о посла, ни денег на подкупы; «Иоанн ждал к себе послов польских и литовских и никак не хотел унижаться до искательства и просьб», – говорит С. Соловьев. Против Эрнеста Австрийского сильно восстал турецкий султан, который не хотел видеть на польском престоле своего соседа и грозил в случае его избрания войной; кроме того, поляки вообще не любили австрийский дом. Поэтому на выборах одержала верх партия французского принца Генриха Валуа, брата короля Карла IX, знаменитого устроителя Варфоломеевской ночи. Ввиду последнего обстоятельства польские протестанты были сильно встревожены выбором Генриха, но их всех успокоил ловкий французский посол Монлюк, давший за будущего короля торжественное обещание, что протестанты ни в чем не будут стеснены при отправлении своего богослужения. На выборах поднимался также вопрос и о короле из среды своих природных поляков, но против этого, чтобы не нарушить между шляхтой равенства, восстал славный муж, знаменитый своей ученостью, красноречием и обширными способностями Ян Замойский, хотя, без сомнения, он мог более, чем другие, рассчитывать быть избранным королем.
Новоизбранный король Генрих приехал в Польшу в 1574 году; это был весьма легкомысленный молодой человек, страстный поклонник карточной игры и всякого рода удовольствий, которым он предавался напролет целые ночи; днем же он должен был с невыразимой для себя тоской проводить время в занятиях государственными делами, в которых ничего не понимал, так как не знал ни латинского, ни польского языков. Затруднительность его положения усиливалась еще тем, что протестанты настойчиво требовали, чтобы он повторил присягу, данную его послом в сохранении их прав; Генрих же, будучи всецело под влиянием латинского духовенства, уклонялся; вследствие этого отношения между партиями в Польше обострились до крайности, и редкий день проходил без драк и убийств, причем ненависть поляков направлялась и против французов, приехавших с королем: он проводил свое время почти исключительно с ними одними и с безумной расточительностью тратил королевскую казну; во дворце не замедлила наступить такая бедность и такой беспорядок, что иногда нечего было приготовить к обеду или накрыть к столу.
Скоро случай вывел Генриха из тягостного положения, в которое он попал, ставши польским королем. Брат его Карл IX умер, и Генрих получил приглашение от своей матери, Екатерины Медичи, как можно скорее приехать во Францию, чтобы занять освободившийся королевский престол; но польские сенаторы объявили ему, что разрешение на выезд из пределов Речи Посполитой может последовать только по согласию сейма, который для этой цели нужно еще собрать. Тогда Генрих решил бежать и ночью тайно покинул границы Польши. Поляки, разумеется, были крайне смущены этим происшествием. Они дали ему 9-месячный срок для возвращения, но все ясно сознавали, что придется опять приступить к выбору нового короля.
Когда собрался сейм, то к гонцу Грозного Ельчанинову, приехавшему для приветствия Генриха по случаю его избрания, пришел тайно ночью литовский пан, староста Жмудский, и стал говорить: «Чтобы Государь прислал к нам на Литву посланника своего доброго и писал бы к нам грамоты порознь с жалованным словом; к воеводе Виленскому грамоту, другую ко мне, третью к пану Троцкому, четвертую к маршалку Сиротке Радзивиллу (сыну Николая Черного), пятую ко всему рыцарству… Если мы умолим Бога, а Государя упросим, что будет у нас в Литве на государстве, то Поляки все придут к Государю головами своими бить челом…».
Получив известие об этом, Иоанн очутился в очень трудном положении; он понимал все выгоды своего избрания, но опять его гордость не позволяла ему предпринимать какие-либо меры, не соответствующие с царским достоинством; поэтому он опять ограничился обещанием прислать больших послов, но больше хлопотал об избрании австрийского эрцгерцога Эрнеста или его отца – императора Максимилиана II, надеясь за свою поддержку получить от него Ливонию, и в своих сношениях с Максимилианом прямо высказывался по этому поводу: «Так брат бы наш дражайший, Максимилиан цесарь, в Ливонскую Землю не вступался и этим бы нам любовь свою показал; а мы Ливонской Земли достаем и впредь хотим искать. К панам Польским пошлем, чтобы они выбрали в короли Эрнеста князя, а к Литовским – чтобы оставались за нами; если Литва не согласится отстать от Польши, то пусть и она выбирает Эрнеста; если же и Польша и Литва не согласятся иметь государем ни нас, ни Эрнеста, то нам с цезарем Максимилианом над ними промышлять сообща и в неволю приводить». С этим же поехал к Максимилиану и царский посол, уже упомянутый нами князь Сугорский.
В ноябре 1575 года в Польше вновь начались выборы, на которые явились послы от имени соискателей освободившейся короны: от императора Максимилиана с сыном Эрнестом; от короля шведского Иоганна (как супруга Екатерины Ягеллонки), с сыном Сигизмундом; от воеводы подчиненного Венгрии княжества Седмиградского – Стефана Батория, поддерживаемого султаном; от Альфонса, герцога Феррарийского, и от некоторых других; все эти послы не скупились на обещания в случае избрания их доверителей; не было только по-прежнему послов от великого государя московского. Поэтому, несмотря на значительное число сторонников Грозного царя, на выборах пересилили две партии: австрийская, состоявшая преимущественно из вельмож и избравшая королем императора Максимилиана, и партия шляхты, к которой примкнул и Ян Замойский; партия эта провозгласила королем Стефана Батория при условии, что он вступит в брак с 54-летней Анной Ягеллонкой.
