мог ознакомиться с придворными порядками Московского государства. Честолюбивые замыслы молодого инока, по-видимому, в это время окончательно созрели; он, разумеется, должен был неоднократно слышать рассказы о том, как неправдой и преступлением достиг Годунов престола, а также о той ненависти, которую питали к нему весьма многие.
Пребывание Отрепьева при патриаршем дворе совпало с приездом в 1600–1601 году посольства Льва Сапеги в Москву; вероятно, тогда в его свиту и проникли разговоры о сходстве какого-то инока с покойным Димитрием.
Вместе с тем к этому времени можно, по-видимому, отнести и имеющиеся известия о том, что Григорий особенно пристрастился к занятиям астрологией и принимал многих звездочетов и гадателей, которые уверяли его, что он сядет на Москве государем и будет царствовать 34 года.
Вскоре Григория постигла беда, кажется, именно вследствие излишней его болтливости о том, что царевич Димитрий спасся и не замедлит появиться; многочисленные доносчики царя Бориса обратили внимание на молодого Отрепьева и донесли на него патриарху; когда же Иов не дал этому веры, то донос был сделан уже самому Борису. Борис всполошился и приказал дьяку Смирнову-Васильеву сослать Григория Отрепьева на Соловки, выставив предлогом этой ссылки его занятия чернокнижием. Но дьяка Смирнова-Васильева упросил другой дьяк, Семейка Ефимиев, бывший в свойстве с Отрепьевым, повременить с исполнением приказа о ссылке.
Тогда Григорий, проведав о грозившей ему опасности, решил бежать в Литву.
«…В Великий пост, на другой неделе в понедельник, иду, государь, я Варварским крестцом, и сзади меня пришел чернец молод, сотворив молитву и поклонився мне, и учал меня спрашивати: старец, которые честные обители? И сказал я ему, что постригся в немощи, а начало имею Рожества Пречистой Пафнотиева монастыря (Боровского)… И он мне сказал, что жил в Чудове монастыре, а чин имею дьяконский, а зовут меня Григорием, а по прозвищу Отрепьев. – И яз ему говорил: что тобе Замятия да Смирной Отрепьевы? И он мне сказал, что Замятия ему дед, а Смирной дядя. – Да ему же я говорил: которое тебе дело до меня? И он сказал:… У патриарха Иева жил-де я, и патриарх-де, видя мое досужество, и учал на царскую думу вверх с собой меня имати; и в славу-де вшел в великую; и мне-де славы и богатства земного не хочетца не токмо видети, но и слышати, и хочю с Москвы съехати в дальней монастырь; и есть монастырь в Чернигове, и мы пойдем в тот монастырь». Так рассказывает некий старец Варлаам в своем «Извете», составленном при царе Василии Ивановиче Шуйском.
По этому рассказу, на предложение, сделанное на улице старцу молодым иноком, Варлаам отвечал ему, что после жизни в Москве пребывание в глухом Черниговском монастыре покажется Григорию очень тягостным. Но Григорий на это сказал: «Хочю-де в Киев в Печерской монастырь… пойдем до святого града Иерусалима…» – «И я ему говорил, – продолжает Варлаам, – что Печерский монастырь за рубежом в Литве, и за рубеж ехати не смети. И он мне сказал: государь-де Московской с королем взял мир на 22 года, и ныне-де просто, и застав нет». Тогда Варлаам согласился. Они дали друг другу обещание сойтись назавтра в Иконном ряду и, действительно, сошлись там на другой день, причем Григорий привел и третьего спутника – инока Мисаила, в миру Михаила Повадина.
