На девятый день после смерти мужа Ирина удалилась в Новодевичий монастырь, решительно отказавшись от Царства, несмотря на все просьбы патриарха и бояр, и вскоре постриглась с именем Александры.
Наступило небывалое время в Московском государстве – оно осталось без царя. Во главе всего правления стал патриарх, хотя указы и продолжались писаться от имени царицы.
Вопрос же об избрании нового царя оставался открытым до истечения сорокового дня после кончины Феодора.
В ожидании этого «немедленно закрыли границы государства, – говорит наш известный историк С.Ф. Платонов, – никого через них не впуская и не выпуская. Не только на больших дорогах, но и на тропинках поставили стражу, опасаясь, чтобы никто не вывез вестей из Московского государства в Литву и к немцам… Избрание царя должно было совершиться не только без постороннего участия и влияния, но и в тайне от посторонних глаз. Никто не должен был знать, в какой обстановке и с какой степенью единодушия будет избран новый Московский государь».
Вместе с тем было приказано съезжаться в Москву со всего государства членам созываемого собора для выбора нового царя.
Князья Шуйские, как прямые потомки Александра Невского, имели бы несомненно наибольшие права на престол, если бы было решено выбрать царя непременно из потомков Рюрика. Об этом, как увидим впоследствии, Ян Замойский вполне определенно высказывался на сейме в Польше.
Имели также большие права на престол и Романовы, как двоюродные братья почившего Феодора и как члены знаменитой боярской семьи, на протяжении столетий прославившей себя особой верностью московским государям и целым рядом выдающихся заслуг на пользу Родине.
Святейший патриарх Московский и всея Руси Иов. Царский титулярник
Наконец, мог быть поднят вопрос и о выборе члена какого-либо из царствующих домов в Европе, конечно, при условии принятия им православия. По-видимому, за неосторожные разговоры с послом Варкочем о возможности избрания после смерти Феодора австрийского эрцгерцога Максимилиана был подвергнут опале знаменитый дьяк Андрей Щелкалов, тот самый, которого Борис назвал, пробираясь по смерти Грозного к власти, своим отцом.
Однако всем было ясно, что все клонилось к избранию Годунова. Этого прежде всего страстно желала сама царица-инокиня. Патриарх Иов, всецело обязанный Борису, конечно, также открыто стоял на его стороне и сам говорил, что имел по этому поводу немалые неприятности: «В большую печаль впал я о преставлении сына моего Царя Феодора Иоанновича; тут претерпел я всякое озлобление, клеветы, укоризны, много слез пролил я тогда».
Немец Мартын Бер, живший в Москве и облагодетельствованный Годуновым, рассказывает, что он (Годунов) и сестра его Ирина поступили весьма хитро: «Царица, призвав к себе тайно многих сотников и пятидесятников, склонила их деньгами и лестными обещаниями к убеждению воинства и граждан не избирать на царство, если потребуются их голоса, никого, кроме Бориса…».
Когда дьяк Василий Щелкалов объявил собравшемуся в Кремле народу о пострижении царицы, требуя присяги на имя Боярской думы, то ему отвечали из толпы: «Не знаем ни князей, ни бояр, знаем только царицу», а затем раздались голоса: «Да здравствует Борис Феодорович!»
Сам патриарх с духовенством, боярами и гражданами отправился просить царицу Ирину благословить брата на царство, так как при царе Феодоре «он же правил и все содержал милосердым своим премудрым правительством по вашему царскому приказу». С такой же просьбой обратились и прямо к Годунову.
На это Борис отвечал: «Мне никогда и на ум не приходило о царстве; как мне помыслить на такую высоту, на престол такого великого государя моего пресветлого царя? Теперь бы нам промышлять о том, как устроить праведную и беспорочную душу пресветлого государя моего, царя Феодора Иоанновича, о государстве же и о земских всяких делах радеть и промышлять тебе, государю моему святейшему Иову патриарху, и с тобой боярам. А если где работа моя пригодится, то я за святые Божий церкви, за одну пядь Московского государства, за все православное христианство и за грудных младенцев рад кровь свою пролить и голову положить». По-видимому, Борис отказывался так упорно, выжидая созыва великого Земского собора, вполне уверенный, что никто иной, кроме него, не будет избран.
Собор собрался в Москве 17 февраля. На него было созвано 474 человека – в том числе только 33 выборных от городов; остальные же принадлежали к духовенству, зависимому от патриарха Иова, и к служилому люду различного звания, в числе которого, как мы видели, большинство состояло из сторонников Годунова.
Собор был открыт речью патриарха Иова; в ней он прямо заявил, что надо выбрать Бориса Феодоровича, и заявил это не только от себя, но и от всего собора: «А у меня, Иова патриарха, митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов, игуменов и у всего освященного Вселенского собора, у бояр, дворян, приказных и служилых, у всяких людей, у гостей и у всех православных христиан, которые были на Москве, мысль и совет всех едино душно, что нам мимо государя Бориса Феодоровича иного государя никого не искать и не хотеть».
