то второй Париж», – писал в своих записках состоявший при Баторий ксендз Пиотровский.
На этот раз русские не были застигнуты врасплох. Государь предугадал, что Псков будет предметом действий короля, и заблаговременно принял меры к усилению обороны этой сильнейшей крепости во всем государстве. Для ее защиты было собрано 7000 конницы и около 50 000 пехоты, считая при этом и обывателей, несших военную службу; на стенах имелась многочисленная артиллерия и в числе ее две огромные пушки: «Трескотуха» и «Барс». Главными воеводами были два славных мужа, оба князья Шуйские: Василий Феодорович Скопин-Шуйский и Иван Петрович, сын известного воеводы и внук знаменитого Ивана, правителя в малолетство Грозного.
Посылая воевод во Псков, царь взял с них клятву пред иконой Владимирской Божией Матери в московском Успенском соборе, что они не сдадут его, пока будут живы.
Доблестное псковское духовенство, во главе с протоиереем Троицкого собора Лукою и игуменом Псково-Печерского монастыря Тихоном, прибывшим в город из своей обители, постоянно служило молебны и совершало вокруг города крестные ходы, поднимая наиболее чтимые иконы вместе с мощами святого Всеволода-Гавриила и воодушевляя псковитян крепко стоять за православную веру и Родину по примеру их славных предков.
Произведя исследование подступов к городу, Баторий увидел, что сведения, имевшиеся у него о Пскове, неверны и что со 100 000 приведенных им войск его едва ли можно будет взять; удивляла и сердила короля также меткая стрельба наших пушкарей, которые из «Трескотухи» и «Барса» посылали огромные каменные глыбы, долетавшие до самого королевского стана. Кроме того, оказалось, что поляки взяли с собой слишком мало пороха, из коего часть взорвалась к тому же по пути; некоторые польские историки полагают, что Баторий, угнетенный известием, полученным во время приготовления к походу – о смерти брата своего, Седмиградского воеводы, забыл отдать распоряжение о заготовлении достаточного количества пороха.
После совета с великим коронным гетманом Яном Замойским, получившим это звание при подходе ко Пскову, король решил сосредоточить все свои орудия против южного угла крепостной стены, на участке между Покровской башней и Великими воротами, посреди которого находилась другая башня – Свиная. 1 сентября поляки начали осадные работы – копали великие борозды (или, как теперь говорят, траншеи); 7-го – они открыли стрельбу из орудий, а 8-го – пробили стену и пошли на приступ с распущенными знаменами и трубными звуками; для противодействия же вылазкам русских из города была выставлена многочисленная конница, во главе одного из отрядов которой был Юрий Мнишек, отец столь знаменитой впоследствии Марины, жены двух Лжедмитриев.
Приступ увенчался удачей: поляки заняли сбитую до половины выстрелами Свиную башню, а венгры – почти совершенно уничтоженную Покровскую. Радость неприятеля была велика; рассказывают, что перед приступом король угостил всех военачальников веселым обедом, и они дали ему обещание, что вечером будут уже ужинать во Пскове. Однако побывать во Пскове им не пришлось вовсе. За разрушенной каменной стеной они встретили глубокий ров и другую деревянную стену, за которой стояли мужественные защитники города. Завязался жестокий бой; временами можно было думать, что наши не устоят, но доблестный князь Иван Петрович Шуйский поспевал ко всем наиболее угрожаемым местам и своими речами, просьбами, угрозами, а порой и слезами поднимал дух защитников.
По звону осадного колокола псковские граждане, простившись с женами и детьми, устремились к городским стенам, чтобы подкрепить сражающихся.
Между тем пушки наши, поставленные на стенах, гремели беспрерывно, и «Барсу» удалось побить множество поляков, засевших в Свиной башне, после чего воевода велел подкатить под нее большую бочку с порохом и зажечь его. Скоро остатки Свиной башни взлетели на воздух.
Старики, женщины и дети горячо молились в это время в славном соборе Святой Троицы. Вдруг туда приходит просьба Шуйского, посланная в самый тяжкий час: нести к проломному месту Печерскую икону Умиления Божией Матери вместе с другими чудотворными образами и мощами святого Всеволода-Гавриила. Необычайное одушевление охватило молящихся; все двинулись из храма с крестным ходом к самому месту боя; часть женщин несла веревки, чтобы тащить отбитые у неприятеля пушки; другие из них катили камни, чтоб убивать поляков; третьи – имели в руках сосуды с водой для утоления жажды наших воинов. Наконец поляки и немцы были выбиты из пролома, а после них побежали и венгры из Покровской башни. Битва окончилась позднею ночью; у нас было убито 860 человек и ранено 1600. Радость псковичей была неописуемая: благодарственные молебны служились во всех церквах; убитых хоронили как мучеников, павших за православную веру. Неприятель потерял до 5000 человек, в том числе храброго венгерского воеводу Бекеша.
