Если бы и не желал идти в Орду князь Иоанн Даниилович, боясь ханского гнева, он неминуемо должен был идти для спасения от татарской грозы собственных Московских волостей; вместе с тем он должен был заступиться и за всю землю, направив грозу по возможности исключительно на виноватого, на Тверскую область. При этом, конечно, несчастье Твери было выгодно для Москвы, так как открывало ей просторную дорогу к первенству; требовалось только уменье стать между Ордою и Русской землею в такие отношения, чтобы надолго успокоить обе стороны.
Наказать тверского князя, за неимоверное самоволие над татарами, пришла особая большая рать, пять темников великих с 50 тысячами войска и множеством ордынских князей. С ними же шел Иоанн Калита и, кроме него, суздальские князья.
«Кто берег свою отчину, да и всю Русскую землю, тот должен был идти теперь с татарами, хотя бы против родного отца», – говорит по этому поводу знаменитый исследователь русской жизни И.Е. Забелин. Татары пошли прямо к Твери, опустошили все тверские города и хотели было идти к Новгороду, но он откупился двумя тысячами рублей и множеством даров[29]. Было разорение, и полонение, и кровопролитие великое, просто сказать, татары, как говорит летописец, «положили пусту всю Русскую землю». Сохранил Бог только Новгород да Москву и всю отчину Иоанна Данииловича. Тверской же Александр с семьей убежал было в Новгород, но не был там принят и потому ушел во Псков, где псковичи, хорошо памятуя завещание Александра Невского и свою присягу ему – принимать с честью и беречь всех князей изгнанников, приходящих в печали, – ласково встретили Александра.
Когда татары возвратились в Орду, следом за ними пошли и русские князья утверждать себя на княжения, ввиду сложившихся новых отношений после погрома Твери. Хан Узбек отдал великое княжение Иоанну Московскому и «иныя княжения даде ему к Москве», а Константину Михайловичу – тверское княжение, но вместе с тем повелел всем заодно искать брата его Александра.
Исполняя ханское повеление, все князья отправили послов к Александру во Псков и наказали идти в Орду. Но Александр отказался идти. Тогда Узбек, в 1329 году, прислал новый приказ, чтобы все князья непременно бы отыскали и привели в Орду Александра. Дело становилось опасным и общим. За него должна была отвечать вся земля. Так сами татары способствовали пробуждению в народе общих целей.
Все князья, и во главе их митрополит Феогност, послали сказать Александру: «Иди в Орду, не погуби христиан от поганых. Лучше тебе одному за всех пострадать и тем сохранить землю от беды». Александр хотел идти, но псковичи не пустили его, говоря: «Не езди, господин, в Орду; что бы с тобой ни случилось, умрем, господин, с тобою на одном месте». Это было весьма благородно со стороны псковичей, но могло иметь весьма пагубные последствия для всей земли, особенно имея в виду, что татарам пришлось бы пройти через всю Русскую землю, прежде чем добраться до Пскова. Ввиду этого Иоанн Даниилович, старейший вождь всего ополчения, двинул войска из Новгорода на Псков, но они шли так медленно, что в три недели сделали 110 верст. Ясно было, что войны не предполагалось; для того же, чтобы смирить псковичей без кровопролития, митрополит Феогност объявил, что если они не отпустят Александра, то он отлучит их от церкви и запрет все храмы, – это подействовало; Александр, не желая подвергать такой казни Псков, побежал к немцам, а потом в Литву, а хану донесли, что он ушел к немцам, и Узбек этим удовольствовался. Через полтора года, когда гроза утихла, Александр вернулся во Псков, где все время оставалась его семья, и стал снова в нем княжить. Но, сидя спокойно во Пскове, Александр все-таки хорошо понимал, что, убежав из своей отчины Твери, он тем самым лишает и своих детей прав на владение отцовским наследством, и решил поэтому попытаться искать примирения с ханом, для чего послал в Орду своего старшего сына, конечно, не с пустыми руками.
Хан потребовал его самого. И вот в 1337 году, прокняжив десять лет во Пскове на свободе, князь Александр, простившись с семьей и боярами и напутствуемый духовенством, пошел в татарскую неволю. «Господин царь вольный! – сказал он Узбеку, – много я виновен перед тобою, но пришел к тебе; ищу твоей милости… Смерть или жизнь приму от тебя, как тебе Бог известит, я на все готов. Вот голова моя перед тобою!» Смиренная мудрость князя победила ханский гнев. «Избавился от смерти князь Александр», – молвил Узбек и пожаловал его Тверским княжением.
Но после десяти лет в самой Твери произошла уже перемена к бывшему князю; как только туда приехал Александр и перевез из Пскова свою княгиню и детей, многие бояре, пользуясь своим правом свободного отъезда, поспешили уехать от него в Москву.
Затем летописец говорит, что Александр не утвердил договора с московским великим князем и, не взяв с ним мира, послал зачем-то в Орду своего старшего сына Феодора.
Предупреждая опасность, Иоанн Калита тоже пошел в Орду с двумя сыновьями – Симеоном и Иоанном. Он возвратился с великим пожалованием, но по его думе хан потребовал к себе в Орду налицо всех русских князей. Иоанн Даниилович, впрочем, сам не поехал, но послал туда всех трех своих сыновей – Симеона, Иоанна и Андрея.
