Радуйся, своея земли мужественный Защитителю! –
поется ему в акафисте.
Летом 1242 года, по получении первых известий о набегах литовцев, Александр с немногочисленным войском выступил им навстречу; как обычно, недостаток своих сил он восполнял необыкновенной быстротой передвижений и искусным ведением боя. За один поход ему удалось рассеять до семи неприятельских отрядов и избить множество их князей, причем он и сам не раз подвергался величайшей опасности.
Удар, нанесенный им, был так силен, что литовцы не беспокоили Александра больше двух лет, в течение которых он прожил сравнительно спокойно в Новгороде, понеся, впрочем, в 1244 году незаменимую утрату: скончалась жившая с ним мать его – «блаженная и чюдная» княгиня Феодосия, принявшая перед кончиною схиму с именем Ефросинии.
В 1245 году литовцы оправились и опять стали совершать ряд набегов на Русскую землю; они сожгли окрестности Торжка и Бежецка и завладели было Торопцом, в котором заперлись. Но сюда, наутро, уже прискакал грозный Александр и взял обратно город, причем множество литовцев было иссечено и в том числе восемь князей. Довольные победой, новгородцы не хотели продолжать похода, но дальновидный Александр судил иначе; с одной своей дружиной, «со своим двором», он погнался преследовать литовцев, настиг их у озера Жизец и изрубил всех до единого человека. Затем, после краткого отдыха у тестя Бречислава в Витебске, Александр взял с собой своего маленького сына, гостившего у деда, и выступил в новый поход против литовцев; он встретился с ними близ Усвята и опять нанес жесточайшее поражение. Этими решительными и беспощадными действиями Александр навел на литовцев полный ужас, и в течение нескольких лет они не осмеливались появляться в его владениях.
Но все блистательные победы Александра не могли, разумеется, иметь какого-либо значения по отношению татар.
В 1243 году великий князь Ярослав, деятельно занятый приведением в порядок своей земли после испытанного страшного погрома и постоянно тратя огромные деньги из личных своих средств на выкуп и облегчение участи несчастных, попавших в неволю к татарам, получил грозное приглашение Батыя явиться к нему. Надо было, разумеется, беспрекословно повиноваться; у самого Батыя на Волге имелось всегда под рукою шестисоттысячное войско, а в степях Поднепровья было расположено 60 тысяч человек, под начальством татарского воеводы Куремсы. Вслед за Ярославом отправились к Батыю на поклон и все его родичи, а сын Ярослава Константин поехал в Татарские земли, за Байкальское озеро, где близ Каракорума была расположена ставка великого хана. Батый принял Ярослава довольно милостиво и, отпустив, сказал: «Будь ты старший между всеми князьями в русском народе».
В 1245 году молодой князь Константин вернулся из Татарских земель, и отец его Ярослав должен был сам отправиться туда. Он присутствовал там при воцарении, в 1246 году, нового хана Гаюка; через некоторое время мать этого Гаюка пригласила к себе Ярослава и в знак великой чести дала ему есть и пить из своих рук, отчего, однако, он заболел и через семь дней умер; полагали, что он был отравлен ханшей, так как тело его посинело удивительным образом, и что это было сделано по наветам какого-то русского предателя, Феодора Яруновича. Так кончил свой земной путь мужественный Ярослав, много потрудившись на пользу Русской земли в наступившие ужасные для нее годы.
Почти в то же время, как погиб Ярослав, и Михаил Черниговский был вызван к Батыю. Он возбудил против себя неудовольствие татарских должностных лиц, производивших в Чернигове поголовную перепись оставшихся в живых жителей и наложивших на всех тяжелую дань.
Перед отправлением в Орду Михаила напутствовал епископ и дал ему запасные дары; его сопровождали малолетний внук Борис, сын убитого татарами в Шернском лесу Василька Константиновича, и верный боярин Феодор.
Прибыв в Сарай, Михаил хотел войти в ханский шатер, но от него потребовали, чтобы он раньше прошел через разложенный перед ставкою огонь и поклонился татарским идолам. Михаил отказался от этого наотрез. «Я могу поклониться царю вашему, ибо Богу угодно было поставить его надо мною, но христианин не служит ни огню, ни идолам». Разгневанный Батый послал тогда к нему своего вельможу Эльдегу с приказанием или повиноваться, или принять смерть. Михаил согласился на последнее и, причастившись вместе с боярином Феодором Святых Тайн, стал в ожидании смерти громогласно петь псалмы царя Давида. Юный Борис и остальные русские вельможи со слезами на глазах умоляли Михаила согласиться исполнить требуемое, но он был непоколебим. Скоро на Михаила набросились озверелые татары и начали топтать ногами и бить в сердце; все русские безмолвствовали, пораженные ужасом; один только боярин Феодор с просветленным лицом продолжал петь псалмы. Наконец, некий русский вероотступник, Доман из Путивля, отсек Михаилу голову и слышал последние слова князя, произнесенные тихим голосом: «Христианин есмь». Вскоре за ним был умерщвлен и боярин Феодор, после чего тела двух страдальцев были брошены на съедение псам; однако они были сохранены усердием приехавших с ними русских, а наша церковь причла обоих мучеников к лику святых.
