Сначала-то на него обиделись, а потом – простили. Ведь не для себя он все это делал, а исключительно – в интересах службы. А на меня Петрюк долго дулся – ему все снилось ночами, как его негры по джунглям ловят, собираясь его самого пустить на тушенку. Да выпили мы с ним сразу «мировую», потом – вторую, и помирились. А Парилкин стал служить вполне прилично и потом его взяли куда-то на повышение. Вот так!
– Да-а! – протянул Куропаткин, – Сказка, прямо-таки! А по мне, чем такая педагогика – так лучше прямо в морду! Сразу и без разрушительных последствий! Парилкину-то что, он молодой пофигист, а у Петрюка и инфаркт мог бы быть!
– Вот я и говорю – каждому индивидуальный подходец нужен! Но Тетушкин, он – хоть и баламут по программе, а умный офицер. А ты пока тянешь только на вожака обезьяньей стаи. Горилле даже проще – ей хоть образование не мешает!
Однако, надо бы и по домам – а то жены свою педагогику применят – организуют, нам теплую встречу с садизмом! Каждому – по заранее изученным болевым точкам! Опыт, блин, им вполне позволяет!
Однажды в Атлантике
– Да, – сказал Егоркин, – телевизор-то вы сегодня смотрели? Ага, а вот там опять какие-то пираты и прочая шелупонь захватила наше торговое судно. А лет этак пятнадцать-двадцать и на порог соваться к нашим боялись! Нет, конечно, пробовали иногда прийти и высадиться на наших «торгашей» с мечом, но каждый раз прямо в орало и получали! Были у нас офицеры, которые за пресечение этих «наездов» боевые ордена получали. Сам даже знаю таких – в нашем городе они служили когда-то! Нет, и сейчас нашим кораблям приходится пиратов пугать, но…
А тогда разъясняли всяким охламонам их ошибки достаточно популярно и очень доходчиво. «Бандарлоги» понимают по-хорошему только до тех пор, пока у них с рож не сошли синяки за прошлые проделки!!! Вот так, видно и надо! А то сидим по базам, а те и охамели – как шпана на темной улице, пока ОМОН в отпуске. И вот вспоминается мне сейчас вот что… – Александр Павлович хлебнул чай из своей знаменитой полулитровой «сиротской» фарфоровой кружки, размял и закурил сигарету, а вот только затем и начал свой очередной рассказ:
– Было как-то такое дело, припоминаю… у, слушайте: – Вот уже который месяц наш сторожевой корабль находился на боевой службе, постоянно меняя точки стоянки согласно плану. Море, море без конца и без края!
Палыч широко развел руки, пы Вечно бледное от жары небо над головой, да колышущееся марево у горизонта. Главная задача нашего корабля была вполне мирная – охрана района рыболовства, если ты наших не трогаешь, мы тоже тебя не трогаем и каждый имеет свое свободное время!
Тогда наши большие морские рыболовные траулеры вели промысел у северо-западных берегов Африки, корабли и катера прибрежных государств пытались им помешать, считая эту рыбу своей, а еще тут же вертелись и пираты, надеясь на поживу. Местные патрули, видно были с ними в доле, да и различить их внешне никто бы уверенно не решился!
Но один вид современного и достаточно мощно вооруженного корабля, теоретически способного разнести все ВМС прибрежных стран, заставлял и тех, и других держаться на почтительном удалении от советских рыбаков. Силу тут всегда уважали! Но часто пытались проверить и нашу решительность, и нашу бдительность…
Потом Егоркин рассказал притихшей компании – вот что:
Было жарко, вот к этому привыкнуть северянам было трудно. Где-то там, на Востоке, лежали знаменитые пустыни, а иногда моряки даже могли наблюдать вдалеке возникающие в прокаленном небе сказочные миражи. Сам видел, ей-Богу, когда высоко в небе, как из «Тысячи и одной ночи», появлялись города и замки.
Даже волны здесь были какие-то сонные, ленивые, как хреновые «годки», еле-еле перетекающие, по океану, как масло в бочке. Они равномерно болтали корабль целыми днями, что не улучшало состояния и настроения.
В машинных отделениях полураздетые турбинисты из-за высокой температуры несли сокращенную вахту, выскакивая под тент на торпедной площадке дух перевести. Они смачивали водой полотенца, обвивали ими свои шеи и ныряли обратно в свой собственный филиал ада. Вот так и шло время – от вахты к вахте, а до конца похода было – как до Ташкента пёхом, как тогда говорили моряки.
Но, наконец, завершив очередное контрольное патрулирование, сторожевик двинулся к точке якорной стоянки дать отдых экипажу, да и сделать небольшую профилактику усталой технике, устранить все накопившиеся со временем мелкие поломки и «залипухи».
Корабль ловко встал на якорь, «как учили», с первого подхода, в самую точку. Точку можно было найти и без особых расчетов штурмана – в этой самой «точке» уже собралось с десяток рыболовецких судов из разных траловых флотов.
Огромный плавучий завод по переработке рыбы выделялся среди них, как «дальнобойный» грузовик среди юрких «легковушек». Гигант величественно и лениво покачивался на зыбкой волне. Капитаны судов были довольны соседством с нами – гарантия, что никто из местных авантюристов не будет проверять «на вшивость» бдительность рыбаков, охраняемых боевым кораблем – любознательность здесь выйдет боком – было вполне понятно.
