Князь Иван Васильевич Голицын прибыл сообщить это известие боярам и стрельцам, ожидавшим его у изнемогавшего Лжедимитрия. Тот пытался было еще возражать, но со всех сторон раздались крики: «Бей его; руби его». Иван Воейков и Григорий Волуев подскочили к нему вплотную; последний выхватил из-под своего армяка короткое ружье и со словами: «Вот я благословлю этого польского свистуна» – застрелил Лжедимитрия. Затем озверелая толпа бросилась рубить и колоть его труп, после чего он был выкинут с крыльца на тело Басманова со словами: «Ты любил его живого, не расставайся с ним и мертвым».
Обоих покойников, совершенно нагих, народ сволок через Спасские ворота на Красную площадь; у Вознесенского монастыря толпа опять спросила инокиню Марфу, ее ли это сын. Она, по одному польскому известию, будто бы отвечала на это: «Вы бы спрашивали, когда он был жив; теперь он, разумеется, не мой». На Красной площади Лжедимитрия положили на стол, бросили ему на грудь маску, найденную у него в спальне, воткнули дудку в рот и всунули в руки волынку – в знак его любви к музыке и скоморошеству. Басманов же лежал у его ног на скамье.
Одновременно с убиением самозванца шла расправа и с поляками. Прежде всего были убиты столь ненавистные польские музыканты, размещавшиеся во дворце. Затем кинулись убивать поляков, расположившихся по частным домам, причем толпа всюду неистово грабила и творила насилия над ними. «Поляки не могли соединиться, – говорит Карамзин, – будучи истребляемы в запертых домах или на улицах, прегражденных рогатками и копьями. Сии несчастные, накануне гордые, лобзали ноги Россиян, требовали милосердия именем Божиим, именем своих невинных жен и детей; отдавали все, что имели, клялись прислать и более из отечества; их не слушали и рубили». Но Юрий Мнишек и Константин Вишневецкий избежали гибели, так как имели в своих дворах достаточное количество вооруженных людей. Не тронули также и послов Сигизмундовых: Олесницкого и Гонсевского.
Н. Некрасов. Свержение самозванца
Покончив с Лжедимитрием, бояре сели на коней и всеми мерами старались прекратить убийство поляков; они хотели разделаться только с самозванцем, и в их расчеты вовсе не входило избиение множества польских людей, что могло вызвать столкновение с Сигизмундом. «Мстиславский, Шуйские, – рассказывает Карамзин, – скакали из улицы в улицу, обуздывая, усмиряя народ и всюду рассылая стрельцов для спасения ляхов, обезоруженных честным словом боярским, что жизнь их уже в безопасности. Сам князь Василий Шуйский успокоил и спас Вишневецкого, другие Мнишека». Послам было тоже послано сказать от имени Боярской думы, что жизнь их в полной безопасности, Марина же была вскоре доставлена к отцу.
К 11 часам дня резня закончилась. Сведения о количестве убитых поляков и русских за это кровавое утро разноречивы: по одним известиям, поляков убито только 500 человек, а русских 400, а по другим значительно больше: более 2000 поляков и почти столько же русских.
К. Вениг. Последние минуты Дмитрия Самозванца
Тела Лжедимитрия и Басманова оставались трое суток на поругание толпе, которая всячески их оскорбляла. Затем их похоронили: Басманова у Николы Мокрого, а самозванца в «убогом доме» (кладбище для бездомных и безродных) за Серпуховскими воротами. Но вдруг по Москве пошел слух, что мертвый царь ожил и ходит; в то же время, несмотря на приближение лета, ударили по ночам морозы. Все это было приписано волшебству расстриги; его тело выкопали, вывезли за Серпуховские ворота и сожгли, а пепел зарядили в пушку и выстрелили им из нее в ту сторону, откуда он появился на Москву.
Таков был конец этого необычайного по своей судьбе человека. «Описав историю сего первого Лжедимитрия, – говорит Карамзин, – должны ли мы еще уверять внимательных читателей в его обмане. Не явна ли для них истина сама собой в изображении случаев и деяний. Только пристрастные иноземцы, ревностно служив обманщику, ненавидя его истребителей и желая очернить их, писали, что в Москве убит действительный сын Иоаннов, не бродяга, а Царь законный… Недовольные укоризной справедливой, зложелатели России выдумали басню, украсили ее любопытными обстоятельствами, подкрепили доводами благовидными, в пищу умам, наклоненным к историческому вольнодумству, к сомнению в несомнительном, так что и в наше время есть люди, для которых важный вопрос о самозванце остается нерешенным».
