3
огучим южным соседом Тохтамыша был знаменитый завоеватель многих земель Тимур-Тамерлан, за свою хромоту прозванный Железным Хромцом. Он родился близ Самарканда, в семье мелкого приближенного тамошнего эмира, из простых воинов сумел выбиться в темники, в 1370 году объявил себя эмиром Самарканда и начал свои завоевательские походы.
За тридцать пять лет ему удалось покорить многие царства, сперва он сокрушил Хорезм, затем развеял в прах могущество шаха персидского, завоевал Грузию и Армению, в кровопролитной битве победил турок и взял в плен турецкого султана Баязета. Все земли от Индии до берегов Средиземного моря и до Каспия подчинялись ему. Называлось его царство Мавераннахр.
В свое время он помог Тохтамышу утвердиться ханом Белой, а затем и Золотой Орды. Но есть такая восточная поговорка: «Два бедняка поместятся на одной циновке, а для двух ханов и целый мир тесен». Оба они несколько лет жили между собой мирно, а с 1391 года поднялась между ними война не на жизнь, а на смерть.
Четыре года спустя в одном из ущелий на Тереке Тохтамыш потерпел от Тимура сокрушительное поражение и бежал в Литву. Долго скитался он по разным странам, пока в 1406 году не был предательски убит на далеких берегах Тобола.
Радовались на Руси сокрушению хана Тохтамыша, надеялись, что теперь избавились от всяких ордынских «пакостей», можно будет не посылать дань в Орду!..
Долог путь от Самарканда — столицы Тимура — до Москвы. На добрых конях лишь за четыре месяца добирались. Судили на Руси: не двинет Тимур, а по летописям — Тимур-Аксак — свои страшные тумены на русские земли.
А Железный Хромец уже давно замыслил покорить все царства до того самого Последнего моря, о котором когда-то грезили Чингисхан и Бату-хан. Победив Тохтамыша, в том же 1395 году Тимур пошел на север.
Наверное, со времен Бату-хана не было на Руси столь грозных дней ожидания беды, казавшейся неминучей. Как и при вторжении Мамая, охватила страну страшная тревога. Знали на Руси, сколько царств покорил ненасытный Железный Хромец, скольких людей погубил.
И опять, как перед Куликовской битвой, всколыхнулась вся земля Русская.
В тревожные и зловещие дни ожидания нашествия вражеских полчищ снова собирались с оружием в руках русские люди со всех уделов под стяг Москвы. Велико было всенародное воодушевление. Воины шли исполненные твердого намерения либо победить, либо лечь костьми за родную землю.
На Руси сознавали: силы неравны. «Граду же Москве пребываше в смущении». Слухи распространялись, что готовит Тимур русским людям страшную участь — «гонити, томити и мучити… и мечи сещи».
В Москве начали готовиться к обороне. А сам Василий Дмитриевич с братом Юрием и двоюродным дядей Владимиром Андреевичем серпуховским, с лучшими своими воеводами, во главе многочисленной рати московской и полков союзных князей решился, как некогда его отец, выступить из Москвы навстречу врагам. На берегу Оки, возле города Коломны, рать остановилась, а вперед были высланы гонцы-лазутчики.
Митрополит Киприан повелел доставить к войску из Владимира икону Владимирской Богоматери. Она считалась чудотворной и могла помочь одержать победу[41].
Прискакал первый гонец с юга. Он привез страшную весть: полчища Тимура вторглись в пределы русские. Значит, великая битва, подобная Куликовской, неминуема. И крепче сжимали воины рукояти сабель, проверяли броню, в который раз пересчитывали стрелы…
Второй гонец прискакал — взят и сожжен город Елец, елецкий князь полонен, взяты в плен или убиты многие ельчане.
Третий гонец прискакал — пятнадцать дней стоят супостаты на месте, не идут дальше, а почто встали — неведомо.
15 августа в Коломну прискакал четвертый гонец со словами — страшный Железный Хромец отступил, его полчища спешно двигаются обратно на юг.
Какие же причины вынудили Тимура спешно покинуть русские пределы? Он получил весть, что в его столице Самарканде поднялось народное восстание. И поскакали верные и свирепые его всадники через степи и пустыни, меняя по пути коней, останавливаясь лишь для кратковременных ночлегов. Повелением Железного Хромца они жаждали залить кровью берега быстроструйного Зеравшана.
Тимур — Железный Хромец с тех пор не собирался нападать на слишком далекую от его царства Русь. А в Золотой Орде он поставил во всем ему покорного хана-чингизида, жившего, как и прежние ханы, в Сарай-Берке. Там по отдельным улусам постоянно поднимались мятежи, сменялись ханы один за другим. От той «замятни» слабела Орда. В Москве тому рады были, дань решили посылать меньшую. При очередной смене хана Василий Дмитриевич в Орду, как издревле полагалось, за ярлыком не ездил.
А митрополит Киприан не вернул икону Богоматери во Владимир, а повелел поставить ее в Успенском соборе Московского Кремля. Поднялся среди владимирцев ропот, и тогда Киприан, чтобы их успокоить, велел им передать:
«Не горюйте, есть у меня мастер великого умения, золотые руки, он спишет с нее другую икону — не отличите».
