ый большой алый стяг с ликом Нерукотворного Спаса. Димитрий сошел с своего богато убранного коня, усердно помолился Богу, снял с себя золототканый плащ и возложил его на своего любимца, боярина Михаила Андреевича Бренка; сам же покрылся сверх своей позлащенной брони простым плащом и пересел на другую лошадь. Затем он вынул из-за пазухи крест с частицею животворящего древа, вкусил просфору, присланную святым Сергием, и, творя в сердечном умилении молитву, поехал в сторожевой полк, чтобы впереди него, по примеру великих своих предков, собственноручно ударить на врагов.
Очевидно, Димитрий надел свой златотканый плащ на боярина Бренка для того, чтобы не сразу броситься в глаза татарам, а также и для того, чтобы простые воины, взглядывая во время сечи на большой полк и видя под алым стягом всадника в златотканом плаще, имели бы уверенность, что их славный вождь жив.
Князья и воеводы удерживали Димитрия от желания драться впереди как простому воину и указывали, что ему надлежит стоять в стороне от битвы, наблюдая за ее ходом.
«Тебе подобает стоять особо от битвы, – говорили они, – и смотреть на сражающихся, а потом честить и жаловать оставшихся в живых и творить память по убиенным. Если же тебя, государь, лишимся, то уподобимся стаду овец без пастыря; придут волки и распугают нас». Но уговоры их были напрасны. «Братия моя милая, – отвечал Димитрий, – добрыя ваши речи и похвалы достойныя. Но если я вам глава, то впереди вас хочу и битву начать. Умру или жив буду – вместе с вами».
Часов в одиннадцать утра показалась татарская рать; своими серыми кафтанами и темными щитами она походила на черную тучу. Навстречу татарам немедленно двинулись русские, сияя своими светлыми доспехами и червлеными щитами. Передовой татарский полк в средней своей части состоял из пехоты (вероятно, наемные итальянцы – крымские генуэзцы). Эти пехотинцы шли густым строем, причем задние ряды клали свои копья на плечи передних; у последних они были короче, а у задних длиннее. В русском передовом полку тоже имелась пехота.
В некотором расстоянии друг от друга обе рати вдруг остановились. Тут с татарской стороны выехал огромный воин, подобный древнему Голиафу, чтобы начать битву единоборством. Звали татарского великана Челибей, а по другим сведениям – Темир-Мурза.
Завидя его, инок Пересвет, шедший с Ослябей в передовом полку, сказал воеводам, что хочет биться с татарином, и воскликнул: «Отцы и братья, простите меня грешнаго; брате Ослябе, моли за меня Бога. Преподобный отец игумен Сергий, помоги мне молитвою твоею!» Затем с копьем в руке и со схимою и крестом на голове Пересвет выскакал из рядов и понесся на татарского Голиафа. Тот тоже кинулся ему навстречу, и оба ударились друг о друга с такой силою, что кони их пали на колени, а сами богатыри мертвыми ринулись на землю.
Вслед за тем наступил черед и Димитрия Иоанновича. Он бросился во главе передового полка на татар и, громогласно читая псалом: «Бог нам прибежище и сила», – врубился в их ряды.
Вскоре обе рати смешались, и началась жесточайшая сеча. Димитрий продолжал сражаться как простой ратник, показывая пример мужества и отваги, и переменил несколько коней, убитых под ним. Мамай же, по татарскому обычаю, наблюдал за сражением с вершины Красного холма. Ратники задыхались в густой свалке, а расступиться в сторону мешали свойства местности, изрезанной оврагами. В тесноте воины схватывали противника левой рукой, а правой рубили или кололи. Многие умирали под конскими копытами. По выражению летописца, «копья ломались как солома, стрелы падали дождем, пыль закрывала солнечные лучи, мечи сверкали молниями, а люди падали, как трава под косою, кровь же лилась как вода и текла ручьями». Кони едва могли двигаться от множества трупов, которыми в самое короткое время покрылось все поле битвы.
Скоро пешая русская рать, бывшая в передовом полку, вся полегла костьми. Татары, коих было свыше трехсот тысяч, пользуясь своим превосходством в числе, стали теперь напирать на главную рать. Продвигаясь вперед в жаркой сечи, они досеклись до великокняжеского стяга и успели, несмотря на отчаянное сопротивление, подрубить его древко, причем был убит славный боярин Бренка. Настал страшный час. Но Глеб Брянский и окольничий Тимофей Вельяминов с своими полками смогли наконец остановить дальнейшее движение врагов в этом месте. На нашей же правой руке храбрый Андрей Ольгердович не только выдержал напор сильного татарского полчища, навалившегося на него, но стал даже его одолевать.
Тогда татары, видя, что нельзя обойти русских с крыльев, благодаря искусному расположению нашей рати великим князем, решили прорвать где-либо наш строй и ударили с огромными силами на наше левое крыло, с целью уничтожить его совершенно. Страшный бой закипел здесь: свежие полчища татар устремлялись сюда одно за другим; наконец, все храбрые белозерские князья, дравшиеся героями, пали, и наш полк левой руки, тая все более и более, стал подаваться назад под напором врагов. Вследствие этого большому полку угрожала теперь опасность быть обойденным с боку и с тыла, причем войско наше припиралось к реке Непрядве и отрезывалось от Дона и мостов. Конечно, татарские воеводы хорошо соображали это, а потому и направили все свои силы в самое чувствительное место русского войска. Уже раздавалось неистовое гиканье и победные клики татар. Но тут-то и сказалась замечательная предусмотрительность великого князя в расположении нашего засадного полка.
