Ввиду того что для заводимых в новом городке пушек и пищалей Строганов нуждался в селитре при приготовлении «зелия» (пороха), то государь позволил ему сварить селитру на Вычегодском посаде и в Усольском уезде, но не больше 30 пудов, причем отправил старостам тех мест любопытный наказ, ярко рисующий нам, как Грозный царь, доходя в своей яростной борьбе с боярской крамолой до жестоких казней, вместе с тем крайне заботливо относился к тому, чтобы никто из сильных людей не смел обижать простого крестьянина-хлебопашца. «Берегите накрепко, – писал Иоанн означенным старостам, – чтобы при этой селитряной варке от Григория Строганова крестьянам обид не было ни под каким видом, чтобы на дворах из-под изб и хором он у вас сору и земли не копал и хором не портил; да берегите накрепко, чтобы он селитры не продавал никому».
Городок, который построил Строганов, был назван Канкором; в 1564 году Григорий бил челом, прося разрешения поставить второй городок, названный Кергеданом, в 20 верстах от первого – для защиты на случай нападения из-за Урала сибирского салтана. В 1568 году Яков Строганов от имени брата просил государя об отдаче им земли еще на 20 верст к прежнему пожалованию по реке Чусовой, а затем поставить здесь острожки для обороны края от соседей-инородцев, которых возбуждал против русских сибирский царь Кучум.
Вскоре неприязненные действия последовали непосредственно и со стороны последнего. В 1573 году племянник Кучума Маметкуль напал на обитавших по Чусовой остяков, московских даньщиков, и убил государева посла, ехавшего в Киргиз-Кайсацкую Орду, образовавшуюся из части бывших необъятных владений Чингисхана. Строгановы донесли о действиях Кучума царю и просили разрешения распространить свои владения за Каменный пояс, по реке Тоболу и притокам, обязуясь за это не только оборонять московских даньщиков – вогулов и остяков – от татар, но даже предпринять при надобности поход и против самого Кучума.
Ф. Солнцев. «Шапка алтабасная», называемая сибирскою
Неизвестный художник. Портрет Ермака
Царь согласился на это, дал Строгановым право укрепляться за Уралом, по Тоболу, Иртышу и Оби, на тех же основаниях, на каких им это было разрешено по Каме и по Чусовой, и вместе с тем разрешил разрабатывать руду железную, медную, оловянную, свинцовую и серную.
По поводу же предложения Строганова вести наступательную войну против Кучума в царской грамоте говорилось: «…а на Сибирского салтана Якову и Григорию собирать охочих людей остяков, вогуличей, югричей, самоедов и посылать их воевать вместе с наемными казаками и с нарядом (пушками), брать Сибирцев в плен и в дань за нас приводить».
Но остяки, вогуличи, югричи и самоеды были плохими воинами, а потому для исполнения государева повеления, приведенного в упомянутой царской грамоте, Строгановым пришлось прождать около 10 лет, пока случай не привел к ним на службу казаков.
Мы говорили уже не раз, что еще со времен татарского ига многие предприимчивые русские люди в поисках лучшей жизненной доли переселялись на окраины государства – в широкое поле, расстилавшееся в сторону Черного моря, и образовали здесь особое сословие – казаков, из коих раньше других упоминаются в летописях казаки рязанские. Это казачье население оказывало Родине неоцененную услугу, неся мирную пограничную службу, частью пешую, частью конную и зорко следя за степными хищниками. Такие служилые казаки, состоявшие на службе у государства, назывались городовыми. Но рядом с городовыми казаками существовало и вольное казачество, селившееся в самой глуби степей. Это были уже полуоседлые люди, мало подчинявшиеся государственной власти и управлявшиеся своими выборными атаманами общинным кругом (родом древнерусского веча). При этом движение вольного казачества шло в двух направлениях: из Юго-Западной Руси оно направлялось, главным образом, на берега Днепра, а из Юго-Восточной – на Лон и его притоки; днепровское казачество считалось за польской короной, хотя, как мы видели из письма Батория к крымскому хану, он сильно недолюбливал этих вольнолюбивых подданных. Донские же казаки числились за Москвой; московские государи также часто бывали недовольны их самовольством и запрещали городовым казакам уходить на Дон. «А ослушает кто и пойдет самодурью на Дон в молодечество, их бы ты, Агриппина, велела казнить», – писал Иоанн III рязанской великой княгине про ее казаков.
С берегов Дона казачья вольница распространилась на Терек и Волгу, а потом и на Яик, ведя постоянную борьбу с татарскими кочевниками, но занимаясь также и дерзкими грабежами не только иноземных купцов, но и царских караванов с товарами и образовывая для этого целые отряды воровских казаков.
