Не лапиты — вы, Крониды-боги, вы изгнали кентаврово племя с Пелиона. Ваше молчание в небе, слепота ваша лукава, боги. Что укрылись вы за облаками? Что Ириды-мировестницы не шлете? Вы хитрите, Крониды: будто не Хирона ныне изгоняют, а безумное племя кентавров. Что ж, уйдет Хирон с Пелиона. И уйдет с ним правда титанов. Но оставил он смертным корни знания. Берегитесь тех корней, Крониды!
Опустив головы и плечи, слушали лапиты Хирона. А по лесным тропам шаг за шагом шел Питфей, старый вождь лапитов, к другу Хирону на поляну. Труден путь и далек для ног Питфея. Старый вождь, старый воин, старый, старый…
Зато скоры на руку молодые.
Понуро ушли посланцы. Не хотелось им, чтобы покинул Хирон пещеру Пелиона. Но ведь быть тому, как решил сход!
Простился Хирон с Пелионом. Что он взял с собою, какие зелья и коренья, какие камни, не узнали ни лапиты, ни кентавры. Только знали: взял он с собой в чашечке бессмертника каплю заветную амброзии и нес ее бережно до самой пещеры на Малее.
На острове Пелопа гора Малея. Есть и там высоко над морем пещера.
Скоры на руку молодые.
Говорили, спорили, кричали. И казалось, будто двинулся лес со всех скатов, вершин и ущелий к пещере Хирона, на поляну. Отовсюду двинулись лапиты: снизу, сверху, с боков — всюду листья шелестят воинственных шлемов.
— Уходи, Хирон, с Пелиона!
Но уже не было в пещере Хирона. Далеко ушел он.
И увидел издалека Хирон высоко над своей пещерой на утесе тьму древолюдей. То Гилей шли на подмогу — изгонять Хирона с Пелиона. Навалились древолюди на утес, нависающий над пещерой, ухватились за него сотнями рук, уперлись сотнями ног в камни, раскачали утес и сверху обрушили на пещеру Хирона. Всю поляну загромоздили обломки. Дождем камней оросили в глубине под нею долину Думы Пелиона. И одним обломком, утесом, забили древолюди вход в пещеру.
Так был изгнан Хирон, сын Крона, кентавр, учитель героев.
Только далеко за полдень дошел старый Питфей до поляны. Смотрит — нет поляны. Нет пещеры. Нет Хирона.
Стал Питфей, муже-сосна, перед забитой пещерой. Тяжки сделались ему старые, усталые ноги. Не сошел он больше с того места.
Так стоит он одиноко и грозно, весь рогатый, старым великаном на заваленной обломками поляне, и смолистая слеза каменеет на користой груди сосны-великана. И качает он старой головой, на которой иглистые перья:
— Где же ты, титанова правда!
Опоздал старый вождь Питфей. Подвели его старые ноги.
ЧАСТЬ III
СКАЗАНИЕ ОБ ИСТРЕБЛЕНИИ ГЕРАКЛОМ КЕНТАВРОВ НАГОРЕ ФОЛОЕ И ГОРЕ МАЛЕЕ, О РАНЕНИИ БЕССМЕРТНОГОКЕНТАВРА ХИРОНА И О ЕГО ДОБРОВОЛЬНОЙ СМЕРТИ
Пелопоннесская кентавромахия
Сказание о гостеприимном кентавре Фолеи о битве Геракла с дикими кентаврамина горе Фолое и горе Малее
Еще молод был тогда Геракл, когда отправился он на гору Эриманф искать свирепого вепря-дракона, пожирателя людей и стад. Шел он кружным путем и зашел по дороге на Фолою — тоже гора Пелопоннеса недалеко от Малеи, — где в пещере жил гостеприимный кентавр Фол, носивший прозвище Пещерный. Таким другом был Фол Хирону, что называли его даже братом Хирона. Родила же кентавра Фола наяда, ясная Мелия, у подножия горы Фолои от коненогого Силена.
Две конские ноги у Силена и конский хвост сзади, но торс и голова у него человечьи; только еще уши у него конские, и двигает он ими, как конь, и такой у него тонкий слух, что не только звук, но и запахи умел слышать Силен. Различал он голоса любой струи в том ключе под горой Фолоей, где жила наяда Мелия, и мелодии его водяной арфы, и умел играть на сюринге — тростниковом плотике-свирели — все ее ключевые песенки: и нежные вечерние песенки, и веселые утренние, и призывные песенки полудня, и звонко-говорливые ночные. И так умел он играть на сюринге, и так умел он слышать и слушать арфы струй и все струны и свирели мира, что полюбила его ясная наяда, хотя жил вблизи пастух, полубог-красавец Дафнис.
Красив был Дафнис! Недаром говорили, что иссохла по нем от любви нимфа Эхо — до того иссохла, что остался от нее только голос — эхо. Но куда дудочке пастуха Дафниса до сюринги Силена!
Полюбила Силена наяда, хотя дружил Силен с юным богом — безумящим Вакхом. Пил он с Вакхом вино от первых Вакховых целебных лоз, пил и утром, и в полдень, и вечером, как только оба сойдутся, и тогда пел он грозные песни-рыки и песни-ревы барсов, и львов, и водопадов, заглушая голоса струй, и носился по горам с табунами диких кентавров.
И впрямь, чем не кентавр Силен, когда встанет он на задние ноги и выпрямится во весь свой конский и человеческий рост!
И от коненогого Силена родила ясная Мелия сына-кентавра Фола. Передал Силен пещерному отшельнику Фолу в дар сосуды с вином от первых лоз бога Вакха. Попробовал Фол вино: да вино ли это? Откупоришь сосуд — и такое разольется по пещере и кругом в воздухе амброзийное благоухание далеко по лесам, до самых горных вершин, что опьянеют от него даже высокие ветлы.