Весь собор русских князей должен был решить в Орде, кто заводчик новой крамолы и кто желает добра Русской земле. Десять лет, в течение отсутствия Александра, Тверское княжество пребывало в тишине и все в нем были довольны своей участью, подчиняясь московскому великому князю только в общеземском отношении. Ясное дело, что Александр шел дальше и, получив в последний свой приезд в Орду точку опоры у жены Узбека, искал владычества над Москвой и всей землею, что вызвало общее возбуждение, для окончания которого хан и созвал в Орде собор всех князей.
Конечно, по этому поводу на княжеском соборе было высказано против Александра много неудовольствий; и вот, разгневанный этими суждениями, Узбек повелел коварно вызвать его, тихо, кротко, с обещанием, что зовет к великому «жалованию». Александр колебался, но решился идти. «Если пойду, приму смерть, – рассуждал он, – если же не пойду, то придет рать и много христиан будет пленено и убито, и всему тому буду я виноват. Лучше одному за всех погибнуть».
Когда после печальных проводов из Твери он прибыл в Орду, то сын его Феодор объявил, что дела его идут плохо. Скоро Узбек решил его участь, определил смерть и назначил день казни на 29 октября 1339 года. В этот день Александр встал рано, помолился и, видя, что время проходит, послал к ханше за вестями, а сам сел на коня и поехал к знакомым разузнавать о своей участи. Но отовсюду был один ответ, что казнь назначена на сегодня. Тогда Александр, вернувшись к себе, стал прощаться с сыном и боярами, сделал распоряжение насчет княжества своего, исповедался и причастился; то же сделали Феодор и бояре. Ждали после этого недолго: вошли отроки с плачем и объявили о приближении убийц. Мужественный Александр сам вышел им навстречу и был рознят по суставам, вместе с сыном Феодором.
Так потеряла святая страдалица великая княгиня Анна Кашинская и своего второго сына, вместе с внуком Феодором. Русская земля встретила останки новых мучеников с глубоким религиозным чувством общего к ним почтения; они были преданы земле в Тверской соборной церкви, подле гробниц святого Михаила и Димитрия Грозные Очи.
Так закончилась борьба Москвы с Тверью. После нее ни тверские князья, ни рязанские, также бывшие в это время довольно сильными, не могли уже тягаться с Москвою. Внешним же выражением победы Москвы было перенесение в нее из Твери большого колокола из церкви Святого Спаса.
«Довольно кратко обозначенные в летописях обстоятельства описанных тверских и московских отношений дают полную возможность обвинять московского Иоанна Данииловича в хитрой, ловкой, то есть коварной, плутовской политике, погубившей князя Александра, – говорит И.Е. Забелин. – Однако, – продолжает он, – рассмотревши эти обстоятельства с должным вниманием, мы увидим, что Александр погиб вовсе не от хитрости врагов, но от собственной самоуверенности и самонадеянности в том, что он легко их осилит. По-видимому, он намеревался перенять у Москвы и самое великое княжение».
Конечно, этого Москва не могла уступить, особенно после установившейся земской тишины, которую народ прямо приписывал тому обстоятельству, что на великом княжении утвердился московский князь. Даже тверской летописец и тот так говорит про княжение Иоанна Калиты: «Того же лета сяде Иоанн Данилович на великом княжении всея Руси, и была тишина великая на 40 лет и престаша поганыя воевать Русскую землю и закалати христиан: и отдохнуша и опочинуша христиане от великия истомы и многия тягости, и от насилия татарского; и бысть оттоле тишина велика по всей земле». Ловким же хитрецом московский князь выставляется некоторыми потому, что он, всегда памятуя прежде всего о народном благе, держал себя осторожно и вовсе не отличался той безрассудной самоуверенностью и самонадеянностью, которой особенно славились тверские князья, поддерживаемые в этом своими искусными в крамоле боярами.
Москва же, как мы видели, вначале даже и не боролась, а только защищалась от Твери, стараясь сохранить за собой Переяславское княжество. При этом надо не забывать, что хождение в Орду было всегда опасным делом и для таких ханских любимцев, какими сделались вскоре московские князья; даже Иоанн Калита, собираясь в Орду, писал духовное завещание.
Осторожное и разумное поведение Москвы по отношению татар не замедлило принести обильные плоды. Татары, усыпленные «смиренной мудростью» Калиты, всячески ему покровительствовали и усиленно способствовали этим созданию в будущем из Московского княжества могучей силы против себя же. Мы уже видели, что выгодное положение города Москвы, в узле главнейших путей того времени, привлекало к нему торговых людей; сюда же шли на житье и многочисленные поселенцы, привлекаемые как возможностью заработка, так и тишиной, и спокойствием, которые водворил Калита в своей земле; он «исправи землю Русскую от татей», говорит летописец, и водворил «тишину велию и правый суд». Кроме того, Калита ввел в действие и важный земледельческий закон, по образцу Византийского земско-полицейского и уголовного устава.