Запросив «добро», механик тут же начал свои давно запланированные работы. Кто-кто, а он-то знал, что в любой момент могут дать команду «сворачиваться» и времени на раскачку не терял. Вся его чумазая орда тут же напала на технику с ключами и отвертками, ветошью и смазкой.
Верхним командам работа тоже сразу нашлась. Беспокойный старпом капитан 3 ранга Борис Александрович Тетушкин носился по кораблю, тормоша команду и выискивая замечания по состоянию морской культуры. Он мобилизовывал народ на устранение всякого нарушения и безобразия – это с его критического взгляда.
Вот и сейчас он перегнулся через леер и посмотрел на борт. Тетушкин тут же присвистнул от горестного удивления.
А вот это безобразие было похуже! Последний шторм шершавым языком тяжелых волн слизал приличный кусок краски с левого борта, оставив проплешины облупившейся шаровой краски. А кое-где волны даже свернули ее верхний слой «трубочкой». Все это было особенно заметно в лучах яркого, горячего солнца, прокалившего сталь до температуры утюга. Струпья пересохшей краски отваливались и падали в море.
Сказалась спешка при подготовке к выходу в море. «Эх, краску завезли поздно, да тут еще дожди! Не загрунтовали борта, как следует, спешили, не просушили, технологию нарушили и вот – получите ваши шпроты!» – удрученно размышлял старпом. Он прикидывал расход краски, мысленно оценивал ее запасы в форпике.
«Выглядим мы, как старая грузовая лайба с полупьяным экипажем! Хоть Военно-Морской флаг от стыда прячь! Хорошо хоть тут нет ни «супостата», ни начальства, так что выпендриваться не перед кем, но все же… Совесть – лучший контролер, как пишут на стеклах троллейбусов».
Главный боцман старший мичман Васильков, не дожидаясь «высочайшего повеления», на куске фанеры уже подбирал «колер», поочередно смешивая краски в разнокалиберных консервных банках. Как видно, найти нужную рецептуру не удавалось, и мичман вполголоса изобретательно и искрометно ругался матом себе под нос. Благо женщин вокруг вообще не могло.
Наконец, как видно, добившись приемлемого результата, Васильков вызвал четырех дюжих «орлов», (в миру – минеров и бойцов служб и команд), доверив им спустить себя самого за борт на беседке. Эту конструкцию он изваял собственноручно, еще в базе, и вот именно для таких целей.
Как всегда, на авральные работы назначили самых молодых матросов, втихаря проверив, как на это прореагирует командование.
Как говаривал командир, «проверить порог терпения».
Но обычно главный боцман легко и сурово пресекал такую избирательность, а тут заленился – из-за жары, видно. Да на свою голову!
Он решил лично проверить, как новая краска будет выглядеть на фоне старой. «Чтобы не выглядел наш «Летучий» как бабкино лоскутное одеяло!». – пояснил он вслух.
После этих слов мичман стащил с себя куртку-«тропичку», снял щегольские солнцезащитные очки с итальянским флажком, и, щурясь под ярким солнцем, спустился за борт. Баночку с краской и кисточку он умудрился прикрепить к беседке в специальных пазах.
«Орлы», перепустив концы через кнехты и фальшборт, осторожно потравливали его на нужный уровень.
Боцман был чувствительно тяжеловат, и матросы с усилием удерживали его, ожидая команды, чтобы надежно закрепить концы. Он довольно насвистывал мотив популярной песенки и осматривал борт, прикидывая объем работы, делая мазки кистью в разных местах – проверка на совместимость.
В этот самый момент из-за надстройки быстрым шагом вышел сосредоточенный и суровый Тетушкин. Заметив грозного старпома, молодой матрос заорал, как укушенный в соответствующее место: «Смирн-а-а-а!». От неожиданности остальные матросы бросили концы и встали, как вкопанные, обернувшись навстречу офицеру, проявив полученную в «учебке» строевую выучку.
Тетушкин уже было открыл рот, предостерегая, но – поздно! Он только и сказал немеющими губами: – Мать…
Освободившиеся концы быстро-быстро заструились по фальшборту, кнехтам и… Из-за борта раздался вскрик, потом – грохот, матерные восклицания – и, наконец – шумный и затяжной всплеск! Пл-ю-ю-ххх! Брызги взлетели выше борта!
– Акула! – испуганно крикнул один из бойцов.
– Хуже! – крикнул старпом, – это – боцман! Тащите быстро спасательный круг с бросательным концом! Сигнальщик! – заорал офицер басом:
– Человек за бортом! Эх, моряки хреновы, тудыт-растудыт через киповую планку в центр мироздания весь ваш семейный альбом в кисельные берега над прокисшей простоквашей! – длинно выругался Тетушкин и выглянул за борт.
Но там уже было все в порядке – Васильков вынырнул, шумно отплевался, грозно проревел:
– Ну все, сейчас приду и всех поубиваю!
Он на ходу ловко увернулся от веселой струи слива из шпигата гальюна и уверенно погреб к штормтрапу, спущенному с юта. Еще через полминуты боцман уже подтягивался на нем, выбираясь из воды.