Особенно дерзко стали хозяйничать воровские казаки на Волге в 70-х годах XVI века; разгневанный Грозный царь послал своих воевод ловить их и казнить смертью. Часть этих казаков была поймана и перевешена, а другая – кинулась к северу, по Волге и Каме. Здесь к ним пришла в апреле 1579 года грамота от Строгановых, приглашавшая их бросить воровскую жизнь, а поступить к ним на службу в Чусовые городки, чтобы воевать сибирских татар и других инородцев. Грамота эта была от сыновей уже умерших к этому времени Якова и Григория Строгановых – Максима Яковлевича и Никиты Григорьевича и их дяди – Семена Аникиевича. На это приглашение откликнулись пять атаманов и пришли к ним со своими сотнями; атаманы эти были: Иван Кольцо, приговоренный царскими воеводами к смерти за разбои, Яков Михайлов, Никита Пан, Матвей Мещеряк и Ермак Тимофеев, бывший главным вождем над всеми остальными и скоро стяжавший себе бессмертную память среди всех русских людей.
М. Антокольский. Ермак
К величайшему сожалению, сведения о прошлом этого великого человека чрезвычайно скудны. По преданию, дед его был посадским человеком города Суздаля и занимался извозом, а затем удалился из родной земли, причем ставший столь знаменитым внук его родился где-то в Прикамской стране и получил при крещении имя Василия, а по иным известиям Германа или Ермолая, откуда сокращенное прозвище – Ермак; другие, впрочем, утверждали, что последнее наименование идет с того времени, когда лихой атаман занимал еще скромную должность кашевара в Волжской станице и молол хлеб на «ермаке» – ручной мельнице. Ко времени появления его у Строгановых это был настоящий русский богатырь, отважный и решительный, предприимчивый и умный, отлично знающий людей и закаленный как в борьбе с суровой природой, так и со всеми житейскими невзгодами. Ермак, кроме того, отличался замечательным красноречием и умел вовремя сказанным словом, исходившим из глубины его исполинской души, побуждать своих смелых соратников на беспримерные подвиги.
Прибыв к Строгановым, казацкие атаманы два года оставались в Чусовых городках, обороняя их от соседних инородцев и предпринимая поиски против вогуличей, вотяков и пелымцев.
В то же время они неустанно готовились к своему главному делу – большому походу на Кучумово царство и тщательно собирали все необходимые для этого сведения. Всех казаков для предстоящего им огромного предприятия было только 540 человек; Строгановы придали им еще 300 ратных людей, в числе коих, кроме русских, были наемные литовцы, немцы и татары. Решено было идти водой на стругах, которые должны были везти и запас продовольствия: ветчину, толокно, муку, крупу, соль, равно как и ружья, пищали, свинец и порох.
В этих приготовлениях к походу прошло все лето, и только в сентябре 1581 года отважные русские герои, напутствуемые пожеланиями Максима Строганова, при звуках военных труб и сопелей отплыли вверх по Чусовой. Отлично сознавая трудности и опасности, которые им предстоят, сподвижники Ермака во главе со своим доблестным атаманом решили искупить этим походом, предпринимаемым ими во славу родной земли, все свои прежние тяжкие преступления и постановили соблюдать строжайшее послушание своим начальникам и полную чистоту душевную под страхом тяжких наказаний.
«И обещашася вси Максиму (Строганову), – говорит летописец: – Аще Бог управит путь нам в добыче и здравии имамы быти, заплатим и наградим по возвращении нашем; аще ли же избиени будем, да помянет нас любовь твоя в вечном успении, а чаем возвращения ко отцам своим и матерям… Были у Ермака сверстники, Иван Кольцо, Иван Гроза, Богдан Брязга, и выборных есаулов 4 человека, тож и полковых писарей, трубачи и сурначи. литаврщики и барабанщики, сотники и пятидесятники и десятники с рядовыми и знаменщики чином, да 3 попа, да старец бродяга, ходил без черных риз, а правило правил, и каши варил, и припасы знал, и круг церковный справно знал; и указ на преступление чинили жгутами, а хто подумает ототти от них и изменити, не хотя быти, и тому по-донски указ: насыпав песку в пазуху и посадя в мешок, в воду. И тем у Ермака вси укрепилися; а больши 20 человек с песком и камением в Сылве (название речки) угружены. Блуд же и нечистота в них в великом запрещении и мерска, а согрешившаго, обмывши 3 дни, держать на чепи».
Проплыв 4 дня по Чусовой и 2 дня по ее притоку – речке Серебрянке, наши удальцы достигли волока, который отделяет притоки Камы от притоков рек, впадающих в Обь, текущую уже по Сибири.
Построив на этом волоке для своей защиты земляной городок и назвав его Кокуем-городком, сподвижники Ермака стали перетаскивать на руках свои суда в ближайшую речку Жеравлю; но это удалось только относительно самых легких стругов; более же тяжелые безнадежно застряли на волоке; а между тем быстро наступили осенние холода и реки стали сковываться льдом. Но смелые русские люди, шедшие искать себе славы вглубь неведомой далекой страны, не смутились этим. Они решили перезимовать в Кокуе-городке и деятельно готовились к подвигам, предстоящим с наступлением весеннего половодья; часть из них взялась за топоры и строила новые струги по Жеравле, а другие на нартах и лыжах занимались охотой и предпринимали поиски в ближайшие Вогульские становища – за съестными припасами.
Так наступила весна 1582 года. Когда лед стаял, Ермак со своими казаками пустился в дальнейший путь; из Жеравли они вошли в Баранчу, из Баранчи в Тагил, а Тагилом выплыли в Туру, приток Тобола, и вступили в пределы владений Кучума.