«И шед мы за Москву-реку, – рассказывает Варлаам, – и наняли подводы до Волхова, а из Волхова до Карачева, и с Карачева до Новогородка Сиверского. И в Новегородке принялся в Преображенской монастырь, и строитель Захарей Лихарев поставил нас на крылосе; а тот дьякон Гришка на Благовещениев день с попами служил обедню и за Пречистою ходил. И на третией недели после Велика дни в понедельник вожа добыли Ивашка Семенова, отставленного старца, да пошли на Стародуб и на Стародубскии уезд; и Ивашко вож за рубеж провел в Литовскую землю; и первый город Литовской нам Лоева замка, а другой Любец, а третий Киев. И в Киеве в Печерском монастыри архимарит Елисей нас принял, и в Киеве всего жили 3 недели, и он, Гришка, похоте ехати к воеводе Киевскому ко князю Василию (Константину) Острожскому и у архимарита Елисея Плетенецкого и у братии отпросился».
М. Нестеров. Соловки
По рассказу Варлаама, он предупреждал Елисея Плетенецкого, что Григорий «ныне идет в мир до князя Василия (Константина) Острожского и хочет платие иноческое скинути; и ему будет воровати, а Богу и Пречистой солгал», на что архимандрит отвечал, что в Литве земля вольная, в коей кто вере хочет, в той и пребывает, и затем будто бы отказал в просьбе Варлаама разрешить ему остаться в Печерскои обители, сказав ему: «Четыре-де вас пришло, четверо и подите», почему все четверо – Григорий, Варлаам, Михаил и Ивашко Семенов – и пошли в Острог к князю Василию (Константину) Константиновичу Острожскому.
В этом рассказе старца Варлаама, несомненно, есть крупные недомолвки и неточности. Его неожиданная встреча с незнакомым иноком на Варварском крестце и данное тотчас же согласие ехать с ним за Литовский рубеж является, очевидно, вымыслом. Согласно данным так называемого «Нового летописца», Варлаам и Мисаил Повадин были еще до путешествия вполне посвящены в истинные замыслы Григория и являлись его ближайшими сообщниками. Об этом прямо говорит известный современник князь И.М. Катырев-Ростовский, а именно, что Григорий «отоиде во сторону Сиверских городов со двема некоима иноки, единомысленных ему и оттоле дошед Литовские земли града Киева». То же повторяет в своей «Повести», составленной не позднее середины XVII века, и князь СИ. Шаховской.
За свое трехнедельное пребывание в Киеве Григорий успел, по-видимому, завязать сношения с запорожскими казаками, которые во второй половине XVI века занимались поддержкой нескольких самозванцев в Молдавии; кроме упомянутого нами в предыдущей главе Ивана Подковы, в 1592 году при их содействии в Яссах утвердился на некоторое время, выдавая себя за сына покойного князя Александра Молдавского, какой-то Петр казак, а ранее Подковы запорожцы помогли овладеть молдавским престолом греку Якову Василику; ввиду этого для прекращения подобного казацкого своевольства Сигизмунд III наложил на них обязательство не принимать к себе разных «господарчиков».
В Остроге Григорий с Варлаамом и Мисаилом прожили все лето, «а на осень меня да Мисаила Повадина, – рассказывает Варлаам, – князь Василей послал во свое богомолие, к Живоначальной Троицы в Дерманский монастырь. А он, Гришка, съехал в Гощею город к пану к Госкому, да в Гощее иноческое платие с себя скинул и учинился мирянином, иучал в Гощее учиться в школе по-латынски и по-польски и люторской грамоте…». По-видимому, Григорий пытался открыть свои замыслы князю Константину Острожскому и привлечь его на свою сторону, но неудачно. Сам Константин Острожскии, спрошенный об этом впоследствии королем Сигизмундом, отрицал свои сношения с Гришкой и даже отвечал, что совершенно не знает, о ком идет речь. Однако в Загоровском монастыре Волынской епархии сохранилась книга «Василий Великий» со следующей весьма любопытной надписью: «Лета от сотворения миру 7110 (1602) месяца августа в 14-й день, сию книгу великого Василия дал нам Григорию с братию с Варлаамом, да Мисаилом Константин Костинович, нареченный во святом крещении Василей Божиею милостию пресветлое Княже Острожское, воевода Киевский». Под словом «Григорию» внизу подписано тою же рукою, но несколько другими чернилами: «Царевичу Московскому»; вероятно, эти слова прибавлены позже, причем, так как почерк подписи не сходен с известным почерком Лжедимитрия. то следует признать, что она сделана кем-нибудь из его двух спутников. Во всяком случае, эта подпись служит свидетельством, что Григорий Отрепьев с Варлаамом и Мисаилом были летом 1602 года у князя Константина Константиновича Острожского и получили от него в дар книгу, причем именно этот Григорий Отрепьев стал считаться впоследствии царевичем Димитрием.
