другом Саип-Гирея.
Последний не замедлил отпустить Вельского на свободу по приказанию султана и стал опять единовластно править всей Крымской Ордой. Он сейчас же послал известить об этом в Москву вместе с требованием не вмешиваться в дела казанские, так как постоянной мыслью Гиреев было, как мы видели, соединение всех татарских орд в одну или, по крайней мере, под одним владетельным родом, а в Казани в это время сидел уже родной брат Саип-Гирея – известный нам Сафа-Гирей.
Произошло это так: при вступлении на престол Иоанна IV Васильевича в Казани был ханом вполне покорный Москве царь Еналей, посаженный там Василием Иоанновичем. Но скоро крымские сторонники в Казани нашли, что наступило подходящее время свергнуть Еналея; он был убит, и на его место провозгласили царем Сафа-Гирея Крымского.
Однако в Казани была также сильная сторона, державшаяся Москвы. Сторона эта прислала сказать Елене Васильевне, что она надеется изгнать Сафа-Гирея, и просила ее дать им в царя Шиг-Алея, заключенного, как мы помним, Василием Иоанновичем на Белоозере. Тогда, по совету бояр, Елена послала объявить Шиг-Алею государеву милость, и его позвали в Москву.
Обрадованный Шиг-Алей был принят 6-летним Иоанном, торжественно восседавшим на троне в присутствии своих бояр; Шиг-Алей пал перед ним на колени и смиренно исповедал свои вины перед покойным Василием Иоанновичем. Выслушав эту речь, государь милостиво приказал ему встать, позвал его к себе поздороваться (карашеваться, по татарскому выражению) и велел сесть на лавке с правой стороны от себя, а затем подарил богатую шубу.
Шиг-Алей желал представиться также и правительнице. Она спросила бояр, прилично ли ей принять царя; те решили, что прилично, так как она правит государством за малолетством сына; затем Шиг-Алей был принят ею на торжественном приеме, на котором присутствовал также и маленький Иоанн, вышедший ему навстречу. «Государыня, великая княгиня! – начал свою речь Шиг-Алей, ударив правительнице челом в землю. – Взял меня, Государь мой, князь Василий Иоаннович, молодого, пожаловал меня, вскормил, как щенка, и жалованьем своим великим жаловал, как отец сына, и на Казани меня царем посадил». Затем, перечислив свои вины, Шиг-Алей дал клятву до смерти верно служить Москве. Елена отвечала на это милостивым словом. После Шиг-Алея ею была принята и жена его, Фатьма-Салтан; у саней и на лестнице ханшу встретили боярыни, а в сенях сама великая княгиня. Когда в комнату вошел маленький государь, то ханша встала со своего места, а Иоанн сказал ей по-татарски: «Табуг-Салам» – и карашевался; затем сел рядом с матерью и присутствовал на почетном обеде, данном ею в честь гостьи.
Пока в Москве принимали Шиг-Алея, Сафа-Гирей Казанский уже вторгся в наши пределы и злодействовал в Нижегородской области; храбрые, но малоопытные в ратном деле жители города Балханы вышли ему навстречу, но были разбиты; затем нижегородские воеводы, князь Гунодров и Замыцкий, сошлись было с татарами для боя, но скоро отступили от них. Узнав про это, правительница приказала обоих примерно наказать и заключить в тюрьму, а на их место отправила Сабурова и Карпова, которые разбили наконец татар и бывших с ними черемис.
С целью наказать как следует казанцев Москвою и было заключено перемирие с Литвой, после которого мы не замедлили отправить в начале 1537 года свои войска на восток против Сафа-Гирея, тщетно пытавшегося взять Муром. Заслышав о приближении московских полков, он поспешил удалиться в Казань. В это время как раз пришло известие в Москву об убийстве Ислама Крымского, а затем и требование Саип-Гирея, объединившего под своей властию всех крымских татар, не вмешиваться в казанские дела.
В собранной думе правительница и бояре порешили, что не следует начинать войны с Крымом из-за Казани в данное время и что можно будет помириться с Сафа-Гиреем. если он пришлет своих послов в Москву просить мира. В таком смысле и был составлен ответ Саип-Гирею Крымскому, в котором государь писал:
«Для тебя, брата моего, и для твоего прошенья я удержал рать и послал своего человека к Сафа-Гирею; захочет он с нами мира, то пусть пришлет к нам добрых людей, а мы хотим держать его так, как AtA и отец наш держали прежних Казанских царей. А что ты писал к нам, что Казанская земля юрт твой, то посмотри в старые твои летописцы, не того ли Земля будет, кто ее взял? А как дед наш милостию Божиею Казань взял и царя свел, того ты не помнишь! Так ты бы, брат наш, помнил бы свою старину и нашей не забывал».