Таким образом, в Польше оказалось сразу два короля; при этом Максимилиан имел вначале более успехов восторжествовать над своим соперником; но надо было действовать смело, не останавливаясь перед тем, чтобы удержать права на свою новую корону оружием; Максимилиан же по своему душевному складу не был на это способен, тянул время в переговорах и не двигался с места, боясь войны с турками, поддерживавшими Батория. Не так действовал последний: он немедленно принял все предложенные ему условия и быстро двинулся с отрядом войск к польским границам. 18 апреля 1576 года Баторий совершил торжественный въезд в Краков, а затем тотчас же короновался и вступил в брак с Анной Ягеллонкой.
Выбор Батория особенно был не по душе литовцам, которые хотели Иоанна. Они прямо говорили русскому послу: «Ляхи обирают на государство Обатуру (Батория) и к нам уже в другой раз присылают, чтобы и мы его выбрали; но нам ни под каким видом Обатуру на государство не брать; Обатура Турецкий посаженник и как нам отдать христианское государство басурманам в руки?.. Паны за посулы выбирают цесаря и Обатуру; но рыцарство всею землею их не хочет, а хочет Царя; паны радные увязли в посулах и сами не знают, как быть».
Крайне недоволен был избранием Батория и Иоанн; он совершенно правильно рассчитывал, что в случае избрания Максимилиана последний, опасаясь войны с Турцией, будет сильно дорожить дружбой Москвы и для ее сохранения не пожалеет отдать нам Ливонию. Узнав о приезде Батория в Краков, государь писал Максимилиану: «Мы твоему избранию порадовались, но после узнали, что паны помимо тебя выбрали на королевство Стефана Батория… который уже приехал в Краков и женился на королевне Анне… Так ты бы, брат наш дражайший, промышлял о том деле скорее, пока Стефан Баторий на тех государствах крепко не утвердился; и к нам отпиши со скорым гончиком, с легким, как нам своим и твоим делом над Польшей и Литвою промышлять…».
Но Максимилиан ни на что не решался, а раздражал только Иоанна своим заступничеством за Ливонию; скоро за тем он умер.
Король французский Генрих II Валуа со своей женой Екатериной Медичи
Прибыв в Польшу, Баторий первым делом обратил все свои усилия против немецко-прусского города Данцига, не хотевшего его признавать, и приступил к его осаде; в Москву же он послал хлопотать о продолжении перемирия до 1578 года. Грозный согласился на это; пользуясь перемирием с Литвою и Польшею, он рассчитывал покончить с Ливонией, из-за обладания которой у него шла теперь жестокая борьба со шведами, так как их новый король Иоганн пылал самою жестокою ненавистью к Иоанну, как за попытку последнего отнять у него жену и за желание овладеть Ревелем, так и за унизительный обычай, по которому шведские короли имели право сноситься только с московскими наместниками в Новгороде.
В конце 1571 года Иоанн вздумал было вступить с Иоганном в переговоры с целью попытаться убедить последнего отдать нам Эстонию мирным путем; но эти переговоры повели только ко взаимному ожесточению. Царь и король обменялись друг с другом очень резкими грамотами, и в конце 1572 года Иоанн лично вступил в Эстонию во главе 80-тысячного войска; скоро после жестокого приступа, на котором геройски пал Малюта Скуратов, мы овладели сильной крепостью Вейссенштейном; вслед за тем нами были взяты также Нейгоф и Каркус; но в чистом поле московские воеводы, уступая искусству шведов в ратном деле, были разбиты близ Лоде, получив в то же время известие о восстании черемисы в Казанской земле.
Король Речи Посполитой Стефан Баторий
Иоанн опять предложил шведскому королю покончить дело миром и послал своего гонца Чихачева с грамотою в Стокгольм. Поведение этого доблестного русского человека при исполнении своего поручения заслуживает величайшего уважения. Король, полагая, что привезенная Чихачевым грамота написана так же резко, как и последнее письмо его самого к Иоанну, не хотел ее брать, а приказал отдать своим вельможам для прочтения. Но Чихачеву был дан наказ передать грамоту непременно в руки короля, и вследствие этого между ним и шведами произошла крупная ссора.
«Приехал ты в нашего государя Землю, так и должен исполнять нашу волю, что нам надобно», – говорили шведы. «Приехал я в вашего государя Землю, а волю мне исполнять Царского Величества, своего Государя, а не вашего», – отвечал Чихачев. Тогда шведы стали ему грозить, что не дадут съестных припасов. Чихачев отвечал на это: «Пусть умру с голоду; одним мною у Государя не будет ни людно, ни безлюдно…». Видя, что Чихачев упорствует отдать царскую грамоту, один из шведских вельмож ударил его в грудь и, взяв топор, стал замахиваться над ним, говоря: «Отсеку голову», причем бранил его непристойными словами. На это Чихачев отвечал ему с достоинством: «Если бы я, Царского Величества холоп, сидел теперь на своем коне, то ты бы меня, мужик, так не бесчестил, умел бы я тебе ответ дать, а я сюда не драться приехал».