й непоколебимой преданностью православию и Русской земле и принял за это мученическую кончину. «Сказание» о явлении и чудесах от иконы Казанской Божией Матери написано самим Гермогеном, и подлинник его хранится ныне в Императорской Академии наук в г. Санкт-Петербурге.
Крепкая привязанность русских людей к православию и пример великих подвижников, обитавших в разных концах нашей земли, были, разумеется, могущественным средством против вторжений к нам разного рода ересей, во множестве распространившихся в XVI веке как в Западной Европе, так и в Польше, Литве и Ливонии. За время Грозного у нас объявилась только одна ересь – Матвея Башкина, который имел весьма ограниченное количество последователей, хотя среди них были и некоторые иноки Заволжских монастырей. Ересь этого Матвея Башкина, жителя города Москвы, было возродившееся учение жидовствующих; его наставниками в ней были литовские протестанты: аптекарь Матвей и Андрей Хотев. Постом 1553 года Башкин, под видом религиозного сомнения, пытался совратить во время исповеди своего духовника – придворного священника Благовещенского собора Симеона и, по-видимому, старался через него проникнуть ко всесильному тогда Сильвестру и даже к самому царю. Но это ему не удалось. Во главе розыска о его ереси стал самолично митрополит Макарий, после чего был созван Церковный собор, осудивший Башкина и его последователей, причем суд этот был очень милостивый: Башкин был заточен в Иосифов монастырь, некоторые из его последователей сосланы в отдаленные монастыри, «да не сеют злобы своей роду человеческому», а менее виновные подвергнуты церковной епитимий; гражданских же казней не было. Из числа последователей Башкина замечательны: распутный бродяга и вор – монах Феодосии Косой и его товарищ Игнатий. Они были захвачены за свои лихие дела в 1555 году в Москве, но затем бежали, и оба скрылись в Литве. Здесь, сбросив с себя монашество, они женились: Косой на жидовке, а Игнатий на польке, и стали усердно проповедовать свое учение, которое имело одно время значительное распространение.
Против учения Косого один из даровитейших учеников Максима Грека – монах Зиновий Отенский – написал целую обличительную книгу, в которой он, между прочим, говорит: «Восток развратил дьявол – Бахметом (Магометом), Запад – Мартыном Немчиным (Лютером), а Литву – Косым».
Почти одновременно с розыском о ереси Матвея Башкина нашему высшему духовенству пришлось произвести розыск и о царском дьяке Висковатом, но по совершенно противоположному поводу. Во время страшного московского пожара 1547 года погибло множество драгоценных древних икон, в том числе и образа Благовещенского собора, кисти Андрея Рублева. Ввиду этого под наблюдением митрополита Макария и Сильвестра стали писаться русскими иконописцами новые иконы, причем Сильвестр сам следил за этим делом и постоянно докладывал о хоас работ государю. Когда иконы были готовы, то дьяк Висковатый вдруг поднял шум и стал смущать народ, говоря, что они написаны несогласно с церковным преданием и правилами; действительно, на некоторых новых иконах было заметно влияние итальянских художников, а другие являлись прямо снимками с образов этих художников (с Перуджино и Чимабуэ), но тем не менее все они были написаны в строго церковном духе и отнюдь не заключали в себе ничего, что было бы несогласно с православием. Висковатый соблазнялся также тем, что царские палаты, расписанные заново с изображениями из Нового Завета, тоже грешили против старины и православия. Лело Висковатого было рассмотрено на Церковном соборе 1554 года, причем Макарий, осуждая его за сильную приверженность к старине, между прочим сказал ему: «Ты восстал на еретиков, а теперь говоришь и мудрствуешь не гораздо о святых иконах; не попадись и сам в еретики; знал бы ты свои дела, которые на тебя положены, не разроняй списков (разрядных, которыми ведал Висковатый)». На него была наложена трехлетняя епитимия. Из дела Висковатого мы видим, что высшее русское духовенство XVI века, ревниво охраняя нашу веру от всякой ереси, вовсе не было против западных влияний в церковном искусстве, если они не противоречили основам православия. Висковатый же являлся представителем тех крайних ревнителей старины, которые считали каждое отклонение от нее прямым преступлением против православия и впоследствии стали известны под именем староверов.
Из людей, способствовавших книжному просвещению во времена Грозного царя, на первом месте, как мы уже говорили, необходимо поставить, конечно, митрополита Макария; ему помогали в составлении его трудов не только духовные лица, но также и миряне; так, часть Великой Четьи минеи написана доблестным воином – московским боярским сыном Василием Тучковым.