После варварского убийства Михаила внук его Борис Василькович получил позволение вернуться домой. Старшая дочь Михаила Феодулия отличалась большим благочестием. Она была невестой одного из потомков славного варяга Шимона – князя Мины Суздальского; когда же жених ее скончался, то она постриглась в Суздале с именем Ефросинии, провела жизнь в строгом подвижничестве и после смерти удостоилась нетления мощей[24].
В то время как Михаил Черниговский погибал мученической смертью в Орде, сын его Ростислав, успевший жениться на дочери венгерского короля Белы Четвертого, не прекращал своих происков овладеть Галичем, пользуясь помощью венгров и крамольных галицких бояр. Наконец, Даниил разбил его на реке Сан, причем был убит и известный нам Филя Прегордый. После этого Даниил стал скоро одним из сильнейших славянских князей, и в нем начали заискивать все его соседи.
По отношению татар дела Даниила шли менее блестяще.
Он получил грозный приказ Батыя: «Дай Галич». Тогда Даниил решил сам отправиться в Орду. По пути он встретил татар за Переяславлем, гостил у их начальника Куремсы и, наконец, прибыл к Батыю. Батый встретил его милостиво, не заставил исполнять монгольских обрядов и приветствовал словами: «Ты долго не хотел меня видеть, но теперь загладил свою вину. Пьешь ли ты наше молоко, кобылий кумыс?» – «До сих пор не пил, а прикажешь – буду», – смиренно отвечал Даниил, стоя на коленях.
После этого Батый, в знак особого благоволения, прислал ему вина. Прожив двадцать пять дней у татар, Даниил выехал домой с большой честью – с именем слуги и данника ханского. «О, злее зла честь татарская!» – горестно восклицает летописец, рассказывая про это.
Кроме русских князей, к великому хану в Татарские земли ездило на поклон огромное количество всевозможных лиц из Азии и Европы. Беспокойство в последней, в ожидании татар, было общее: народ постился, а духовенство день и ночь молилось в церквах. Только один Людовик Святой, храбрый французский король, не терял бодрости и говорил своей матери, что он, в надежде на Бога и на свой меч, смело встретит монголов. Папа Иннокентий Четвертый, желая миром удалить грозу нашествия, отправил к великому хану послов с дружелюбными письмами. Один из них, монах Плано-Карпини, проезжал через Русскую землю в Татарские земли в 1246 году и оставил любопытные записки о своем путешествии.
Василько, брат Даниила Романовича, принимал Карпини во Владимире Волынском; Карпини убеждал его, от имени папы, перейти в латинство, но Василько с епископами отвечали, что они без Даниила, бывшего в это время в Орде, ничего сделать не могут. Проезжая дальше по России, Карпини нашел везде очень мало жителей, так как большинство были убиты; Киев же представлял собою небольшой городок, в котором было двести дворов.
Проведя несколько времени на Волге у Батыя, который принял гостей в палатке, отобранной у венгерского короля, они отправились дальше в Татарские земли, куда длинный путь был необыкновенно тяжел; в Киргизской степи Карпини видел кости бояр Ярослава, умерших здесь от жажды. Наконец, они прибыли в Большую Орду, которая называлась также Золотой, так как великий хан помещался в шатре, поддерживаемом столбами, окованными золотом. Посольство застало в Орде до четырех тысяч знатных людей из разных стран. Все они дожидались торжественного утверждения на курилтае великим ханом преемника Угедея – Гаюка. Первое место среди иностранцев занимал великий князь Ярослав Всеволодович; однако честь, оказываемая ему, была не особенно велика: за обедом он садился ниже приставленного к нему пристава. Гаюк не хотел принимать посольства от папы, так как он деятельно готовился к походу для завоевания Европы, но затем все-таки Карпини удалось быть принятым им, вручить письмо папы и получить на него ответное, в котором Гаюк между прочим писал: «Бог на небесах, а я на земле». После этого папских послов скоро отправили в обратный путь, и перед своим отъездом они были свидетелями отравления Ярослава Всеволодовича.
Карпини привез в Европу страшную весть о готовящемся новом нашествии монголов для ее покорения в течение восемнадцати лет, но, к счастью, Гаюк жил недолго и скоро погиб от яда, а его преемник Менгу был отвлечен внутренними волнениями, начавшимися в Азии, почему поход на Европу и был отложен.
После кончины Ярослава великое княжение Владимирское перешло к брату его Святославу, который утвердил сыновей Ярослава на уделах, данных им отцом.
С этого времени начинается новая пора в жизни Александра и великого его служения Родине. Он понял своим глубоким умом полную невозможность борьбы с татарами до наступления лучших времен и понял также, что только безусловным повиновением нашим новым властителям и беспрекословным исполнением всех их требований по части уплаты дани возможно спасти Родину от всех ужасов второго татарского нашествия.