Замечательно, что никто из русских летописцев и различных составителей «Сказаний» и «Повестей» о Смутном времени не обмолвился ни одним сочувственным словом в пользу Лжедимитрия. Лаже в «Известии» о начале патриаршества в России и о поставлении в патриархи Филарета Никитича, несомненно составленном очень преданным семье Романовых лицом, о Борисе Годунове – главном враге Романовых, дается отзыв как о заботливом и способном правителе, а о Лжедимитрии, бывшем милостивым к Романовым – говорится: «Царствуя же точию едино лето и се беззаконно, по вся дни бо упиваяся и игры творя пустошныя, зело же гневлив и яр показуется, и народ, в нем же родися, ненавидя, и многих бедне житея улиши, и о вере христианской…»
Глава 4
Царствование Василия Ивановича Шуйского ☨ Дальнейшее развитие смуты Болотников ☨ Появление Вора ☨ Тушино ☨ Перелеты ☨ Князь М.В. Скотт-Шуйский ☨ Настроение северных городов ☨ Осада Троице-Сергиевой лавры Сигизмунд под Смоленском ☨ Свержение Шуйского ☨ Междуцарствие ☨ Патриарх Гермоген ☨ Посольство под Смоленск ☨ Поляки в Кремле ☨ Смерть Вора ☨ Прокофий Ляпунов ☨ Пересылка городов между собой ☨ Неудача первого Земского ополчения ☨ Минин и Пожарский ☨ Очищение Московского государства ☨ Избрание и венчание на царство Михаила Феодоровича Романова
Расправившись с самозванцем, московские заговорщики поспешили приступить к выбору нового царя.
19 мая в 6 часов утра Красная площадь, на которой еще лежали неубранными поруганные тела Лжедимитрия и Басманова, была запружена огромной толпой.
Вышедшие из Кремля духовенство, бояре и другие начальные люди предложили народу избрать патриарха на место Игнатия, с тем чтобы патриарх до созыва общеземского собора для избрания царя стал бы во главе правления. На это из толпы раздались крики, что теперь нужнее царь, а не патриарх и что царем должен быть князь Василий Иванович Шуйский. Крики эти были настолько внушительны, что вышедшие на площадь чиноначальники стали тотчас же приносить новому царю свои верноподданнические поздравления.
Так просто и скоро воцарился на Московском государстве Василий Иванович Шуйский, но далеко не так просты были события, разыгравшиеся в Русской земле по его воцарении.
Как прямой потомок Александра Невского и как первый вельможа, поднявшийся против Лжедимитрия, за что он чуть не сложил свою голову на плахе, Шуйский имел, разумеется, право более, чем кто-либо другой из бояр, рассчитывать быть выбранным на царство. Но он так опасался не попасть на престол, что решил не ставить вопроса о своем избрании великому Земскому собору, а предпочел быть выкрикнутым царем толпой своих приверженцев, собранных на Красной площади.
Царь и великий князь Василий Иоаннович
Царский титулярник
Прямо с этой площади новый царь проследовал в Успенский собор и стал там говорить, чего, по словам летописца, искони веков в Московском государстве не важивалось и от чего его отговаривали и присутствующие: «Целую крест на том, что мне ни над кем не делать ничего дурного без собора, и если отец виновен, то над сыном ничего не делать, а если сын виновен, то отцу ничего дурного мне не делать, а которая была мне грубость при царе Борисе, то никому за нее мстить не буду».
Затем Василий Иванович стал рассылать по всему Московскому государству грамоты о своем избрании на царство. Одной из них подданные оповещались, что он учинился царем и великим князем на отчине прародителей своих «молением всего Освященного собора и по прошению всего Православного христианства», причем, для пользы этого христианства, в ней говорилось: «…я, Царь и великий князь Василий Иванович всея Руси, целую крест всем Православным христианам, что мне, их жалуя, судить истинным праведным судом, и без вины ни на кого опалы своей не класть, и недругам никого в неправде не подавать, и от всякого насильства оберегать».
Другая грамота от имени бояр, окольничих, дворян и московских людей извещала о гибели самозванца; в ней говорилось: «Мы узнали про то подлинно, что он прямой вор Гришка Отрепьев; да и мать царевича Димитрия, Царица инока Марфа, и брат ее Михаила Нагой, с братнею всем людям Московского Государства подлинно сказывали, что сын ее царевич Димитрий умер подлинно и погребен в Угличе, а тот вор называется царевичем Димитрием ложно; а как его поймали, то он и сам сказал, что он Гришка Отрепьев и на Государстве учинился бесовскою помощью и людей прельстил чернокнижеством…». Грамота эта оканчивалась оповещением, что «после злой смерти Гришки все духовенство, бояре и всякие люди Московского Государства избирали всем Московским Государством, кому Бог изволит быть на Московском Государстве Государем; и всесильный в Троице славимый Бог наш на нас и на вас милость свою показал, объявил Государя на Московское Государство – великого Государя, Царя и великого князя Василия Ивановича всея Руси Самодержца…».
В следующей грамоте новый царь объявлял от своего имени, что в хоромах Гришки были взяты «его грамоты многая ссыльныя воровския с Польшей и Литвою о разорении Московского государства», и сообщал затем, что самозванец хотел перебить всех бояр, а своих подданных обратить в люторскую и латинскую веру.
Наконец, была разослана грамота, в которой царица Марфа отрекалась от Лжедимитрия: «Он ведовством и чернокнижеством назвал себя сыном Царя Ивана Васильевича, омрачением бесовским прельстил в Польше и Литве многих людей и нас самих и родственников наших устрашил смертию, – писала старица, – я боярам, дворянам и всем людям объявила об этом прежде тайно, а теперь всем явно, что он не наш сын, царевич Димитрий, вор, богоотступник, еретик…».