Все же без исключения наши богатыри употребляли всю свою удаль и силу только на служение великому христианскому делу – защищать свою страну, сирот, вдов и старцев от степных врагов и лихих людей; при этом они всегда были первыми слугами своих князей и для несения службы бескорыстно сидели по многу лет на пограничных заставах, в разных глухих местах. Если же кто-нибудь из них вздумал бы когда-либо напасть на мирных жителей с целью пограбить их, то, конечно, сейчас же лишился бы высокого наименования богатыря и превратился в обыкновенного вора и разбойника.
Рыцари на Западе из тщеславия постоянно мерились друг с другом силою и вступали для этого между собой в смертные поединки на глазах народа, королей и других рыцарей, только чтобы почваниться своею силою и заслужить одобрение главным образом дам, то есть чужих жен, присутствовавших на таких поединках; со своими же собственными супругами эти знаменитые рыцари часто обращались весьма круто и, случалось, бивали их железными перчатками по щекам.
Не таковы были наши богатыри: они считали большим грехом обнажать оружие с целью помериться силою против таких же добрых молодцев, как они сами, полагая, что своею жизнью следует жертвовать только против врагов веры и государства и воров и разбойников, обиравших сирых людей.
При этом поглядывать на чужих жен у нас считалось зазорным делом, за что и был наказан Алеша Попович. Зато своих жен наши богатыри любили очень крепко и нежно. Если бы на Западе случилась у какого-нибудь рыцаря такая беда с женою, как у Добрыни, то, несомненно, западный рыцарь убил бы и Алешу, и свою жену и, может быть, только в лучшем случае посадил бы ее в темное подземелье своего замка, а потом насильно постриг бы в монастырь.
Наш же Добрыня взглянул на поступок своей жены как истинный христианин и при этом как умный человек и любящий муж. Он понял, что за двенадцать лет отсутствия Настасью Микуличну могли убедить в его смерти и уговорить выйти за Алешу Поповича, почему он сейчас же и простил своей жене все и поцеловал ее, а выговорил только князю и княгине за сватовство да задал небольшую трепку Алеше Поповичу.
На Западе было совершенно невозможно, чтобы вдова рыцаря, да еще с благословения покойного мужа, вышла бы за кого-нибудь замуж, не принадлежащего к рыцарскому роду. У нас же Добрыня, отправляясь против Невежи в длинную разлуку, говорит жене, что она может выйти замуж:
Хоть за князя, за боярина,
За богатыря, за гостя за торгового
Или за простого за крестьянина.
Таким образом, былины совершенно ясно показывают, насколько тогдашний русский быт был неизмеримо лучше западноевропейского. Там высшее сословие смотрело с несказанным презрением на все остальные. У нас же все считались равными братьями, и каждое сословие уважало другое, отлично понимая, что не могут все люди в государстве заниматься одним делом и состоять поэтому в одном сословии. Такое взаимное уважение русских друг к другу, несмотря на разность занятий, происходило вследствие той весьма важной причины, что все наши предки, с самых отдаленнейших времен, были всегда людьми благородными по рождению, а потому среди них только и уважались благородные чувства и благородное же отношение друг к другу; вследствие благородства же своих чувств было развито у них и высокое уважение к чужому труду, как бы скромен он ни был.
Наконец, вследствие этого же общего благородства и одинаковости своего происхождения установилась между предками нашими и необыкновенная простота отношений друг к другу: князья, бояре, дружинники, простые крестьяне – все говорят друг с другом вежливо, но просто, как с родными; старшие по летам называются дедушками и батюшками, равные – братьями, а младшие – детками, ребятами и племянниками. Эта исключительно русская родственная простота отношений, на диво всем иностранцам, сохранилась у нас на Руси и по сей день. Каждый крестьянин, если случается ему говорить с государем императором, попросту говорит ему – «ты, батюшка-царь»; в свою очередь, как государь, так и все начальные люди русского войска всегда называют солдат ребятами, братцами. Этого ни в одной другой стране нет и никогда не бывало. Идет же такой порядок у нас, как мы видим, еще с тех давних времен, которые мы здесь описываем.
Христово ученье, просветившее наше Отечество при князе Владимире, конечно, еще больше заставляло всех лучших людей тогдашней Руси относиться с чисто братскими чувствами к своему ближнему и употреблять все свои силы и разум на служение общему благу своей страны.
Действительно, дивное время было тогда на Руси. Мудрые князья, доблестные ратные люди, славные богатыри, смелые и смышленые купцы, могучие пахари-кормильцы – все жили полной жизнью среди многих тревог, опасностей, тяжелых походов, но также среди многих великих и славных дел на пользу Родины, дел, освященных недавно принятой верою во Христа Спасителя.