Баторий был, конечно, страшно огорчен неудачей, но решил во что бы то ни стало взять Псков. Ввиду отсутствия пороха он послал за ним в Ригу, к герцогу Курляндскому, а в ожидании его прибытия приказал вести подкопы под город в разных местах, но наши, в свою очередь, также вели свои подземные работы против подкопов и выводили так называемые слухи. Скоро к нам перебежал бывший полоцкий стрелец Игнат и указал, в каком направлении ведут поляки подкопы; тогда мы повели туда же наши слухи и переняли их.
Стефан Баторий
Пытался также Баторий склонить русских воевод к измене и писал им льстивые грамоты, но они отвечали ему на них: «Мы не жиды: не предаем ни Христа, ни Царя, ни Отечества, не слушаем лести, не боимся угроз. Иди на брань: победа зависит от Бога» – и с великим старанием готовились к дальнейшей обороне: заготовляли котлы для горячей воды, чтобы обдавать кипятком неприятеля во время приступа; кувшины с порохом, чтобы бросать в него; известь, чтобы засыпать глаза, и прочее. Часто, чтобы не давать полякам покою, русские производили вылазки, обыкновенно успешные.
Наконец к полякам из Риги прибыл порох; но и после этого все попытки овладеть городом оставались тщетными.
Между тем погода портилась; настала глубокая осень, и начались морозы. 2 ноября Стефан Баторий повел свои войска на новый приступ, который окончился опять полной неудачей. Единственные успехи поляков заключались в том, что они перехватывали иногда стрельцов из отрядов, направляемых Грозным на подкрепление Пскова. Однажды им попался и предводитель небольшой партии стрельцов – Никита Хвостов. «Я не видывал такого красивого и статного мужчины, – говорит один поляк в своих записках, – как этот Хвостов. Он мог бы поспорить со львом; еще молодой – лет под тридцать. Все войско ходит на него дивиться».
Не удалась Баторию и попытка овладеть Псково-Печерским монастырем, толстые стены которого и башни были вооружены пушками и геройски оборонялись стрельцами и иноками под начальством Юрия Нечаева. Наш изменник – датский полковник Фаренсбах, посланный для взятия обители, со стыдом должен был отступить от нее. В дневнике похода Стефана Батория, веденном одним поляком, под 16 ноября 1581 года значится: «Борнемиссе (одному из предводителей) с венгерцами и Фаренсбаху с немцами не везет в Печорах. Пробьют отверстие в стене, подойдут к нему, да и остановятся, далее идти не могут. Все удивляются, отчего это происходит. Одни говорят, что это колдовство со стороны русских, другие – что место свято. Уже второй приступ не удается. Эти монахи творят чудеса храбрости». Замойский, пораженный стойкостью обители, послал инокам в дар икону Благовещенья, писанную на стекле, и ласковую грамоту, уговаривая их сдаться и ручаясь при этом, что король всячески их будет жаловать и охранять православие. Но монахи, выслушав его льстивую грамоту, отвечали: «Не хотим жалования от короля и не страшимся угроз его, не принимаем и льстивого ласкательства канцлера… но умрем в дому Пречистая по своему иноческому обещания и по крестному целованию, за отчину своего Государя и великого князя Иоанна Васильевича всея Руси». Этот ответ посланному Замойского передал старец Патермуфий, облекшись во все схимническое одеяние, и сказал в заключение: «Как одного меня видите, так все мы готовы умереть».
Польская рать с наступлением стужи терпела большую нужду, и буйная шляхта стала сильно волноваться. Король решил, однако, оставить зимовать свое войско под Псковом; сам же он, по-видимому, не рассчитывая на успех, хотел уехать, вероятно, для того, чтобы отступление было произведено без него; поводом для отъезда была выставлена необходимость присутствовать на сейме, хотя он еще и не собирался.
И. Репин. Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года
Баторию, как обычно, пришел на помощь Ян Замойский. Он ввел строжайшие порядки в королевском войске и особенно сурово наказывал буйных шляхтичей: держал их за проступки в оковах, выставляя на позор перед войсками, и употреблял порой телесные наказания. Конечно, шляхта его ненавидела: когда королю пришло время уезжать, то все кричали, что Замойский оставит войско на жертву холоду и голоду, а сам тоже уедет в Варшаву под предлогом необходимости присутствовать на сейме. Но Замойский остался, хотя дальнейшее пребывание его и не подвинуло дела осады Пскова. Невелики были успехи польских отрядов и в других местах. Баторий послал Христофора Радзивилла, Филона Кмиту и Гарабурду к верхней Волге; они дошли до Ржева и Старицы, но затем поворотили назад, поверив слуху, что против них с большими полками идет государь, чего, к сожалению, не было, так как, по-видимому, у Грозного совершенно не осталось под рукой свободных войск.
Если успехи поляков были незначительны в 1581 году, то шведы сумели нанести нам в это время ряд крайне чувствительных по своему значению ударов. Они взяли укрепленные города Лоде, Фиккель, Леаль, Веиссенштеин и Нарву, где пало 7000 русских; потеря Нарвы была особенно для нас тяжела, так как после ее завоевания шведами вовсе прекращалась наша непосредственная торговля с западом через Балтийское море. Успехи шведов этим не ограничились. Понтус Лелагарди, перенеся войну на русскую почву, взял Ивангород, Яму и Копорье.