Храбрый Владимир Андреевич уже давно порывался вступить с этим полком в бой, следя (при помощи нескольких воинов, взобравшихся на деревья) за его ходом. Но опытный Димитрий Михайлович Волынский-Боброк его сдерживал, и только когда наступавшая в пылу боя на наше ослабленное левое крыло татарская рать поравнялась с дубравой, где стоял засадный полк, тогда Волынский-Боброк решил двинуться. Он громко воскликнул: «Теперь и наш час приспел. Дерзайте, братия и други. Во имя Отца и Сына и Святого Духа», – и, «как соколы на журавлиное стадо», устремились герои засадного полка на совершенно не чаявших их татар. Конечно, это ошеломило их до чрезвычайности. А между тем и Димитрий Ольгердович, предусмотрительно поставленный позади большого полка, в виде его поддержки, закрыл с своей стороны его открывшийся бок, и татарская рать попала здесь как бы между двух стен.
К концу дня русское мужество и стойкость взяли наконец верх. Татары дрогнули и стали повсеместно отходить назад. Около своих таборов они приостановились и вновь вступили в бой, но ненадолго. Русские неудержимо пошли вперед и охватывали врагов со всех сторон. Скоро все татарское полчище обратилось в дикое бегство. Сам Мамай, охваченный ужасом, воскликнул с тоской: «Велик Бог христианский!» – и бежал без оглядки. Наши конные отряды преследовали врагов до реки Мечи, то есть на расстоянии 40 верст.
Победа была самая полная. Ягайло, стоявший от поля битвы в расстоянии дневного перехода, поспешно отступил в свои пределы, как только узнал о ее печальном исходе для Мамая.
Храбрый Владимир Андреевич стал на костях под алым великокняжеским знаменем и велел трубить сбор. Скоро со всех сторон начали съезжаться князья и воеводы, но Димитрия не было. «Где брат мой и первоначальник нашей славы?» – с беспокойством спрашивал Владимир Андреевич, но никто не мог дать на это ответа, хотя многие и видели отдельные подвиги Димитрия в течение дня.
Тогда были посланы во все стороны люди его дружины. Они рассыпались по Куликову полю и начали прилежно осматривать лежавшие повсюду кучи трупов. Некоторые увидели на одном убитом великокняжеский плащ и думали, что нашли Димитрия; но это оказался боярин Бренка; другие приняли было за великого князя Феодора Семеновича Белозерского, который был похож на него; третьи нашли павшего коня и несколько убитых слуг Димитрия; но самого его не было видно. Наконец, два костромича, Феодор Сабур и Григорий Хлопшцев, усмотрели в какой-то дубраве великого князя, лежащего недвижимо под ветвями вновь срубленного дерева, но с признаками жизни. Скоро сюда прискакали все князья и бояре и, слезши с коней, поклонились до земли лежащему Димитрию.
«Брат мой милый, великий княже Димитрий Иоаннович! Слава Господу нашему Иисусу Христу и Пречистой Его Матери! Молитвами и помощью угодников Божиих мы победили своих супостатов», – раздался над ним взволнованный голос.
«Кто глаголет сие?» – проговорил Димитрий, открывая глаза.
«Это я, брат твой Владимир; возвещаю тебе, что Бог явил тебе милость, даровав победу над врагами».
Обрадованного Димитрия подняли на ноги. Шлем его и латы были иссечены; все тело покрыто язвами и ушибами, но смертельных ран не было. Его повезли в великокняжеский шатер и веселыми трубными звуками известили воинство, что его державный вождь милостию Божиею жив.
Следующий день был воскресный. Вознеся усердные молитвы Всевышнему, Димитрий, несмотря на страшное утомление и слабость, стал объезжать войска и горячо благодарить их за славную победу. Потом он отправился осматривать поле битвы. Зрелище было потрясающее. При виде множества убитых славных защитников Родины великий князь залился слезами. Одних князей было убито 15 человек. Кроме Пересвета, погиб и славный инок Ослябя, а также лихой разведчик Семен Мелик и много других бояр.
Восемь дней оставались русские близ места ужасного побоища, предавая погребению своих братий. Когда сосчитали оставшихся в живых, то их было только 40 тысяч человек. Такой дорогой ценой была куплена Куликовская победа!
Значение ее, конечно, было громадно во всех отношениях. Это было несомненное торжество Руси над всей татарской ордой; мало того, это было вместе с тем и торжество Европы над Азией. Русский народ, волею Всевышнего поставленный в сторожах всех европейских народов для защиты их от вторжения азиатских полчищ, блистательно выполнил на Куликовом поле свое великое назначение. Если же мы припомним, что с одной стороны участвовали все несметные силы Мамая, а с другой – население только трех или четырех губерний нынешней Европейской России, то мы должны еще более проникнуться благоговейным уважением перед великим подвигом доблестных наших предков и пред изумительными дарованиями Димитрия Иоанновича, получившего от благодарного русского народа за Куликовскую победу наименование Донской.