Надругавшись над несчастным, Ковгадый велел отвести его прочь; с тех пор на глазах Михаила всегда были слезы, потому что он предугадывал свою участь. Прошел еще день, и Михаил велел отпеть заутреню, прочел со слезами правило к причащению, исповедовался, призвал сына своего Константина, бывшего тоже в Орде, чтобы объявить ему последнюю свою волю, и потом сказал: «Дайте мне Псалтырь, очень тяжело у меня на душе». Открылся псалом: «Сердце мое смутися во мне, и страх смертный прииде на мя». «Что значит этот псалом?» – спросил князь у священников; те, чтобы не смутить его еще больше, указали на другой псалом: «Возверзи на Господа печаль свою, и той ти пропитает и не даст во веки смятения праведному». Когда Михаил перестал читать, вдруг вскочил в вежу отрок, бледный весь, и едва мог выговорить: «Господин князь, идут от хана Ковгадый и князь Юрий Даниилович со множеством народа, прямо к твоей веже». Михаил тотчас встал и со вздохом сказал: «Знаю, зачем идут, убить меня» – и послал Константина к ханше. Между тем палачи вошли в вежу, схватили Михаила за колоду и ударили его об стену так, что вежа проломилась; когда же Михаил вскочил на ноги, то на него бросилось множество убийц, повалили на землю и били пятами нещадно; наконец один из них, по имени Романец, вероятно русский, выхватил большой нож, ударил им Михаила в ребра и вырезал сердце.
За свою мученическую кончину князь Михаил Ярославович Тверской причтен нашей церковью к лику святых. Тело его было доставлено в Русскую землю и похоронено в 1319 году в Москве, в Спасском монастыре.
В 1320 году Юрий вернулся в Москву с ярлыком на великое княжение и привез с собой молодого Константина Михайловича и бояр его в качестве пленников; только заключив мир с его братьями – Димитрием, Александром и Василием – на выгодных условиях, Юрий согласился отпустить Константина, а также отдать тело убитого князя Михаила его скорбной вдове – княгине Анне.
Эта княгиня Анна, по наименованию Кашинская, так как принесла за собой в приданое город Кашин, была замечательной женщиной, как своею высокоправедной жизнью, так и великими несчастиями, ее постигшими, причем убиение мужа в Орде было только их началом[28].
Несмотря на заключенный мир, вражда сыновей Михаила Тверского с Юрием Московским, разумеется, не прекратилась.
Скоро Юрия успели оклеветать в Орде, что он утаивает «выходное» серебро, то есть собираемое для уплаты дани татарам. Обвинение это было очень важным, так как после переписи 1275 года ханы стали поручать собирать дань самим князьям.
Димитрий Михайлович Тверской отправился в Орду и получил там ярлык на великое княжение, а к Юрию оттуда прибыл грозный посол Ахмыл звать его к ответу. Когда же Юрий отправился в путь, то Михайловичи стерегли его на всех путях, желая схватить и своими руками доставить в Орду, причем он едва спасся близ Ярославля от захвата Александром Михайловичем и, кружным путем через Пермь, достиг, наконец, Сарая.
Здесь он встретился со старшим Михайловичем – Димитрием, по прозванию Грозные Очи. Этот Димитрий Михайлович убил Юрия своими руками 21 ноября 1324 года, кажется, на глазах хана, – в канун дня казни своего отца; он убил его без ханского слова, надеясь на милость Узбека, который очень чтил Димитрия. Хан, однако, подвергнул его опале за самоуправство и велел тоже убить, а ярлык на великое княжение отдал брату его Александру Михайловичу Тверскому.
Что же касается до княжества Московского, то здесь после Юрия, успевшего, несмотря на крайне беспокойную жизнь, увеличить его землями по всему течению Москвы-реки, сел его брат Иоанн Даниилович. При этом, так как остальные братья его умерли еще при жизни Юрия, он стал один княжить во всей Московской волости.
Князь Иоанн Даниилович вполне походил своим нравом как на отца, так и на прапрадеда – Всеволода Большое Гнездо; всем своим образом мыслей и всеми действиями он совершенно отвечал духу и желаниям земских людей и, как мы увидим, был одним из великих государей Русской земли. За свою необыкновенную доброту и внимание к нищим и сирым, причем он всегда ходил с огромным кошелем калитою, для раздачи милостыни, благодарный народ прозвал его Калита.
Одновременно с занятием Иоанном Данииловичем Московского стола произошло и другое событие, в высшей степени важное и благодетельное для Москвы и имевшее, кроме того, огромнейшее влияние и на всю дальнейшую жизнь нашей Родины.
Мы уже говорили, что митрополит Максим окончательно переехал на жительство в 1299 году из совершенно разоренного Киева во Владимир на Клязьме, бывший стольным городом старшего великого княжества Владимирского, хотя в это время князья, получив ярлык на великое княжение, уже не переезжали в него, а продолжали жить в своих уделах.