4
елых двенадцать лет после нашествия Тимура Орда не беспокоила Русь.
Но годы эти продолжали оставаться годами тревоги.
Когда в начале своего княжения Василий Дмитриевич вступил в брак с дочерью великого князя литовского Витовта Софьей, надеялись в Литве и на Руси, что будут тесть с зятем жить в мире, друг к другу в гости ездить, подарками друг друга одаривать.
Однако вместо прочного мира вскоре поднялась вражда между обоими государствами. Войска тестя и войска зятя не один раз встречались, вставали друг против друга, бряцали оружием, жгли порубежные селения. Но до битвы ни разу дело не доходило, завязывались переговоры, и обе рати расходились в разные стороны. А мелкие стычки между литовцами и русскими продолжали вспыхивать постоянно…
Через все правление Василия Дмитриевича тянется то вражда, то перемирие между Господином Великим Новгородом и Москвой.
В это время началось усиленное заселение заволоцких (за волоками) земель по Северной Двине, по ее притокам и по Онеге. Новгородцы шли с юго-запада на северо-восток, москвичи — с юга на север. И опять, как и в прежние годы, когда селились рядом, то либо мирно делили угодья, либо меж ними возникали споры, переходившие в открытую борьбу. И Москва, и Новгород посылали отряды ратников, вспыхивали стычки. С обеих сторон лилась кровь, переселенцы прятались в леса. Новгород не хотел уступать Москве обильное пушным зверьем глухое Заволочье. Обе стороны в равной мере тяготились этой нескончаемой враждой. Торговать-то и тем, и другим купцам было бы куда прибыльнее, нежели воинам сражаться. А мира между Новгородом и Москвой все не было и не предвиделось.
Бояре новгородские с каждым годом все богатели, все больше доставалось им земель, а земли те были населены крестьянами, попадали крестьяне под ярмо боярское. Каждый боярский род занимал в Новгороде под усадьбу, под жилье, под разные службы обширный надел; жили дед с бабкой, их сыновья с внуками, со многими холопами на одном обширном дворе, с садом и огородом.
В 1418 году произошло открытое восстание простых людей новгородских против бояр. Одного боярина сбросили с моста в Волхов, и он едва спасся. «Сташа чернь с одной стороны (Волхова), а с другую — бояре».
Большой урон терпел Новгород от многих смут. А Москве те смуты были только на руку.
Тверское и рязанское княжества оставались самостоятельными, но были столь слабы, что не решались враждовать с Москвой…
Тем временем в Москве возводились новые боярские терема, на посадах строились новые деревянные храмы, а в Кремле было возведено еще два белокаменных собора — Благовещенский и Рождественский. Теперь, вместе с прежними, их стало шесть.
Мысленно можно себе представить, какой была тогда Москва. Нет, не так уж она разрослась, была много меньше, чем двести лет спустя. Широкая Москва-река текла, извиваясь. Селились теперь не только в Кремле и в Великом посаде, но и вдоль главных дорог, и в Занеглименье, и в Заяузье; перекинулось жилье и на правый берег Москвы-реки. За зелеными лугами, по холмам, на посадах, вдоль узких извилистых улиц, окруженные пышными садами, стояли узорчатые терема боярские, деревянные храмы поднимали свои покрытые осиновыми лемешками главки; издали казались те главки серебряными, словно рыбья чешуя. По слободам Кузнечной, Гончарной, Кожевенной и прочим теснились избы ремесленников, по оврагам и окраинам ютились лачуги и землянки бедного люда.
А на самом высоком холме, при впадении речки Неглинной в Москву-реку, высился прекрасный белокаменный Кремль. Белые стены и белые башни сверкали на солнце. «Замышлением» великого князя Василия Дмитриевича в 1404 году поставлены были в Москве мастером Лазарем Сербиным — выходцем из Сербии — на княжеском кремлевском дворе первые на Руси часы. «На всякий же час ударяет молотом в колокол, размеряя и разсчитывая часы нощные и дневные. Не бо человек ударяше, но человековидно, самозвонно и самодвижно, страннолепно, некако створено есть человеческой хитростью, преизмечтано и преухищрено».
Приближаясь к московским заставам, приезжие люди начинали любоваться Кремлем. А москвичи любили свой город крепко и гордились его славой, что растекалась по всей Руси и по многим иноземным царствам…
Из пяти кремлевских ворот по городским улицам расходились дороги в разные стороны. На запад шла дорога на Можайск, Вязьму, Смоленск, и далее в Литву, и еще далее. На северо-запад шла дорога на Тверь и на Новгород. Построились вдоль нее дома, и та улица стала называться Тверской. На север шла дорога на Дмитров, новая улица стала называться Дмитровкой; шла дорога на восток — на Владимир и на Нижний Новгород, от нее ответвлялась дорога на юго-восток, на Рязань и далее, в степи, до самой Орды; еще шла дорога через Москву бродом, называемым Крымским, на юг в Серпухов, снова бродом через Оку и далее, сквозь Дикое поле в Крым.