Наперсный серебряный позолоченный крест
Святой Нил Столбенский. Икона. XIX в
Из переписки Иоанна с князем Андреем Курбским мы видели, что оба они были очень начитанными людьми и отлично владели пером. Кроме писем к Курбскому, сохранилось весьма замечательное послание Грозного к старцам Кирилло-Белозерского монастыря. В монастыре этом постригся опальный боярин Иван Васильевич Шереметев, причем в нем проживали также: сын знаменитого Хабара Симского – боярин Хабаров и Варлаам Собакин. Шереметев имел под самым монастырем свой двор с поварней, любил жить хорошо, вкусно есть и угощать монахов. Узнав об этом, Грозный приказал, чтобы по отношению Шереметева не было никаких отступлений от общего монастырского устава, и приказал ему питаться за общей трапезой. Но братия послала государю челобитье и ходатайствовала за Шереметева ввиду его болезненного состояния. На это государь отвечал ей посланием, в котором между прочим писал: «Подобает вам усердно последовать великому чудотворцу Кириллу, предание его крепко держать… Есть у вас Анна и Каиафа, Шереметев и Хабаров, есть и Пилат – Варлаам Собакин, и есть Христос распинаем – чудотворцево предание презренное. Отцы святые в малом допустите послабу – большое зло произойдет. Так от послабления Шереметеву и Хабарову чудотворцево предание у вас нарушено… Но тогда зачем идти в чернецы, зачем говорить: „отрицаюсь от мира, от всего, что в мире“. Постригаемый дает обет: повиноваться игумену, слушаться всей рати и любить ее; но Шереметеву как назвать монахов бартиею? У него и десятый холоп, что в келье живет, есть лучше братии, которые в трапезе едят. Великие светильники – Сергий и Кирилл, Варлаам, Димитрий, Пафнутий и многие преподобные в Русской земле установили уставы иноческому житию крепкие, как надобно спасаться, а бояре, пришедши к вам, свои любострастные уставы ввели: значит, не они у вас постриглись, а вы у них постриглись, не вы их учители и законоучители, а они ваши. Ла, Шереметева устав добр, держите его, а Кириллов устав плох – оставьте его!.. Прежде, как мы в молодости были в Кирилловском монастыре и поопоздали ужинать, то заведующий столом нашим начал спрашивать у подкеларника стерлядей и другой рыбы; подкеларник отвечал: „Об этом мне приказу не было, а о чем был приказ, то я и приготовил, теперь ночь, взять негде; Государя боюсь, а Бога надобно больше бояться…“. А теперь у вас Шереметев сидит в келье что царь, а Хабаров к нему приходит с другими чернецами, да едят и пьют что в миру; а Шереметев, невесть со свадьбы, невесть с родин, рассылает по кельям постилы, коврижки и иные пряные составные овощи, а за монастырем у него двор, на дворе запасы годовые всякие, а вы молча смотрите на такое бесчиние? А некоторые говорят, что и вино горячее потихоньку в келию к Шереметеву приносили, но по монастырям и Фряжские вина держать зазорно, не только что горячее! Так это ли путь спасения, это ли иноческое пребывание? Или вам не было чем Шереметева кормить, что у него особые годовые запасы… А что Шереметев говорит, что его болезнь мне ведома, то для всех леженок не разорять стать законы святые! Написал я к вам малое от многого по любви к вам и для иноческого жития. Больше писать нечего, а впредь бы вы о Шереметеве и других таких же безлепицах нам не докучали: нам ответу не давать…».
Оставил о себе память как писатель и знаменитый Сильвестр. Обыкновенно ему приписывается составление так называемого «Домостроя», известного свода правил житейской мудрости XVI века. На самом деле, однако, книга «Домострой» составлялась постепенно из многочисленных древнерусских сборников церковного содержания (Златоструи, Измарагды и прочих), и только последняя глава ее несомненно принадлежит Сильвестру. Эта глава написана в виде послания к его сыну Анфиму, служившему царским приставом у Таможенных дел, и его жене и вкратце повторяет содержание всех остальных глав, почему называется также «Малым Домостроем». Правила, помещенные в ней, относятся к быту зажиточного человека и отчасти напоминают известное «Поучение» Владимира Мономаха к его детям, с той большой разницей, что в Мономаховом «Поучении» видно в каждом слове, что его писал смелый и доблестный воин, который выше всего ставит отвагу и истинное благородство, для чего советует своим детям всегда прямо и бесстрашно смотреть в глаза смерти.
Чтение же «Домостроя» показывает, что хотя его писал человек очень добродетельной жизни и весьма добросердечный и верующий, но вместе с тем человек, сильно привязанный ко всем мирским благам, который не прочь был пользоваться своей добродетелью и для приумножения этих мирских благ. Вот некоторые выдержки из «Малого Домостроя»:
«Сын мой! Ты имеешь на себе и святительское благословение, и жалованье Государя Царя, Государыни Царицы, братьев Царских и всех бояр, и с добрыми людьми водишься, и со многими иноземцами большая у тебя торговля и дружба; ты получил все доброе: так умей совершать о Боге, как начато при нашем попечении… Помни, сын, как мы жили: никогда никто не вышел из дому нашего тощ или скорбен… Жену люби и в законе с ней живи: что сам сделаешь, тому же и жену учи: всякому страху Божию, всякому знанию и промыслу, рукоделью и домашнему обиходу, всякому порядку. Умела б сама и печь и варить, всякую домашнюю порядню знала бы и всякое женское рукоделье; хмельного питья отнюдь не любила бы, да и дети и слуги у ней также бы его не любили; без рукоделья жена ни на минуту бы не была, также и слуги. С гостями у себя и в гостях отнюдь бы не была пьяна, с гостями вела бы беседу о рукодельи, о домашнем порядке, о законной христианской жизни, а не пересмеивала бы, не переговаривала бы ни о ком; в гостях и дома песней бесовских и всякого срамословия ни себе, ни слугам не позволяла бы; волхвов, кудесников и никакого чарования не знала бы. Если жена не слушается, всячески наказывай страхом, а не гневайся, наказывай наедине, да, наказав, примолви, и жалуй, и люби ее. Также детей и домочадцев учи страху Божию и всяким добрым делам… Ты видел, как я был от всех почитаем, всеми любим; всякому старался я угодить, ни перед кем не гордился, никому не прекословил, никого не осуждал, не просмеивал, не укорял, ни с кем не бранился; приходила от кого обида – терпел и на себя вину полагал; от того враги делались друзьями. Не пропускал я никогда церковного пения; нищего, странного, скорбного никогда не презрел; заключенных в темнице, пленных, должных выкупал, голодных кормил; рабов всех своих освободил и наделил, и чужих рабов выкупал… Также и мать твоя многих девиц, сирот