На эту речь собор тотчас же единогласно постановил: «Неотложно бить челом Борису Феодоровичу и, кроме него, никого на государство не искать».
18 и 19 февраля в Успенском кремлевском храме были отслужены торжественные молебствия, чтобы Бог даровал на царство Бориса Феодоровича, а 20-го, в понедельник, на Масленице – Иов со всем духовенством, боярами и всенародным множеством отправились в Новодевичий монастырь, где проживал Борис у сестры, и со многими слезами и челобитием молили его – принять избрание.
Но он по-прежнему отвечал решительным отказом.
Все разошлись в недоумении. Тогда Иов предложил опять идти на другой день всенародно к Борису с иконами и крестами, с женами и грудными детьми, и притом с тем, что если Борис, несмотря на все просьбы, опять откажется, то отлучить его от церкви, а духовенству снять с себя святительские саны, одеться в простые монашеские одежды и запретить службу во всех церквах.
Во вторник, 21 февраля, крестный ход, с несомой впереди иконой Владимирской Божьей Матери, двинулся к Новодевичьему монастырю. Оттуда ему навстречу вышел другой крестный ход с поднятой иконой Одигитрии Смоленской; при нем был и Годунов. Он пал ниц перед чудотворным образом Царицы Небесной Владимирской и возопил со слезами: «О милосердная Царица! Зачем такой подвиг сотворила, чудотворный Свой образ воздвигла с честными крестами и со множеством иных образов. Пречистая Богородица, помолись обо мне и помилуй меня». Борис долго лежал перед иконой, обильно омочая землю слезами, потом встал и начал выговаривать патриарху, зачем он воздвигнул иконы и кресты, на что Иов, залившись слезами, отвечал ему, что не он, а сама «Пречистая Богородица со своим Предвечным Младенцем и великими чудотворцами возлюбила тебя, изволила прийти и святую волю Сына Своего на тебе исполнить. Устыдись пришествия Ее, повинись воле Божией и ослушанием не наведи на себя праведного гнева Господня». Слушая эту речь, Годунов продолжал проливать обильные слезы. После обедни патриарх, бояре и духовенство вошли в келью царицы, у которой был и Борис, стали на колени и опять, с горьким плачем и челобитьем, начали просить ее и его, чтобы он согласился принять царство; народ, толпившийся у монастыря, также со слезами и рыданием, молил о том же.
Неизвестный художник Царь Борис Годунов
Наконец глубоко растроганная царица-инокиня сказала: «Ради Бога, Пречистой Богородицы и великих чудотворцев, ради воздвигнутых чудотворных образов, ради вашего подвига, многого вопля, рыдательного гласа и неутешного стенания, – даю вам своего единокровного брата, да будет вам Государем Царем».
Услышав это, Годунов с тяжелым вздохом сказал в ответ: «Это ли угодно твоему человеколюбию, Владыко, и тебе, моей великой Государыне, что такое великое бремя на меня возложила и предаешь меня на такой превысочайший Царский стол, о котором и на разуме у меня не было? Бог свидетель и ты, великая Государыня, что в мыслях у меня того никогда не было, я всегда при тебе хочу быть и святое, пресветлое, равноапостольное лицо твое видеть».
«Против воли Божией, – ответствовала ему царица, – кто может стоять? И ты бы, братец мой, безо всякого прекословия, повинуясь воле Божией, был всему Православному Христианству Государем». Годунов опять с плачем и рыданием стал отказываться, но в конце концов, обращаясь к патриарху, сказал ему: «Если будет на то воля Божия, то буди так».
Так рассказывает о воцарении Бориса «Грамота, утвержденная об избрании Царем Бориса Феодоровича Годунова», подписанная всеми членами собора.
При чтении описания этого избрания с очевидностью выступает лицемерие главных действующих лиц: Бориса и Иова, причем первый зашел в нем так далеко, обильно проливая слезы («крокодиловы» – по словам Исаака Массы), что не воздержался неоднократно произносить перед величайшими святынями Русской земли – ее чудотворными иконами – ряд страшных клятв о том, что у него никогда и в мыслях не было сесть на царство.
По некоторым дошедшим до нас известиям, Борис так долго отказывался от престола потому, что бояре хотели, чтобы он подписал грамоту, ограничивающую его права; не желая им отказать прямо, он и выжидал, чтобы народная толпа как бы насильно заставила его принять царство. При этом будто бы Шуйские, после ряда его упорных отказов, подняли вопрос о том, что неприлично более его упрашивать, а надо приступить к избранию другого царя; это и побудило Иова двинуться 21 февраля с крестным ходом в Новодевичий монастырь, подняв все чудотворные иконы. По тем же известиям, народ почти насильно сгонялся приставами для участия в крестном ходе, и эти же пристава давали ему знать, когда надо падать на колени и начинать рыдать, причем нежелающих били без милости: «Пристава понуждали людей, чтобы с великим кричанием вопили и слезы точили. Смеху достойно! Как слезам быть, когда сердце дерзновения не имеет? Вместо слез глаза слюнями мочили».