ходили языки латинский и греческий и другие науки, так что из них выходили столь же образованные люди, как из иезуитских коллегий и протестантских школ. Скоро братские школы дали ряд способнейших и горячих борцов на защиту православия, направивших свои силы против иезуитской пропаганды; в числе их необходимо упомянуть учителей Львовской братской школы Стефана Зизания и Кирилла Транквиллиона. Таким образом, городские братства в Западной Руси явились для мелкой шляхты и мещанства крепким оплотом православия в наступившие для него тяжкие времена.
Другим оплотом нашей веры в те времена в Польско-Литовском государстве служил, конечно, простой русский сельский люд, беззаветно державшийся веры своих отцов.
Наконец, славное днепровское казачество было также всецело предано святой нашей вере.
Это днепровское казачество, как мы уже говорили, делилось на городовое, или оседлое, и низовое, или вольное, подобное вольным донским казакам, причем первым атаманом низовых днепровских казаков был, как мы тоже указывали, Евстафий Дашкович.
Мы видели также, что служивший одно время у Грозного князь Димитрий Вишневецкий задумал основать на лежащем ниже порогов обширном острове Хортице укрепление, где могли бы держаться низовые казаки, что сильно встревожило турок и крымцев, которые после больших усилий заставили казаков уйти из Хортицы. Но, несмотря на эту неудачу, низовое казачество усиленно старалось утвердиться ниже порогов и скоро приобрело себе громкую известность под новым наименованием запорожских казаков. В Запорожье, так же как и в донское казачество, начал стекаться самый отважный и предприимчивый люд, недовольный тяжелыми условиями своей жизни на родине; отсюда казаки стали направлять свои лихие набеги на владения крымцев и турок, чем приводили их в великий ужас; зависимые от турок соседние с Поднепровьем области – Молдавия и Валахия – тоже сделались поприщем казацкой удали. Казацкие атаманы со своими дружинами являлись сюда или с тем, чтобы быть посредниками между различными воеводами, враждовавшими друг с другом, или же для того, чтобы самим захватить себе Молдавское воеводство.
В поисках этого воеводства погиб князь Димитрий Вишневецкий: он был посажен турками на кол. Затем на короткое время занял молдавский стол под видом наследника одного из бывших господарей славный казацкий атаман Иван Подкова, прославивший себя рядом геройских подвигов и стяжавший сочувствие даже среди поляков за свою великую удаль и доброту. Однако Стефан Баторий по настоянию турецкого султана велел брату своемседмиградскомуому воеводе, выступить против Подковы и двинул также против него несколько польских отрядов. Тогда Подкова вынужден был отступить из Молдавии, несмотря на ряд удачных действий против поляков. Затем, понадеявшись на ручательство в безопасности, данное ему от имени Батория, Подкова имел неосторожность передаться его воеводе – князю Николаю Збаражскому. Баторий, однако, слово свое нарушил и велел отрубить Подкове голову во Львове.
Так гибли в бою или на плахе многие отважные запорожские удальцы, но на смену погибшим являлись десятки других; и Баторий предугадывал, что здесь – на Днепре – скоро образуется грозная сила, с которой Польскому королевству придется вступить в тяжкую и продолжительную борьбу; поэтому, негодуя вместе с Яном Замойским на казаков, он постоянно старался подавлять их смелое своеволие и предавал их при всяком случае суровым казням.
Негодовали на днепровских казаков и хищные крымцы. «.. Казак – собака, – говорили их мурзы, – когда и на кораблях на них приходят турецкие стрельцы, то они и тут их побивают и корабли берут…».
Глава 3
Царствование Феодора Иоанновича ☨ Годунов-правитель ☨ Учреждение патриаршества ☨ Убиение царевича Аимитрия ☨ Царь Борис ☨ Брестская уния ☨ Самозванец на Литве и в Польше ☨ Его поход на Москву ☨ Царствование Лжедимитрия ☨ Брак его с Мариной Мнишек ☨ Гибель самозванца
Грозному царю наследовал смиренно-блаженный. Феодор Иоаннович, вступивший на родительский престол 27 лет от роду, был человеком небольшого роста, приземистым и опухлым, с ястребиным носом, нетвердой походкой и постоянной улыбкой на устах; он был очень прост, «бе бо», по словам «Временника дьяка Тимофеева», «естеством кроток и мног в милостех ко всем, и непорочен… паче же всего любя благочестие и благолепие церковное», но совершенно не склонен к занятиям государственными делами.
Очевидно, власть должна была перейти в руки тех, кто его окружали. Это были все близкие люди покойному государю, уцелевшие от разгрома, которому была подвергнута боярская среда, и выдвинутые или родственными связями с Грозным, или своею верною ему службою.
