Дело заключалось в следующем. В 1370 году умер польский король Казимир Великий, не оставив мужского поколения; он утвердил еще при жизни свое наследство за племянником – венгерским королем Людовиком, а когда этот последний умер, то польской королевой в 1383 году была признана его четырнадцатилетняя дочь Ядвига. Конечно, всеми делами в Польше правило сильное латинское духовенство и польские вельможи. Ядвига еще с детства была невестою своего ровесника, австрийского принца Вильгельма, и семи лет от роду венчалась с ним в церкви, после чего их разъединили до тех пор, пока они не подрастут до двенадцати лет. Между тем к этому времени умер отец Ядвиги, и она, после полуторагодовых усобиц и переговоров, была выбрана королевой Польши.
Польские государственные люди были сильно озабочены, с одной стороны, возрастающим могуществом Литвы, часто нападавшей на польские владения, а с другой – ростом могущества немецкого ордена в Пруссии. И вот они решили соединить Литву с Польшей посредством брака Ядвиги с Ягайлой, которому в это время было около сорока лет. Это, конечно, было крайне выгодно Польше, так как Литва соединялась с ней в одно государство; было выгодно и заманчиво и для Ягайлы, который не только согласился перейти из православия в латинство, но согласился крестить в католическую веру и своих литовцев.
Однако сильное препятствие было за Ядвигой. Латинские епископы и польские вельможи настаивали, чтобы она расторгла свой брак с принцем Вильгельмом для пользы государства, но Ядвига, весьма благочестивая девица, оставалась верна своему мужу, которого последний раз видела будучи семи лет от роду; обладая очень большим воображением, она постоянно о нем мечтала и наотрез отказалась расторгнуть с ним брак.
При этих обстоятельствах в Краков, где пребывала Ядвига, неожиданно самолично прибыл ее юный муж, красивый и статный. Польские вельможи, конечно, приняли все меры, чтобы не допустить его до Ядвиги. Но Ядвига нашла способ устраивать с ним свидания в одном старом монастыре, и между молодыми супругами вспыхнула самая страстная любовь, причем Вильгельм даже некоторое время скрывался в покоях своей красавицы жены. Вскоре, однако, об этом узнали, и молодой принц был с позором изгнан из королевского замка, а страже был отдан приказ не выпускать королеву за его ворота.
Влюбленная Ядвига хотела во что бы то ни стало следовать за мужем; когда она увидела запертыми перед собою ворота и убедилась, что их ей не открыть, то схватила топор и принялась сбивать тяжелые замки. Но, конечно, руки ее были для этого слишком слабы, и она поневоле должна была покориться своей участи. Скоро Ядвига имела случай убедиться, что ее юный муж проявил менее доблести к защите своих супружеских прав, чем она от него ожидала. Это, конечно, страшно подействовало на нее.
Окруженная суровыми панами и хитрыми польскими епископами, покинутая собственною матерью, Ядвига долго продолжала отказываться от брака с литовским князем; она не могла забыть Вильгельма и смущалась мыслью о расторжении брака, только что ставшего действительным; вместе с тем ее пугали и слухи о Ягайле, убившем недавно собственного дядю и покрытом, по рассказам, с ног до головы волосами, как зверь.
Но латинское духовенство и паны постарались рассеять все ее сомнения.
Действуя на благочестие своей молодой королевы, они настойчиво указывали ей на великую услугу обратить в христианство целый народ, и, наконец, утомленная борьбой, Ядвига уступила; однако, желая иметь точные сведения о наружности своего будущего мужа, она послала к нему одного из своих приближенных – Завишу Олесницкого, который, вернувшись, поспешил ее успокоить и описал жениха в привлекательном свете, хотя в действительности Ягайло был очень неказист: он был среднего роста, худощав, имел небольшую голову клином, покрытую редкими волосами, продолговатое лицо с узким подбородком и маленькие черные глаза, с бегающим, беспокойным взглядом; брил бороду и носил длинные, тонкие усы. Он не умел ни читать, ни писать, но, кроме литовского языка, знал и русский.
Успокоенная Завишей насчет внешности Ягайлы, Ядвига дала наконец свое согласие. Их брак состоялся в 1386 году, причем как сам Ягайло, так и многие его бояре перешли из православия в католичество.
Вскоре после этого последовало и крещение Литвы.
В Вильну было созвано множество язычников; чтобы сократить обряд, литовцев ставили в ряды целыми полками; священники кропили их святой водой и давали христианские имена: в одном полку называли всех Петрами, в другом – Павлами и так далее. Ягайло ездил между полками, объяснял на литовском языке Символ веры и дарил всем белые суконные кафтаны, чем литовцы были очень довольны, так как до тех пор они одевались только в шкуры и полотно.
