Конечно, эта расправа с бессерменами должна была вызвать сильнейшее негодование в Орде.
Александр в это время готовился выступить против ливонских рыцарей, но, узнав об избиении бессермен, поручил вести войска против немцев сыну своему Димитрию, который скоро взял приступом Юрьев и заключил с немцами выгодный мир; сам же он решил ехать в Орду, отклонить от Русской земли новое вражеское нашествие за изгнание бессермен.
Несомненно, он ехал туда почти на верную смерть, так как хан Берке, получив известие об избиении бессермен, пришел в ярость и решил двинуть в наши пределы 300 тысяч своих войск, собранных для похода в Персию.
Однако милосердный Господь помог Александру и на этот раз спасти свою Родину от гибели. В Волжской, или Кипчакской, Орде происходили в это время великие несогласия. Один из главных татарских воевод – Ногай – отложился от хана и образовал независимую Орду на берегах Черного моря, после чего вступил в союз с греческим императором Михаилом Палеологом, который в 1261 году изгнал латинян из Царьграда и восстановил Византийскую империю; этот Палеолог, вступив в союз с Ногаем, не устыдился выдать за него свою дочь.
Что же касается хана Берке, то он внезапно умер, и Александр, прожив около года в Орде, повел дело с новым ханом Менгу-Тимуром так искусно, что последний не только простил мятеж против бессермен, но и освободил русских от обязанности давать свои войска для участия в походах татар, чего настоятельно требовал хан Берке.
Эта четвертая поездка в Орду была последним земным подвигом Александра.
Возвращаясь домой, он заболел в пути и приехал в Нижний, уже изнемогая от слабости; оправившись немного, он продолжал путешествие, но в Волжском Городце слег окончательно в Феодоровском монастыре.
Чувствуя приближение конца своей многотрудной жизни, Александр стал просить о пострижении его в иночество с именем Алексий.
«Горе тебе, бедный человече, како можеши написати кончину господина своего, великого князя Александра Ярославовича? – восклицает летописец. – Как не испадета зеници твои вкупе со слезами? Како ли не разседеся сердце твое от многыя тугы? Отца бо человек может забыта, а добра господина, аще бы с ним и в гроб влезл». В келии, где лежал умирающий, собрались братия и все близкие ему люди. Слыша громкие рыдания верных слуг вокруг своего смертного одра, смиренный схимник Алексий открыл глаза и кротко произнес: «Удалитесь и не сокрушайте души моей жалостью», затем он еще раз открыл свои очи, орошенные слезами, и сподобился причаститься Святых Тайн, после чего сейчас же отдал Господу свою светлую душу, на сорок пятом году земной жизни. Это было 14 ноября 1263 года, в день памяти святого апостола Филиппа.
В то время, когда Александр оканчивал свою жизнь в Волжском Городце, его верный друг и сподвижник, митрополит Кирилл, гостил во Владимире на Клязьме. Служа в соборном храме обедню и, без сомнения, горячо молясь о благополучном возвращении великого князя из Орды, святитель внезапно поднял свой взор вверх и увидел, что перед ним, как живой, стоит Александр, но озаренный неземным сиянием, а затем тихо, как бы вознесясь на крыльях, скрылось из глаз Кирилла «подобие образа блаженного великого князя Александра». Митрополит понял, что не стало великого защитника и печальника за Родину.
«Зашло солнце земли Русской», – проговорил он сквозь слезы с амвона. Но никто не мог понять значения этих слов.
Тогда Кирилл, прерывая слова рыданиями, громко произнес: «Чада моя милая, знайте, что ныне благоверный князь великий Александр преставился»… Ужас охватил всех при этих словах. Раздались вопли скорби и отчаяния. «Погибаем!» – воскликнули все единодушно.
Скоро опустел весь стольный город Владимир; духовенство, бояре и народ, несмотря на жестокий мороз, вышли к Боголюбову встретить драгоценный прах своего великого князя, а 23 ноября состоялось торжественное отпевание в соборном храме.
Когда инок Севастьян, приблизившись к гробу, хотел было разогнуть руку усопшего, чтобы митрополит мог вложить в нее грамоту душевную, то блаженный князь, «яко жив», сам простер руку, чтобы принять «свиток грехов прощения», и затем снова сложил крестообразно руки на груди. Это чудо глубоко поразило всех присутствующих.
Затем тело было положено в соборной церкви иноческой обители Рождества Богородицы.
Говорить о земных заслугах Александра перед Родиной излишне. Они навеки запечатлены в сердцах всех истинно русских людей и преемственно передаются отцами своим детям в то время, когда они начинают учить их молиться Богу и любить своего государя и Родину.
О многочисленных же чудесах при мощах святого благоверного великого князя Александра Невского и о их перенесении Петром Великим в Петербург будет говориться в последующих «Сказаниях о Русской земле».
