Как только Вор обосновался в Тушине, Шуйский тотчас же вполне правильно оценил положение дел и стал принимать со своей стороны меры, чтобы вести с ним упорную борьбу: он начал отовсюду, откуда мог, призывать ратных людей в Москву, грозя жестокими наказаниями за уклонение от явки – «за нетство и за укрывание нетей»; воеводам Ф.И. Шереметеву из-под Астрахани и Михаилу Борисовичу Шеину от Смоленска приказано было идти с ратями к Москве. В северные заволжские города были отправлены послания, чтобы они сами «отстаивали» свои места и собрали ополчение в Ярославле. Наконец, видя, что король Сигизмунд вероломно нарушил перемирный переговор, по которому обязывался отозвать все польские шайки, кроме Лисовского, от Вора и не допустить Марину называться московской царицей, Василий Иванович решился обратиться за помощью к шведскому королю Карлу IX.
Этот Карл IX был крайне алчным и корыстолюбивым человеком; как мы говорили, он давно уже предлагал нам свою помощь, разумеется, не даром, что отлично понимал Шуйский; вместе с тем Шуйский понимал также, что, сходясь со шведами, мы неизбежно шли при этом на открытый разрыв с Польшей, так как жестокая вражда Сигизмунда с дядей продолжалась по-прежнему. Овладев шведским престолом, Карл всеми силами старался получить в свои руки и Финляндию, которую искусно защищал от его покушений некто Флеминг, остававшийся неизменно верным Сигизмунду. Только когда Флеминг умер в городе Або, то Карл мог овладеть этим городом; при этом вражда короля к Флемингу была так велика, что, войдя в Або, он тотчас же приказал снять крышку с его гроба, и, взяв покойника за бороду, Карл дернул ее и с ненавистью сказал: «Да, если бы была жива эта голова, то не была бы теперь на плечах». «Если бы она была жива, – с негодованием отвечала ему стоявшая тут же у гроба, вместе с дочерью, вдова Флеминга, – то вы не были бы здесь».
Овладев всей шведской Финляндией, Карл, видя беду в Московском государстве, захотел и Корелы, исконного нашего владения, а потому, придвинувши свои войска к границам, еще в 1607 году и завел с царем Василием Ивановичем переговоры о помощи, которую, как мы видели, последний дважды отверг.
Теперь же, когда Вор укрепился в Тушине, а царские рати были побиваемы воровскими, Шуйский вынужден был, наконец, обратиться к Карлу и отправил для этого в Новгород, чтобы «послати к немцы, нанимать немецких людей на помочь», своего племянника – знакомого нам князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского.
Положение царя Василия Ивановича во второй половине 1608 года было в высшей степени безотрадно. Смута быстро охватывала все большие и большие пространства. После начала осады Троице-Сергиевой лавры поляками Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль, Вологда, Тотьма, Кострома и Галич целовали крест Вору; все пространство между Клязьмою и Волгою было тоже во власти тушинцев. Заволновалось вновь и все инородческое Понизовье, особенно земли горной и луговой черемисы, причем «воровские грамоты» проникали даже в Вятку.
Наконец, воровские передовые отряды направились и к Финскому заливу: на Новгород двинулся пан Кернозицкий, а на Псков – воровской воевода Федька Плещеев. Шатость во Пскове обнаружилась еще как только появился Болотников; город разделился на две партии: крупные гости и лучшие люди были за Шуйского, а вся мелкота за Вора; «развращение бысть велие во Пскове, болшие на менших, меншие на болших и тако бысть к погибели всем», – говорит летописец. Сидевший во Пскове воевода Шереметев, как человек не прямой, играл в две руки и держал то сторону сильных людей, то мелких, беря себе тем временем вместе с дьяком Грамотиным в кормление лучшие дворцовые села, но когда пришел Федька Плещеев, то устоять против него не мог. Последний в начале сентября заставил псковичей целовать крест Вору, а Шереметева заключил в тюрьму. С той поры власть во Пскове перешла в руки мелкого городского люда и стрельцов, и борьба сторон затянулась на долгое время.
А. Рябушкин. Московская улица XVII века в праздничный день
Князь М.В. Скопин-Шуйский. Парсуна. XVII в.
В Новгороде дела шли также плохо. Когда князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский прибыл туда осенью 1608 года, то он, по его выражению, должен был «сидеть в осаде в Великом Новгороде», так как там, вслед за его приездом, было получено известие о переходе Пскова во власть Вора, что произвело сильнейшее впечатление на новгородцев; шатости в Новгороде, по-видимому, много способствовал своими поборами и хищениями бывший в нем вторым воеводой уже известный нам убийца Басманова Михаил Татищев. Он уговорил даже князя М.В. Скопина покинуть Новгород ввиду измены его людей и вести переговоры со шведами из Ивангорода или Орешка. Но Ивангород в это время уже поцеловал крест Вору, а сидевший в Орешке воеводой Михаил Глебович Салтыков тоже замышлял измену и не хотел впустить к себе Скопина. При этих трудных обстоятельствах митрополит Исидор, достойный владыка Новгородский, пытался всеми силами утишить мятеж, вспыхнувший в городе, и поддержать первого воеводу князя Куракина; после многих трудов ему удалось этого достигнуть, и новгородцы отправили посольство к князю Михаилу Васильевичу с просьбой возвратиться к ним, уверяя его, что «у них единодушно, что им всем помереть за православную христианскую веру и за крестное целование царя Василия». Тогда Скопин вернулся в Новгород и приступил к трудному делу переговоров о найме шведских войск и о призыве русских людей идти на защиту Москвы.