Таким образом, Москва, вынужденная силой обстоятельств на уступку Крыму, сделала это по обычаю так, чтобы ничем не уронить своего достоинства.
Отношения с Литвой, Крымом и Казанью были важнейшими внешними делами в правление Елены; кроме того, она подтвердила со шведским королем Густавом Вазою перемирие на 60 лет, причем по старине шведские послы отправились в Новгород и вели там переговоры с московскими наместниками; Густав Ваза обязался не помогать ни Литве, ни ливонским немцам в случае их войны с нами.
Затем был подтвержден и прежний договор с Ливонией, причем магистр ордена и Рижский архиепископ убедительно молили великого князя о дружбе и покровительстве. Искали также союза с Москвой воевода молдавский и хан астраханский.
Деятельно занимаясь подавлением крамолы среди близких себе сильных людей и сложными внешними отношениями, Елена Васильевна обращала большое внимание и на внутренние дела; особенно заботилась она о создании новых крепостей и городов, а также о восстановлении сгоревших от пожара: Перми, Устюга, Ярославля, Владимира и Твери. Ею же, по мысли покойного мужа, был обнесен стеной Китай-город в Москве.
В числе распоряжений Елены Васильевны необходимо отметить запрещение обращения в народе поддельных и обрезанных денег, которые во множестве развелись еще при жизни Василия Иоанновича и причиняли страшное зло в торговле; незадолго до его смерти много людей было предано за это в Москве лютой казни: иным отсекли руки, а другим вливали кипящее олово в рот. Правительница, воспретив вовсе обращение поддельных денег, приказала их перечеканить и выделывать из гривенки 3 рубля, или по 300 денег новгородских, тогда как в старых было только 250. «Прибавлено было в гривенку новых денег для того, – говорит летописец, – чтобы людям был невелик убыток от испорченных денег». При этом вместо прежних изображений на монетах великого князя с мечом в руке он стал изображаться теперь с копьем, а новые деньги называться копейными (копейками).
Так правила государством за малолетством Иоанна великая княгиня Елена Васильевна до 3 апреля 1538 года; в этот же день, в два часа дня, будучи в полном цвете лет, она неожиданно скончалась. Барон Герберштейн говорит, что ее отравили, и этому, конечно, можно верить. Мы видели, что Москва, собирая Русскую землю под свою власть, собрала также у самого государева престола и все ядовитые пережитки древней удельной Руси, принесшей столько зла Русской земле. У многих новых московских бояр из бывших удельных князей осталось глубокое сожаление об утраченных правах своих предков и явилось чувство жгучей зависти к московскому великому князю. Мы видели, с какой злобой вспыхнула эта боярская крамола, как только скончался Василий Иоаннович, и как твердо и беспощадно, поддерживаемая князем Иваном Овчиной-Телепневым-Оболенским, подавляла ее правительница: зная злобу против себя, она, вероятно, постоянно ожидала смерти от лихого зелья и не ошиблась в этом.
Рассматривая беспристрастным оком 4-летнее правление Елены Васильевны, мы должны почтить ее память заслуженным уважением, так как деятельность ее была направлена исключительно ко благу государства и во всем согласовывалась с заветами предшественников ее сына; жестокие же и суровые кары, к которым она прибегала, конечно, вполне вызывались обстоятельствами и, насколько можно судить, налагались всегда только после должного расследования, а не под влиянием гнева или личного раздражения. Что касается ее любимца князя Ивана Овчины-Телепнева-Оболенского, то, как мы видели, это был человек выдающихся государственных качеств и верный слуга своего государя. Будучи беспощадно твердой ко всем врагам государства, Елена отличалась большой набожностью и благотворительностью. Она постоянно разъезжала по монастырям на богомолье и всюду раздавала щедрые милостыни. Чтобы заселить пустые местности наших владений, она привлекала переселенцев из Литвы, разумеется, православных русских, и давала им земли и много льгот; особенно же заботилась она о выкупе пленных, попавших в руки татар. Елена Васильевна тратила на это огромные деньги и требовала пожертвований от духовенства и богатых монастырей; в 1535 году Новгородский архиепископ Макарий, святитель выдающихся чувств и образа мыслей, прислал ей для выкупа пленных 700 рублей от своей епархии при грамоте, в которой говорил: «Луша человеческая дороже золота».