Скоро после Александра Невского сошел в могилу и Даниил Романович Галицкий. Когда он вернулся домой от Батыя с ханским пожалованием, то король венгерский и поляки стали наперерыв искать его дружбы, так как Даниил, конечно, стал им страшен приобретенными связями с татарами. Но сам Даниил не мог забыть «злой чести татарской» и всех унижений, вытерпленных им в Орде, и решил искать сближения с Западом, чтобы иметь себе союзников для борьбы с монголами.
Он вошел в сношения с папой, причем был поднят вопрос о переходе его и всего галицкого народа под власть последнего, если папа соберет достаточно большое количество войск против татар; при этом Даниил настаивал, чтобы был собран Вселенский собор для обсуждения вопроса о примирении православной и латинской веры, а папа, соглашаясь на это, проклял в своем послании всех католиков, которые будут хулить православие до созыва собора. Но как со стороны Даниила не было искреннего желания признать папу главой церкви, так и со стороны папы обещания собрать войска и созвать собор были тоже только искусной уловкой, или, как говорят, политикой, с целью переманить в латинство Даниила со всеми его подданными. К тому же увлечение на Западе Крестовыми походами прошло, и на призыв папы никто и не думал собираться идти против татар.
Тогда хитрый Иннокентий Четвертый вздумал прельстить Даниила присылкой королевского венца; но тот разумно отвечал на это: «Требую войска, а не венца, украшения суетного, пока варвары господствуют над нами». Однако, уступая настояниям матери и вельмож, Даниил принял венец, но скоро прекратил сношения с папой, убедившись, что помощи от него не будет, и стал сам готовиться к борьбе с татарами, деятельно укрепляя свои города. Затем он напал на ханского темника Куремсу, отличавшегося отсутствием способностей, и несколько раз бил татарские отряды, чем стяжал себе громкую славу у соседей и распространил свое влияние как в Польше и Венгрии, так и в Литве.
Но эти успехи над татарами были непрочны: в 1261 году на смену бездарному Куремсе явился умный и деятельный Бурундай, и все быстро переменилось. Бурундай потребовал, чтобы были срыты все крепости, и Даниил, убедившись, что сопротивление невозможно, должен был этому подчиниться; только один Холм был спасен благодаря хитрости брата Даниила Василька. Уничтожив крепости, татары решили рассорить Даниила и с его союзниками. «Ты наш друг, – объявили они ему, – пойдем с твоими войсками наказывать нашего врага, венгерского короля». Даниил должен был послать свои войска воевать против союзных венгров. Затем татары ему сказали: «Ты наш друг, пойдем воевать нашего врага, литовского князя», также союзника Даниила. И вот Даниил должен идти и на этого союзника. То же делалось и по отношению к Польше. Конечно, Даниил не мог долго переносить таких страданий и умер в 1264 году.
Неудача, постигнувшая доблестного Даниила по отношению татар, ясно показывает, насколько проницательно и мудро относительно их было поведение Александра Невского, сразу понявшего, что спасти свою Родину можно было в его время только безусловным подчинением нашим новым владыкам.
Кроме этой единственной ошибки по отношению татар, вся остальная деятельность Даниила была необыкновенно целесообразна и плодотворна для своей земли. Он до смерти сохранил юношескую отвагу и в своих бесчисленных походах всегда ходил во главе войска. После монгольского нашествия он быстро вновь привел своими неустанными заботами Галицкую и Волынскую земли в цветущее состояние, усилил торговлю и промышленность и обстроил много городов; при этом, однако, за недостатком русских он населял свои города немцами, армянами, поляками и жидами, что впоследствии сильно отразилось на судьбах края, который, как мы увидим, менее чем через восемьдесят лет после его кончины был разделен между венграми, поляками и литовцами.
Одновременно с Даниилом Романовичем окончил свой земной путь и Миндовг, первый собиратель Литвы. Образование двух сильных немецких орденов с одной стороны, а с другой – бедственное для Руси нашествие татар должны были привести к тому, что литовцы, отступая перед более сильным врагом, немцами, направляли свои силы на покорение русских пограничных владений, обессиленных татарами и внутренними усобицами.
Плано-Карпини в своем рассказе о поездке в 1246 году в Орду говорит, что литовцы после нашествия Батыя безнаказанно опустошали русские области.
Как нельзя более подходил по своему душевному складу для направления деятельности всех литовских племен Миндовг, их первый собиратель: хитрый, жестокий и умный варвар; он всегда верно оценивал положение дел, не разбирал средств для достижения своих целей и не останавливался ни перед каким злодейством. Мы видели, что, когда ему пришлось круто со стороны рыцарей, он прибегнул к покровительству папы, принял латинство и получил королевский венец; когда же надобность в папе прошла, то он опять стал язычником, а затем, разбив немцев, торжественно принес в жертву своим богам рыцаря, сжегши его на костре вместе с конем. Наконец, видя возрастающую силу Даниила Романовича, Миндовг, чтобы приобрести его дружбу, уступил ему часть захваченных русских земель и выдал свою дочь за сына Даниилова Шварна; при этом собственный его сын Воишелг, возбуждавший у современников ужас своею свирепой жестокостью, крестился и даже постригся потом в монахи.