К большому сожалению, сохранилось весьма мало сведений о личной жизни князя М.В. Скопина-Шуйского. Ло нас не дошло ни одного его слова, ни одного письма. Помещаемое здесь современное его изображение, писанное московским иконописцем, конечно, также весьма мало передает сходство с ним, так как, по общим отзывам, он отличался большой красотой. Князь Михаил Васильевич очень рано лишился своего отца, преследуемого подозрительностью Бориса Годунова, и воспитывался своею заботливою матерью; около семи лет от роду он начал обучаться грамоте, обнаружив при этом «большую быстроту ума». Когда молодой князь стал подрастать, то был зачислен в царские жильцы[19]; здесь, несмотря на свою юность, он обращал уже на себя внимание «многолетним разумом» и при этом истинным душевным благородством; он не был заносчив и дерзок перед низшими, отличался тихостью и скромностью и вместе с тем не запятнал себя с целью выдвижения ни единым доносом, к чему было столько соблазнов в развращающее время царствования Бориса. Первый самозванец возвел 18-летнего Скопина, как члена семьи, сильно пострадавшей при Годунове, в звание великого мечника; вскоре же по воцарении дяди своего Шуйского князь Михаил Васильевич Скопин показал себя выдающимся военачальником в борьбе с Болотниковым. На 21-м году жизни он женился на Александре Васильевне Головиной, после чего, не прожив с молодою женою и трех месяцев, отправился в Новгород для сбора рати и приглашения иноземных наемников. Для последней цели в Новгород приехал из Швеции королевский секретарь Мопс Мартензон; с ним было условлено, что шведы поставят 5-тысячное войско, которому царь будет ежемесячно уплачивать по 100 000 золотых (ефимков). Для окончательного же заключения договора должен был состояться съезд уполномоченных обеих сторон в Выборге.
Между тем к Новгороду подходил отправленный из Тушина отряд пана Кернозицкого. Чтобы противодействовать ему, Скопин собрал сколько мог войска и отдал распоряжение выслать эту рать к Бронницам, причем начальником ее вызвался быть Татищев. Но когда все уже было готово к выступлению, то новгородцы донесли Скопину, что Татищев собирается изменить Шуйскому и сдать Новгород Кернозицкому. По-видимому, Татищев, несмотря на оказанные им услуги при свержении Лжедимитрия, был удален воеводой в Новгород за свой буйный и грубый нрав и теперь желал воспользоваться благоприятным случаем, чтобы выбраться из Новгорода и свергнуть затем царя Василия. Возмущенный известием об этой измене, Скопин объявил о ней ратным людям в присутствии самого Татищева; они же, в порыве негодования, тут же убили его. Что касается Кернозицкого, то он, получив сведения, что у Новгорода собирается войско, поспешил в начале января 1609 года отойти от него.
Переговоры со шведами требовали от Скопина много искусства, трудов и терпения; он тщательно скрывал от них истинное положение дел и выставлял его в гораздо лучшем свете, чтобы умерить алчность Карла IX. В это же время он вел деятельную пересылку из Новгорода для подъема русских людей на защиту царя Василия Ивановича, сносясь для этого со всем севером государства.
Н. Негодаев. Воевода князь М.В. Скопин-Шуйский
Здесь, на севере, не было боярского и служилого дворянского землевладения, что, как мы видели, привело в южной части государства к обострению отношений между помещиками и крестьянами, причем последние легко поднимались против своих господ, смущенные льстивыми воровскими грамотами. Север был силен целым рядом знаменитых русских монастырей, постепенно обращавшихся как бы в крепости Московского государства и имевших обширные и хорошо устроенные хозяйства; здесь же, в северных городах и деревнях, по путям к Беломорскому торгу, сидел крепкий своим русским духом промышленный сельский и посадский торговый люд, сильно приверженный к земской тишине и порядку и привыкший управляться своим крестьянским или посадским миром. Люд этот скоро понял, что означают воровские грамоты и блага, сулимые ими, и решил крепко стоять за законного царя: все здесь ясно осознали, что тушинцы и поляки – хищники и грабители и что с ними надо бороться всеми силами. «Сапегу не раз извещали, – говорит наш историк С.Ф. Платонов, – что ему следует позаботиться о занятии Вологды «для того, что на Вологде много куниц и соболей и лисиц черных, и всякого дорогого товару и пития красного»; на Вологде лежал «товар английских немцев»; там «собрались все лучшие люди, московские гости с великими товары и с казною и Государева казна тут на Вологде великая от корабельные пристани, соболи из Сибири и лисицы и всякие оутри» (меха). И Сапега немедля требовал «на Государя царя и великого князя Димитрия Ивановича» и красного пития, и прочих товаров, и изменничьих «животов»…