Преемник Максима митрополит Петр был замечательный человек. Это был старец святой жизни, незлобивый и беспредельно преданный своей Родине. Вот этой-то беспредельной любовью к Русской земле, подверженной при его жизни тяжелому и позорному татарскому игу, и замечателен митрополит Петр. Все помыслы его были всецело поглощены заботами о своей пастве и думами о том, как поднять нашу Родину из той пучины бедствий и унижений, в которую ее ввергло татарское иго. При этом святой Петр, как служитель Церкви, яснее других людей понимал, разумеется, что основная причина наших бедствий заключалась в отсутствии братолюбия и разделении нашей державы на ряд отдельных владений. Без сомнения, митрополит Петр питал в своем сердце горячее желание видеть вновь Русскую землю под властью единого сильного государя, и, разъезжая постоянно по делам паствы из одного конца Руси в другой, он горячо полюбил набожного Иоанна Данииловича, князя мудрого и заботливого о своих подданных.
Полюбилась митрополиту Петру и Москва, чудесно расположенная в прекрасной местности, в узле дорог, идущих с разных концов Русской земли. В ней он часто останавливался для отдыха во время своих путешествий, а когда Иоанн Даниилович после брата Юрия, в 1325 году, сел в Москве на княжение, то митрополит Петр сам переехал сюда же на жительство и умер здесь в следующем, 1326 году, причем перед смертью призвал к себе Калиту, завещал похоронить себя в Москве и построить каменный храм во имя Успения Святой Богородицы, а затем произнес следующее пророческое слово: «Если меня, сын, послушаешься, храм Пречистой Богородице построишь и меня упокоишь в своем городе, то и сам прославишься больше других князей, и сыновья, и внуки твои, и город этот славен будет, святители станут в нем жить, и подчинит он себе все остальные города». После этого Петр вскоре умер и, согласно завещанию, был похоронен Калитой в заложенном им Успенском соборе, запрестольный образ для которого был написан самим святителем.
Конечно, гроб святого Петра был так же драгоценен для Москвы, как и пребывание живого святителя. Выбор Петра казался внушением Божиим, и новый митрополит Феогност, тоже человек исключительной святости, уже не хотел оставить гроб и дом чудотворца и поселился в нем.
Это перенесение местожительства митрополита в Москву имело огромное значение. Митрополит был один на всю Русь, а потому, пребывая в Москве, он давал и ей вид столицы всея Руси; при этом, конечно, действия князей, здесь сидевших, должны были всегда направляться советами и руководством митрополитов, а советы эти могли быть только направлены ко благу всей земли, почему вся земля и должна была скоро приучиться уважать и ценить все то, что исходило из Москвы, от митрополита и ее князя. Другие князья хорошо понимали, что значил переход митрополита на жительство в Москву, и, конечно, очень на это досадовали, но делать было нечего.
Тем временем в Тверь возвратился из Орды Александр Михайлович и с ним татары, его должники, собирать долги, вероятно, за полученный ярлык на великое княжение, и было много тяготы от них Тверской земле. Из Москвы же должен был идти в Орду, и пошел туда, брат убитого князя Иоанн Калита. Скоро своим мудрым поведением, следуя примеру великого деда Александра Невского, он сумел приобрести полное доверие татар, что, конечно, послужило на благо его подданных.
В 1327 году в Тверь приехал свирепый ханский посол Шевкал, или Щелкан, Дуденевич, двоюродный брат Узбека. До сих пор татарское владычество над Русью происходило издалека. Теперь, по-видимому, татары задумали иное. Царевичи и князья стали будто бы говорить хану, что для полного завоевания Русской земли необходимо совсем истребить и тверского, и всех русских князей, причем будто бы именно Щелкан и вызвался на это дело. «Если повелишь мне, – говорил он хану, – я пойду на Русь и разорю христианство, князей их изобью, а княжьих детей к тебе приведу». И повелел ему хан так исполнить.
Приехав в Тверь, Щелкан действительно изгнал великого князя Александра с отцовского двора и поселился в нем сам.
Скоро начались обиды, грабежи, поругания, насилия; жители возмущались и стали жаловаться князю; но Александр не мог помочь и велел терпеть. Однако тверичи искали только удобного случая, чтобы броситься избивать татар. Говорят, что и Щелкан тоже ожидал только всенародного скопления, чтобы разом истребить православное христианство. И вот в день Успения Богородицы дьякон Дюдько повел утром молодую и здоровую кобылу на водопой; увидев хорошую лошадь, татары кинулись ее отнимать. Это и послужило знаком к кровопролитному побоищу с обеих сторон. Говорили, что сам Александр, узнав о замысле Щелкана, предупредил его и начал битву.
Бились весь день; к вечеру Александр одолел, причем Щелкан сгорел в княжеском дворце со всеми своими татарами. Гостей – купцов ордынских, которые вовсе не участвовали в битве, всех побили, посекли, иных пожгли на кострах, иных потопили. Это была беда напрасная и неразумная. Тверичи доконали всех татар, не оставив даже и вестника, чтобы рассказать в Орде о случившемся.
Услышав об этом погроме, Узбек рассвирепел на тверских князей и, решив их всех истребить, в гневе потребовал в Орду Иоанна Калиту, ибо только московский князь остался теперь видным лицом и старшим во всем княжеском роде Суздальской земли.