Прислал и брат Стефана, ставший седмиградским воеводой, значительный отряд венгров; но все же пехоты было мало, а изнеженная шляхта не хотела в ней служить; тогда Баторий положил выбирать по одному самому крепкому и здоровому человеку из каждых 20 королевских крестьян, с тем чтобы, по выслуге в войсках, избранный и его потомство были навсегда освобождены от всяких крестьянских повинностей.
Послав сказать Иоанну в ответ на грамоту его, приведенную нами выше, что он садится на коня, но ожидает московских послов, Баторий в июне 1580 года двинулся со всеми своими войсками из Вильно на Часники; место это расположено на равном расстоянии от Великих Лук и Смоленска, и поэтому сосредоточение у него королевских сил скрывало так же, как в прошлом году сосредоточение у Свира, намерения Стефана о его последующих действиях.
В гораздо более трудном положении находился Иоанн, вынужденный обороняться. Сильные полки были поставлены им на юге против крымцев и двинуты на северо-запад против шведов; для встречи же Батория надо было держать войско наготове и у Пскова, и на Двине, и у Смоленска.
От Часников король во главе 50 000 человек (из них 21 000 приходилось на пехоту) направился к Великим Лукам. Скоро Ян Замойский зажег деревянную крепость Велиж и взял ее; затем поляки взяли и Усвят.
При этих обстоятельствах Иоанн, поборов свою гордость, приказал нашим послам, уже высланным к Баторию, но затем задержанным ввиду открытия им военных действий, продолжать свою поездку и вести переговоры о мире.
Эти послы, князь Сицкий, Роман Пивов и Фома Пантелеев, явились к королю, когда он подошел к Великим Лукам, и терпели от поляков большие дерзости как только перешли нашу границу; в ответ на эти дерзости послы держали себя не вызывающе, но с большим достоинством; когда посланный к ним от Оршинского воеводы Филона Кмиты назвал последнего воеводой Смоленским, то Сицкий и Пивов сказали ему: «Филон затевает нелепость, называя себя воеводой Смоленским; он еще не тот Филон, который был у Александра Македонского; Смоленск – вотчина Государя нашего; у Государя нашего Филонов много по осторожным воротам». Еще грубее стали обращаться с послами, когда они прибыли в стан короля. Баторий сидел в шапке и не привстал, когда они передавали ему по обычаю царский привет. Послы предложили королю от имени Иоанна Полоцк, Курляндию и 24 города в Ливонии. Но Баторий ответил, что он может согласиться на мир, если ему будет уступлена вся Ливония, а также Псков, Новгород, Смоленск, Великие Луки, и деятельно вел осаду против последней крепости. После многих стараний Замойскому удалось зажечь ее деревянные стены; венгры так же, как под Полоцком, опасаясь лишиться добычи, в случае если осажденные вступят в переговоры о сдаче, самовольно кинулись на приступ, ворвались в город и начали резать всех, не щадя ни возраста, ни пола. Поляки последовали их примеру; тщетно Замойский напрягал все свои силы, чтобы остановить эти зверства; ему удалось спасти только двух воевод; все же остальные русские были перебиты. «В бешеной схватке, – говорит Валишевский, – на этот раз не был пощажен никто. Лаже были перебиты монахи, вышедшие крестным ходом с иконами и крестами».
Вслед за тем князь Збаражский с польской, венгерской и немецкой конницей разбил наш отряд князя Хилкова под Торопцом. Наконец поляки зажгли и взяли Невель, Озерище и Заволочье. Только над хвастливым Филоном Кмитою удалось нашему воеводе Ивану Михайловичу Бутурлину одержать блистательную победу; он настиг его в 40 верстах от Смоленска, взяв знамена, весь обоз, 10 пушек, 50 затинных пищалей и много пленных. С наступлением осени Баторий уехал в Польшу, но военные действия продолжались и без него; в феврале 1581 года поляки взяли Холм и выжгли Старую Руссу, а в Ливонии, вместе с изменником нашим, бывшим королем Магнусом, опустошили Юрьевскую область.
Вместе с тем и Иоганн Шведский, движимый ненавистью к Грозному, направил против него все свои силы. Его полководец Понтус Делагарди успешно действовал в Карелии и взял Кексгольм, истребив там 2000 русских. В Эстонии же шведы осадили занятый нами замок Падис, геройская оборона которого прославила его доблестных защитников во главе с их воеводой – великим по своему мужеству старцем Данилой Чихачевым. Наши воины 13 недель день и ночь отбивались в Падисе от шведов, терпя при этом страшный голод; у них совершенно не было хлеба, и они переели всех лошадей, собак, кошек, сено, солому, кожи, а некоторые тайно питались и человеческим мясом, вероятно, с убитых товарищей и умерших младенцев. Шведы, отчаявшись взять это орлиное гнездо, отправили своего переговорщика с предложением сдачи, но он был тотчас же застрелен доблестными защитниками крепости. Наконец неприятель ворвался в Падис и нашел в нем не людей, а тени, которые были все перебиты, кроме одного, молодого князя Михаила Сицкого.