Сын князя Константина, Януш, отпавший в латинство и занимавший должность каштеляна Краковского, в письме своем от 3 марта 1604 года совершенно определенно писал королю Сигизмунду: «Я знаю Димитрия уже несколько лет; он жил довольно долго в монастыре отца моего, в Дермане; потом он ушел оттуда и пристал к анабаптистам (секта перекрещенцев); с тех пор я его потерял из виду». Еще определеннее были слухи о названном Димитрии в Кракове, где их собирал папский нунций (посланник) Рангони; по этим слухам, как рассказывает современный нам писатель-иезуит, особо облюбовавший русскую историю, отец Пирлинг, «Димитрий пытался было открыть свои намерения Киевскому воеводе (Константину Константиновичу Острожскому)… однако старый князь выпроводил его безо всякого стеснения; рассказывали даже, будто бы один из гайдуков вельможи позволил себе грубые насилия над смелым просителем и вытолкал его за ворота замка. Впрочем, Димитрий не впал в уныние от своей неудачи. Постигла она его в действительности или нет, во всяком случае, он не потерял своей бодрости и из Острога отправился в Гощу».
В Гоще, небольшом городе на Волыни, жили два знатных пана Гойских, отец и сын; они были ревностными последователями секты Ария и основали для распространения своего лжеучения две школы; в этих школах Григорий успел, по-видимому, нахвататься кое-каких верхов западноевропейского образования и выучился с грехом пополам латинской грамоте; при этом имеются сведения, что одновременно с занятиями в школе, чтобы снискать себе пропитание, он служил также и на кухне у пана Гойского.
Проведя зиму в Гоще, Отрепьев весною после Светлого Воскресения пропал без вести; по некоторым данным, он отправился в это время к запорожским казакам, с которыми, как мы говорили, завязал сношения уже в Киеве; вероятно, у запорожцев же он выучился превосходно владеть оружием и здесь же выработался из него лихой и бесстрашный наездник.
В том же 1603 году Григорий уже без рясы появляется вновь в пределах Польско-Литовского государства, где ему, наконец, улыбается счастие и его признают московским царевичем Димитрием. Обстоятельства, как это произошло, рассказываются различно: по одним сведениям, он поступил в «оршак» (придворную челядь) богатого пана Адама Вишневецкого, в городе Брагине, и открылся здесь, не то в бане, когда Вишневецкий ударил его, не то на исповеди какому-то священнику, во время будто бы постигшей его смертельной болезни. По другим известиям, имеющим за собой более достоверности, Григорий первоначально объявил себя царевичем Димитрием у польского воеводы города Остра (выстроенного когда-то князем Юрием Долгоруким) Михаила Ратомского и у панов Свирских, имевших большие связи с казаками. По-видимому, это произошло уже весной 1603 года, так как первая обличительная грамота против Лжедимитрия, где он прямо назван Григорием Отрепьевым, была отправлена не позже апреля 1603 года черниговским воеводою князем Кашиным-Оболенским именно к воеводе Остерскому. Вот почему наиболее вероятно предположение, что Ратомский был одним из первых польских панов, взявшихся помогать Лжедимитрию, и что уже от Ратомского как названный царевич он был направлен в Брагин к именитому и богатому князю Адаму Вишневецкому.