На первом месте стоял престарелый боярин Никита Романович Юрьев-Захарьин, родной дядя молодого царя по матери, отличавшийся, по общему отзыву современников, такими же светлыми душевными качествами, как и покойная сестра его – царица Анастасия Романовна. Лаже ливонские летописцы с восторгом рассказывали, как великодушный Никита Романович, взяв город Пернау, позволил его жителям удалиться со всем их имуществом. За ним следовали: князь Иван Феодорович Мстиславский, сын двоюродной сестры Грозного, очень родовитый, но незначительный сам по себе человек, и Борис Феодорович Годунов, шурин государя и брат царицы Ирины, к которой молодой царь питал беспредельную привязанность.
Важное значение имел также решительный, смелый и честолюбивый Богдан Вельский – воспитатель царевича Димитрия, выдвинувшийся своею службою в опричнине и родством с Малютой Скуратовым и Борисом Годуновым.
Затем шло несколько князей Шуйских, во главе со знаменитым защитником Пскова князем Иваном Петровичем, заслужившим доверие Грозного своею верною службою. Наконец, умные и хитрые думные дьяки – братья Андрей и Василий Щелкаловы – тоже принадлежали к самым близким людям царя Феодора.
Царь и великий князь Феодор Иоаннович Царский титулярник
Отдельно от описанного выше кружка держались Нагие, родные царицы Марии, матери царевича Димитрия.
По-видимому, окружающие царя Феодора опасались неприязненных действий со стороны Нагих; как только умер Грозный, то тотчас же они распорядились запереть все входы в Кремль, поставили на стенах стражу и держали пушки наготове с зажженными фитилями на случай народного движения в пользу младенца Димитрия. На другой день была принесена высшими чинами торжественная присяга Феодору, а Димитрия вместе с матерью и Нагими поспешили удалить в Углич, данный ему в удел. Это удаление не имело, однако, вида суровой опалы. Из Углича в день именин царевича, 19 октября, посылались по обычаю к государю и его семье пироги, а Феодор Иоаннович отдаривал царицу Марию Нагую дорогими мехами.
Богдан Бельский, воспитатель Димитрия, оставался после его удаления в Углич некоторое время в Москве, но скоро в народе разнесся слух, что он хочет извести царя Феодора. Чернь заволновалась. К ней пристали находившиеся в это время в столице влиятельные рязанские люди – Ляпуновы и Кикины; огромная толпа подступила к Спасским воротам в Кремле, навела на них пушку и требовала выдачи Бельского. Тогда царь велел объявить, что последний сослан им в Нижний Новгород, и народ успокоился. Был ли действительно виноват Бельский в какой-либо крамоле, или слух об этом был пущен недоброжелателями с целью вызвать его удаление от двора, неизвестно.
Первое время по воцарении Феодора наибольшее влияние на дела имел дядя его – боярин Никита Романович; вскоре, однако, он был разбит параличом, а затем и умер, вверив Борису Годунову перед кончиною своих детей от брака с Евдокией Александровной Горбатой-Шуйской – молодых братьев Никитичей, как их звали в народе, и взяв с него клятву на верность с ними «завещательному союзу дружбы».
После смерти Никиты Романовича Борис Годунов становится во главе правления и скоро сосредоточивает в своих руках небывалую власть над государством.
Жизнь этого человека, имевшего огромнейшее значение в судьбах Русской земли, замечательна. Потомок крещеного татарского мурзы Чета, приехавшего в Москву при Иоанне Калите, Борис Годунов уже в молодых годах был близким человеком к Грозному, состоя при царском саадаке (лук и колчан со стрелами), и быстро вошел в его полную доверенность, чему способствовала женитьба Годунова на дочери Малюты Скуратова, а затем и брак его сестры Ирины с Феодором Иоанновичем.
Личные качества Бориса как нельзя более соответствовали тем благоприятным обстоятельствам, в которых он очутился. По общим отзывам современников, даже и его злейших врагов, Борис, оставаясь неграмотным до конца своей жизни, «грамотичного учения не сведый до мала от юности, яко ни простым буквам навычен бе», отличался тем не менее большими дарованиями: «он цвел благолепием, видом и умом, всех людей превзошел; муж чудный и сладкоречивый, много устроил он в государстве достохвальных вещей, ненавидел мздоимство, старался искоренить разбои, воровство, корчемство; был милостив и нищелюбив, но в военном деле был неискусен. Цвел он как финик листвием добродетели, и если бы терн завистной злобы не помрачал его добродетели, то мог бы древним царям уподобиться». В последних словах заключается вся разгадка души Бориса. Основной ее чертой было ненасытное честолюбие, готовое, как увидим, для своего удовлетворения идти на самые страшные преступления; при этом оно лицемерно прикрывалось личиною всевозможных человеческих добродетелей. При таких свойствах души и имея поддержку в безгранично преданной себе сестре, умной царице Ирине, всецело овладевшей чувствами и помыслами царя Феодора, Борис Годунов мог рассчитывать достигнуть всего.
В то самое время, когда Грозный царь, сидя за столом с шахматами, испустил свой дух, присутствовавший при этом Борис, предвкушая сладость своего будущего положения при смиренном Феодоре, с веселым видом обратился к бывшему тут же англичанину Горсею и сказал ему: «Будь верен мне и не бойся».