Правда, сильно еще было язычество в нравах и обычаях; даже мудрый Ярослав должен был признать законным обычай родовой мести; так крепко сидела она в крови новообращенных христиан. Веруя во Христа и Святую Троицу, народ наш долго еще сохранял вместе с тем и свои языческие суеверия и, в случае нужды, часто обращался не к священникам, а к колдунам или волхвам. Но несмотря на эти остатки язычества, Христово учение все более и более просвещало ум и сердце русского народа.
Благодаря мерам Владимира и Ярослава для распространения православия и обучения детей книжному просвещению у нас скоро образовалось уже достаточное количество своих русских священников и епископов.
Управление Церковью было основано на правилах, установленных царьградскими патриархами и собранных в так называемой «Кормчей книге», а также и на церковных уставах святого Владимира и Ярослава. Кроме митрополита, сидевшего в Киеве, были еще епископы – в Новгороде, Ростове, Чернигове, Белгороде, Владимире-Волынском и некоторых других городах.
Способ содержания митрополита и епископов состоял из десятин доходов, отдаваемых князьями в пользу Церкви, из судебных пошлин и из доходов с недвижимых имений, пожертвованных благочестивыми людьми. Эти доходы митрополит и епископы употребляли не для себя одних, но и на содержание соборного храма с его причтом, на пропитание нищих, больных, странников, сирот и вдов, на пособие потерпевшим от пожара и неурожая, на возобновление церквей и монастырей. Дома епископские были домами призрения всякой нищеты. Приходские храмы обеспечивались иногда пожертвованиями своих строителей. Так, Ярослав, строя храмы по городам и селам, назначал всегда священникам известное жалованье; больше же всего, как и теперь, священники существовали доброхотными приношениями прихожан.
К великому счастью Руси, среди ее первых митрополитов и епископов было много людей, замечательных по своему уму и христианскому рвению. Они пользовались громадным влиянием и уважением у князей, и без них не решалось ни одно важное государственное дело, так как они постоянно принимали участие в княжеской думе, вместе с боярами и городскими старцами.
Михаил, первый митрополит, присланный патриархом из Царьграда, вслед за крещением Руси при святом Владимире, прославился при жизни ревностным распространением христианства, а после смерти нетлением своих мощей, которые почивают в Великой Киево-Печерской церкви.
Таким же нетлением прославились и почивающие в Феодосиевых пещерах мощи блаженного Иллариона, первого митрополита из русских людей, поставленного собором русских епископов, когда Ярослав, после войны с греками, хотел им показать полную независимость от них своего государства во всех отношениях. Илларион был ближайшим и деятельнейшим сотрудником великого князя по укреплению веры и насаждению просвещения.
Помимо святости жизни многие из наших епископов были и замечательными проповедниками; им всем приходилось не только утверждать свою паству в недавно принятой Христовой вере, но также защищать православие от католической и иудейской пропаганды, уже сильной и в те отдаленные от нас времена. Из этих поучений и проповедей до нас дошли три «Слова» митрополита Иллариона, одно поучение новгородского епископа Луки Жидяты и целый ряд поучений неизвестных святителей, не пожелавших из смирения сохранить для потомства свои имена.
В этих поучениях проповедовалась необходимость твердо держаться православия, любовь к ближнему, преимущества вечной жизни пред скоропреходящей земной и христианское смирение. Наиболее проникновенной была проповедь христианского смирения. Она находила отклик в душе каждого. Это показывало, конечно, что русский человек сердечно понял истину христианского учения, сердечно ей отдался и только в смирении находил истинную силу, способную смягчить его грубое языческое сердце.
«Не будьте буйны, горды; помните, что, может быть, завтра будете смрад, гной, черви. Будьте смиренны и кротки; у гордого в сердце дьявол сидит, и Божье слово не прильнет к нему», – учил свою паству епископ Лука Жидята.
А в поучениях неизвестных святителей находим мы и такую притчу: «Два конника были – мытарь и фарисей. Запряг себе фарисей два коня, один конь – добродетель, другой конь – гордость, и пересилила гордость над добродетелью, и разбилась колесница, и погиб всадник. И запряг мытарь два коня, один – злые дела, а другой – смирение, и не отчаяние получил, но оправдание, сказавши только: «Боже, очисти меня грешного!»
Светлым источником, откуда истекали в те времена на всю Русскую землю лучи Христовой веры, истинного просвещения, горячей любви к ближнему и славные примеры святой подвижнической жизни, была основанная у самого Киева иноческая Печерская обитель.
По поводу основания этой обители летописец говорит следующее: «Много монастырей поставлено от царей и бояр на богатом иждивении, но не таковы эти монастыри, как те, которые поставлены слезами, постом, молитвою и бдением».
Основание Печерского монастыря было положено блаженным митрополитом Илларионом, когда он был еще простым священником в великокняжеском селе Берестове, славившемся, особенно при князе Владимире, своею веселою и шумною жизнью.