Писемский был принят Елизаветой 4 ноября в ее загородном дворце Виндзоре отменно любезно; она с веселой улыбкой спрашивала посла о здоровье Иоанна, но затем очень долго заставила его ждать второго приема, хотя и оказывала ему разные знаки внимания. Между прочим, ее вельможи предложили ему поехать поохотиться на оленей на заповедные острова. На это Писемский вежливо и с достоинством отвечал: «На королевнине жалованье много челом бью, а гулять ездить теперь не приходится, потому: присланы мы от своего Государя к королевне по их великим делам; мы у королевны на посольстве были, а Государеву делу до сих пор и почину нет; да нынче же у нас пост, мяса мы не едим; и нам оленина к сему пригодится?» Но когда послу сказали, что его отказ огорчит королеву, то он поехал на охоту. Только в половине декабря в селе Гринвиче Писемский имел свидание с английскими министрами и говорил с ними о союзе против Польши, причем просил помощи как ратными людьми и казной, так и тем, чтобы королева велела отпускать к государю снаряд огнестрельный, доспехи, серу, нефть, медь, олово, свинец, мастеров всяких, ратных и рукодельных людей, за что обещал от имени Иоанна свободно пропускать всякие товары из Московского государства. Министры отвечали на это уклончиво: говорили, что на союз согласны, но вначале Елизавета должна попробовать примирить Иоанна с Баторием путем посредничества, и требовали за это, чтобы русские торговали исключительно с одними англичанами, а купцов других стран к себе не пускали. Конечно, в посредничестве Елизаветы не было надобности, так как мир с Баторием был уже заключен, а нам нужен был наступательный союз, с целью начать новую войну из-за Ливонии. На предложение же предоставить право исключительной торговли в России одним англичанам Писемский весьма основательно отвечал, что так как Англия не может жить только торговлей с одной Русской землею, «то и русским людям об одном английском торгу пробыть нельзя же».
Так же неудачно окончилось и дело о сватовстве. Елизавета, без сомнения, страшась отдавать племянницу за Грозного ввиду его нрава, а также и потому, что получила известие о рождении у Марии Нагой в это время сына – царевича Димитрия, отвечала Писемскому: «Любя брата своего, вашего Государя, я рада быть с ним в свойстве; но я слышала, что Государь ваш любит красивых девиц, а моя племянница некрасива, и Государь ваш навряд ее полюбит. Я Государю вашему челом бью, что, любя меня, хочет быть со мной в свойстве, но мне стыдно списать портрет с племянницы и послать его к Царю, потому что она некрасива, да и больна, лежала в оспе, лицо у нее теперь красное, ямоватое; как она теперь есть, нельзя с нее списывать портрета, хоть давай мне богатства всего света»[11]. Но Писемский объявил на это, желая в точности исполнить данный ему наказ, что будет ждать, пока Мария Гастингс вполне не оправится, и добился того, что в мае 1583 года он увидел ее в саду, где мог рассмотреть как следует. «Мария Гастингс, – доносил он Грозному, – ростом высока, тонка, лицом бела, глаза у нее серые, волосы русые, нос прямой, пальцы на руках тонкие и долгие». После смотрин Елизавета обратилась к нему со словами: «Думаю, что Государь ваш племянницы моей не полюбит; да и тебе, я думаю, она не понравилась?» Но Писемский отвечал на это: «Мне показалось, что племянница твоя красива; а ведь дело это становится судом Божиим».
При таких обстоятельствах хитроумная королева написала Иоанну самое ласковое письмо, которое поручила передать отъезжавшему Писемскому, но вместе с ним отправила и своего посла Боуса, давши ему очень трудный наказ: добиться от Иоанна права исключительной торговли для Англии и вместе с тем отклонить его как от заключения наступательного союза, так и от брака с Марией Гастингс.
Очевидно, посольство Боуса не могло окончиться удачно, тем более что и сам он был человеком грубым и невежливым. Когда он объявил Иоанну, что Мария Гастингс больна и от своей веры не откажется, то последний сказал ему: «Вижу, что ты приехал не дело делать, а отказывать; мы больше с тобой об этом деле и говорить не станем; дело это началось от задора доктора Робертса». Тогда Боус стал говорить: «Эта племянница королевне всех племянниц дальше в родстве, да и некрасива, а есть у королевны девиц с десять ближе ее в родстве». Но когда его спросили, кто именно эти девицы, то он отвечал, что ему наказа об них не давали, а без наказа он их имен объявить не может. Такие же неудовлетворительные ответы давал Боус и по вопросу о наступательном союзе против Польши и Швеции. Конечно, и Иоанн, в свою очередь, не мог согласиться предоставить исключительное право торговли с Россией, чего так добивалась Елизавета, одной только Англии. Таким образом, посольство Боуса не вызвало ничего, кроме взаимного неудовольства, и надежды государя на скорое возвращение потерянного побережья Балтийского моря должны были рухнуть.
Но в этих тяжелых обстоятельствах он был обрадован неожиданной вестью о блистательных подвигах русских людей, бивших ему челом новым огромным царством, без государева приказа и ведома завоеванным ими. Это было Сибирское царство.