Вслед за взятием Падиса, в декабре 1580 года, Понтус Делагарди, неожиданно оставив Карелию, появился в Эстонии и в марте овладел Везенбергом. Успехи же московских воевод ограничились за это время только удачным набегом в Литовские области, граничившие со Смоленском, причем, однако, был убит мужественный Бутурлин.
В это печальное время царь праздновал в Александровской слободе в среде близких лиц свой седьмой брак с Марией Нагой, а вместе с тем брак своего второго сына Феодора с Ириной, сестрой нового любимца, пожалованного недавно в бояре – Бориса Годунова[8].
Баторий же по-прежнему деятельно готовился к новому большому походу на лето 1581 года, стараясь всюду занять деньги и убеждая собранный в феврале сейм в необходимости продолжения борьбы, чтобы во всяком случае овладеть Ливонией, а при удаче завоевать и несколько Московских областей. Поляки, воодушевленные его победами, решили дать деньги для ведения войны еще на два года. Много помогали Баторию и его сильные связи с папой. «По следам короля, – говорит Валишевский, – шла другая армия. Это иезуиты вели религиозную пропаганду, успехи которой уже давали себя чувствовать в Русско-Литовских областях до самой Ливонии… Их работа метила далеко и охватывала обширные области. Победоносное движение католицизма через Ливонию должно было достигнуть Швеции, где Рим вновь получал точку опоры благодаря Екатерине из рода Ягеллонов. Возвращением потерянной Земли в лоно католицизма думали замкнуть реформацию в круг, где она и задохнется. Подчиненная Москва, в свою очередь, подчинится тогда натиску торжествующего католицизма».
Иоанн, конечно, не знал всех этих тайных намерений Латинской церкви и ее прочной связи с новым польским королем; видя, что с появлением на польском престоле Стефана Батория наши дела пошли плохо, государь решил отправить еще в конце 1580 года своего посла Шевригина к новому германскому императору Рудольфу II и к папе в Рим, с жалобою на Батория и с просьбой принудить его к заключению мира с Москвою.
Вместе с тем переговоры о мире непосредственно между Иоанном и королем продолжались также, причем поляки не переставали обращаться с нашими послами самым возмутительным образом: по дороге их бесчестили, бывших с ними людей били, грабили и не давали корму ни людям, ни лошадям. «В Варшаве паны радные Польские говорили послам великим задорные речи и непригожие слова, да и в раде сидя, говорили высокие и задорные слова… Послы (Пушкин и Писемский) против их разговоров молчали, а отговаривали им без брани, слегка, по Государеву наказу», – говорит С. Соловьев. Давая им этот наказ, Иоанн, чтобы добиться мира, приказал им требовать во что бы то ни стало приема у короля, не останавливаясь даже перед тем, если их будут бить. «Если паны станут говорить, чтобы Государя Царем не писать, и за этим дело остановится, то послам отвечать: «Государю нашему Царское имя Бог дал и кто у него отнимет его? Государи наши не со вчерашнего дня Государи, извечные Государи… Если же станут спрашивать: "Кто же это со вчерашнего дня государь?" – отвечать: – "Мы говорим про то, что наш Государь не со вчерашнего дня Государь, а кто со вчерашнего дня государь, тот сам себя знает…". Послы должны были предложить Баторию за мир всю Ливонию, исключая 4 города. Но он, уверенный в своих будущих победах, не согласился и на это, а еще повысил свои прежние условия: требовал уступки Себежа и уплаты 400 000 венгерских червонцев.
Пролом короля Стефана Батория в Псковской городской стене
Узнав об этом, Иоанн рассердился, и когда к нему прибыл гонец от Батория. то он встретил его очень холодно, не спросив о здоровье короля, и послал в ответ грамоту, начинавшуюся словами, которые должны были уколоть Батория: «Мы, смиренный Иоанн, Царь и великий князь всея Руси, по Божьему изволению, а не по многомятежному человеческому хотению…». Затем, изложив условия, на которых он признает возможным мириться, государь укорял Батория в нарушении перемирия и грубости его панов относительно наших послов и, между прочим, высказывал: «Когда на вашем государстве были прежние государи христианские, благочестивые… тогда паны рады с нашими послами разговорные речи говаривали и многие приговоры делывали, чтобы на обе стороны любо было. Мы бы тебе и всю Лифляндию уступили, да ведь тебя этим не утешишь; и после ты все равно будешь кровь проливать…».
В ответ на это, когда приготовления поляков к походу уже закончились, Баторий отправил к Иоанну письмо, наполненное грубыми ругательствами, где он его называл Фараоном Московским и волком, причем вызывал его на поединок. Получив его послание, Грозный, всегда уважавший представителей чужих государей, даже с которыми был в войне, ограничился тем, что гонца, привезшего письмо, не позвал обедать и не послал ему этот обед на дом.
Выступая в поход 1581 года, Баторий собрался идти уже в самое сердце Русских владений и думал направиться прямо к Новгороду, получив известие, что служилые люди готовы отложиться от Иоанна; но затем решено было двинуться ко Пскову, взятие которого отдавало в руки поляков всю Ливонию. Овладев по пути городом Островом, Баторий во главе 100-тысячного войска подошел 26 августа к Пскову; завидя его, поляки были поражены размером и величественным видом древней отчины Святой Ольги. «Можно подумать, что э