Сидит Геракл гостем у кентавра Фола. Полна пещера благоухания, щекочет оно ноздри героя. Рад Фол попотчевать гостя вином, но опасно открыть сосуд: сбегутся на запах вина лесные кентавры, и быть тогда бою за напиток бога. Озвереют кентавры, обезумеют от запаха вина. А у Геракла колчан полон стрел, омоченных в яде Лернейской Гидры. Да и страшен он в гневе. Ни богу, ни самому Хирону не спасти того, кто ранен такой стрелой.
— Не бойся, — говорит хозяину сын Зевса, — только разожги очаг. Отразит Геракл дикий набег без стрел — огнем очага.
Вскрыт сосуд. Пригубили гость и хозяин. И шумит напиток богов дивным огнем в голове полубога Геракла, разливается по его телу, мешается с кровью: будто вдвое стало силы у Геракла. Только некуда ему деть эту силу.
— Пей, добрый гость, — говорит хозяин. — Выпьем за мудрого сына Крона, Хирона. Твой он друг и мой.
И пригубили Фол и Геракл, сын Зевса, в честь кентавра Хирона.
Слышат — буря у входа в пещеру. Будто обвал за обвалом грохочет. Будто водопад низвергается градом камней и потоком. Вот рухнут с громами в пещеру, завалят громадами!
Крики ярости со всхрапом у входа.
— Кентавры!
Кто тут крикнул: гость или хозяин? Не ошиблись: они! Кентавры прибежали на запах вина.
К очагу протянул руку Геракл. Мех набросил на сосуд с вином Фол.
Ворвались в пещеру, друг друга тесня, дикие лесные кентавры. Камни, ели, дреколье в руках. Впереди Анхиос и Агрий, две громадины, кони-люди:
— Вина!
Встал Геракл. В руке у героя головня, и не головня, а бревно раскаленное, все в огне и дыму. И летит оно, бешено крутясь, в Анхиоса. Другое за ним гремит прямо в Атрия.
Дымом застлало пещеру. Видят кентавры: стоит перед ними исполин в дыму и в руках у него огненные палицы.
Отшатнулись кентавры, попятились ко входу в толчее ног и рук, человечьих и конских тел. Рухнул у входа Анхиос, весь опаленный. Страшным голосом кричит Агрий под копытами табуна, ослепленный горящей головней. Валит дым из пещеры. А в нее летят камни и дреколье, и шумят, крутясь со свистом над головами наступающих кентавров, ели.
Снова ринулись со звериным воем кентавры в пещеру, призывая на помощь древних титанов. И снова, давя друг друга, отхлынули прочь на уступы.
Опрокинут в пещере сосуд с волшебным напитком. Еще сильнее кругом благоухание. Безумит оно кентавров и Геракла. И вот стоит уже на пороге пещеры Истребитель чудовищ, и в руке его лук, бьющий без промаха, и лернейские стрелы.
Говорит ему что-то хозяин, хватает за руку. Не слышит Фола Геракл: перед глазами у него чудовища: гидры, львы немейские, вепри-драконы, а не просто кентавры. Истребить их! И уже на тетиве роковая стрела: летит — и падает кентавр, один, и другой, и третий… И опять стрела за стрелой…
Устлал Геракл трупами кентавров уступы и дороги.
Не могла богиня облаков Нефела видеть их гибели. Ведь и она, титанида, мать кентавра-урода, чудовищного сына Иксиона. Слышит она издалека жалобное ржанье — плач зеленых кобыл Магнезийских по кентаврам.
Хлынули из облаков дождевые потоки. Размякла почва. Скользят по ней ноги Геракла.
Бегут кентавры, мчатся во все стороны с диким воплем. Ищут спасения: кто — в Малею, к Хирону; кто — в море, пенит воду к волшебному острову Сирец, где ждет их погибель; кто — к потоку Эвену. А кого укрывает Посейдон далеко от Фалеи, в горных лощинах Элевсина.
Гонит Геракл стрелами буйную гурьбу кентавров к Малее. Шагает, но скользят его ноги, хотя шаг у него как у бога. Шумит в голове дивный напиток Вакха, безумящий смертных.
Что-то помнит он — только смутно помнит.
Всех отважнее был кентавр — слепой Эвритион, похититель Гипподамии. Он один не бежал от стрел Геракла.
Отступил близ пещеры в тень, решил сразиться с сыном Зевса. Но от глаз Геракла не укрылся.
Прицелился герой в Эвритирна и не видит, что на пороге пещеры стоит ее гостеприимный хозяин, друг Геракла, благой кентавр Фол. Поскользнулся Геракл на вымокшей от дождя почве, и мимо: угодила стрела не в Эвритиона — угодила в кентавра Фола.
Крепко вино первых лоз Вакха. Смутно в памяти Истребителя чудовищ. Не помнит, что там было.
Уже близко пещера на Малее, где живет изгнанник Хирон, учитель полубогов-героев.
Снова перед пещерой Хирона ошалелая толпа беглецов. Нет им пути на Пелион: там лапиты. Нельзя им укрыться внутри пещеры: всех перебьет там обезумевший Геракл. Жмутся кентавры друг к другу стадом. Мало их уцелело — кучка. Последние из титанова племени.
А Геракл уже на Малее, держит лук в руке.
И прикрыл Хирон своим телом ищущих у него спасения. Смотрит ясно и гневно на Геракла, видит стрелы в колчане. Но что за сила в тех стрелах? Отчего так бегут от них кентавры, не страшившиеся любого бога? Что кричат они в ужасе Хирону: «Стрелы! Стрелы!»
Покрыл их крики его голос:
— Брось, сын Зевса, лук и стрелы на землю! У Хирона — ты сегодня гость.