М. Нестеров. Папские послы у Ивана Грозного. Эскиз
Мы видели, что еще при Иоанне III московские войска перешли через Каменный пояс, или Урал, куда до них проникали только небольшие партии смельчаков, и, неустрашимо пройдя в зимнюю стужу на оленях и собаках огромные пространства, вторглись вглубь Сибирского царства, составлявшего один из многих осколков бывшей обширной империи Чингисхана, причем взяли дань с тамошних князьков, властвовавших над сибирскими инородческими племенами.
С той поры Сибирь посещали только отдельные служилые люди Московского государства, из которых наибольшую славу по себе оставили два храбрейших и умнейших казака – атаманы Иван Петров и Бурнаш Ялычев. Грозный царь послал их в 1567 году за Сибирь, на юг, с дружественными грамотами: «к неизвестным властителям неизвестных народов». Получив такое трудное и неопределенное поручение, наши доблестные атаманы выполнили его с честью; они представили царю замечательно обстоятельное описание всех земель от Байкальского озера до Корейского моря, лично посетив Монголию и Китай, где побывали в Пекине, и собрав все доступные для них сведения о Туркестане, Бухарин, Кашгаре и Тибете.
Еще раньше их путешествия, в 1555 году, татарский князь Едигер – властитель Сибирской Орды, называвшейся так по имени столичного городка Сибири, заложенного подвластными ему татарами[12], прислал к Иоанну своих послов поздравить его с покорением Казанского и Астраханского царств, а также просить, чтобы государь взял его под свою высокую руку для защиты от врагов, которыми были другие татарские князья, ведшие с Едигером борьбу из-за верховной власти над местными инородческими племенами – остяками, вогулами, башкирами и другими, заселявшими необъятные пространства, простиравшиеся к востоку от Каменного пояса. Царь милостиво принял посольство Едигера и согласился признать его своим подручником, за что последний обязался платить нам дань по соболю и по белке с каждого из своих черных людей, число коих он определил в 30 700 человек.
Несмотря на это, прочных отношений с Едигером у нас не установилось; он крайне неисправно платил дань, отговариваясь трудными временами, а Грозный, всецело отвлеченный борьбой на Западе, не высылал ему ратной помощи против его врагов. Скоро Едигер был убит своим противником, другим татарским князем – воинственным Кучумом, который обязался было тоже платить дань Иоанну, но затем, утвердившись в Сибири, стал проявлять явно враждебные против нас действия.
Но в это время близ самого Каменного пояса уже прочно и крепко сидели русские люди, не замедлившие не только дать дерзкому сибирскому князю отпор, но и положить начало покорению Сибири. Эти русские люди принадлежали к славному и отважному роду Строгановых, которые, по-видимому, издревле были богатыми новгородскими гостями; движимые отвагой и предприимчивостью, они, может быть, еще в XIV веке, перебрались в Двинскую землю; здесь, в дремучих лесах, по пустынным берегам диких рек и озер, Строгановы приобрели большие владения в Сольвычегодеком и Устюжском крае и наживали великие богатства, занимаясь соляным промыслом, рыбной ловлей, а также хлебопашеством и торговлею с инородцами – пермяками и югрою, у которых выменивали дорогие меха. Строгановы были при этом всегда верными слугами московских государей, и когда с великим князем Василием Темным случилась беда и он попал к татарам в плен во время Шемякиной смуты, то именно Строгановы ссудили его значительными деньгами на выкуп.
Конечно, и московские государи, ценя верность Строгановых и их высокополезную деятельность по заселению русскими людьми дальнего северо-востока, постоянно оказывали им свои милости.
При Иоанне Грозном главой этой замечательной семьи был Аникий Строганов, имевший трех сыновей: Якова, Григория и Семена; деятельность их в это время была уже распространена на Прикамский край, или на Великую Пермь, примыкавшую к Каменному поясу. В 1558 году Григорий Строганов бил челом государю, прося разрешения пожаловать ему дикие пространства, лежащие по Каме до реки Чусовой, за что обязывался поставить здесь городок и содержать в нем ратных людей, снабдив их пушками и пищалями. Царь согласился на уступку этих пространств, разрешив ставить слободы, варить соль, ловить рыбу и заселять их русскими людьми, не приписанными к другим городам и не несущими в других местах повинностей (не «письменными» и не «тяглыми» людьми), исключая воров и разбойников; все эти люди были освобождены на 20 лет от всяких повинностей и платежа податей, причем право суда над ними принадлежало Строгановым, которые сами были подсудны только одному царю и вошли потом, как мы видели, по собственной их просьбе, в состав опричнины. Если же Григорий Строганов «где найдет руду серебряную, или медную, или оловянную, – говорится в жалованной царской грамоте, – то дает знать об этом Царским казначеям, а самому ему тех руд не разрабатывать без Царского ведома». Самым важным правом, которое получил Григорий Строганов, было, разумеется, право содержать на свои средства ратных людей, что являлось совершенно необходимым для защиты новых владений от диких обитателей Приуралья и Зауралья.