Конечно, этот брак Ядвиги с Ягайлой был в высшей степени неблагоприятным для будущности всех западных русских областей. До него Литва была вполне русским государством, с полным господством всех русских над язычниками-литовцами. Теперь же, с переходом Ягайлы в католичество и соединением Литвы с Польшей, все должно было сильно измениться. Тотчас же после свадьбы Ягайло велел казнить двух своих приближенных, имена которых, к величайшему сожалению, не сохранились, за отказ перейти из православия в католичество. Как мы увидим в наших последующих «Сказаниях о Русской земле», бедствия, обрушившиеся на православие в западной Руси вследствие этого брака, продолжались многие столетия и не окончились и в настоящее время.
Что же касается укрепления святой нашей веры в северо-восточной Руси, то во времена Димитрия Иоанновича Донского делу этому служили многочисленные подвижники во главе с Сергием Радонежским. Святой старец пережил великого князя на три года. Влияние его на всю Русскую землю было огромно. Неустанно подвизаясь в молитве и посте и в заботах о своей обители, он в то же время являлся истинным духовным отцом всех русских людей, а лавра его – преемницей Киево-Печерского монастыря как в деле укрепления православия среди народа, так и насаждения его между язычниками.
Из Троице-Сергиевской лавры вышел ряд учеников преподобного Сергия, разошедшихся до самых далеких окраин нашего северо-востока; здесь они устраивали в пустынных местностях свои келии, затем привлекали строгим подвижничеством учеников, образуя, по примеру обители святого Сергия, общежительные монастыри; вокруг них селились крестьяне, расчищались леса, и таким путем возникали новые поселения русских людей, имевших в своих соседях-монахах усердных молитвенников и наставников в жизни духовной.
Сам преподобный Сергий, кроме своей первоначальной обители и Киржачской, основал верстах в тридцати от лавры два Дубенских монастыря, по поручению великого князя Димитрия Иоанновича, один до Куликовской битвы, а другой – после нее, а также Московский Симонов и Коломенский Голутвин монастыри; затем им же был устроен, по поручению Владимира Андреевича Храброго, Высоцкий монастырь в Серпухове. Наконец, святой Сергий помог блаженному митрополиту Алексию устроить Московский Андроников монастырь. Все места для этих обителей преподобный Сергий выбрал лично сам, совершая свои передвижения исключительно пешком.
Во время этих путешествий он посещал, конечно, неоднократно как великого князя и святителя Алексия, так и своих учеников и друзей; с некоторыми из них был в постоянном общении и Димитрий Иоаннович. Из многочисленных учеников преподобного Сергия следующие, еще при жизни его, были основателями новых монастырей или игуменами в уже устроенных святым Сергием обителях.
Преподобный Никон Радонежский был достойным преемником Сергия по управлению лаврой; его поставил в ней игуменом сам Сергий за полгода до своей праведной кончины.
Блаженный Роман был первым игуменом Киржачской обители.
Преподобный Антонин был настоятелем Спасского монастыря – на реке Яузе, из которого вышли знаменитые иконописцы того времени, праведные старцы Даниил Черный и Андрей Рублев; дивные образа последнего и в настоящее время возбуждают глубокое восхищение у всех видевших их.
Блаженные Феодор и Павел Борисоглебские были основателями монастыря того же имени.
Преподобный Феодор, родной племянник святого Сергия, был приведен своим отцом на тринадцатом году жизни в пустынь Сергия; впоследствии он стал знаменитым по своей чистой жизни и по обширному уму епископом Ростовским и был духовником Димитрия Иоанновича Донского.
Преподобный Мефодий Яхромский был основателем Свято-Николаевского Пешношского монастыря близ города Дмитрова, названного последним именем потому, что святитель, строя монастырь, сам носил «пеш» – деревья для его стен через речку. Монастырь этот и до настоящего времени отличается особо продолжительными богослужениями и особым же «столповым пением».
Преподобный Афанасий, друг блаженного митрополита Киприана, был первым игуменом Серпуховского Высоцкого монастыря.
Преподобный Савва Сторожевский, игумен и основатель Дубенского и Сторожевского монастырей, из которых последний посещается и до настоящего времени многочисленными богомольцами, прославился большой святостью своей жизни.
Преподобный Авраамий с юных лет посвятил себя Господу; он устроил обитель на Галицком озере, после чудесного видения иконы Божией Матери, а затем построил еще три монастыря среди обитавшей здесь чуди.
Духовными советами святого Сергия пользовались и жившие в его время великие подвижники Кирилл и Ферапонт, основатели знаменитой Кирилло-Белозерской обители на Белом озере, с чрезвычайно строгими правилами общежития.
Кроме многочисленных учеников, святой Сергий имел и нескольких друзей, отличавшихся святостью своей жизни; самым близким из них был святой Стефан Махрищский – ближайший его сосед (35 верст от лавры), с которым он часто виделся.
Стефан был первоначально иноком Киево-Печерской лавры, откуда он ушел из-за притеснений католиками. Он основал уединенную обитель на берегу реки Махрищи и много лет трудился в ней, храня безмолвие. Кроме дружбы со святым Сергием, он пользовался и любовью Димитрия Иоанновича Донского.