«Я буду очень рад этому, – отвечал Феодосий, – так как это будет самое лучшее в моей жизни. Чего мне бояться? Потери ли имущества и богатства? Лишусь ли я детей или сел? Нагими мы пришли в этот мир, нагими и выйдем из него». Узнав про этот ответ Феодосия, Святослав сильно смутился духом и всеми силами стал искать с ним примирения.
Наконец, по усиленной просьбе братии, Феодосий согласился, вслед за именем законного князя, поминать во время церковных служб и Святослава за его действительно большую любовь к церкви. Святослав же, приехав затем в обитель и смиренно выслушав обличения от святого старца, упрашивал его навещать княжеские палаты для своего назидания. Феодосий согласился и, зайдя однажды к Святославу, застал веселое пиршество: пелись песни, играла музыка. Феодосий сел поодаль, опустив глаза в землю, и потом, взглянув на князя, сказал: «Будет ли так на том свете?» Святослав прослезился и велел прекратить игры.
После уже всегда умолкали игры в палатах князя, когда возвещали о приходе Феодосия. «Если бы отец мой встал из мертвых, – говаривал Святослав Феодосию, – я не так обрадовался бы ему, как твоему приходу».
Такой же прямотой по отношению князей отличался и Антоний, подвизавшийся в своей пещере. После изгнания Изяслава он сейчас же вошел в общение с князем Всеславом Полоцким, который, как мы увидим впоследствии, содержался при Изяславе в темнице, по мнению Антония, несправедливо. Когда Изяслав через несколько месяцев вернулся в Киев и опять сел на свой стол, то он стал очень гневаться на Антония за его сношения с Всеславом. Праведный Антоний удалился тогда в Елецкий монастырь, в город Чернигов, а затем и на соседнюю Болдину гору, покрытую густым лесом, где вырыл себе новую пещеру и где вновь к нему стали собираться иноки. Однако Антонию скоро пришлось опять вернуться в Киев, в свою пещеру, так как Изяслав сознал свою вину перед святым угодником и умолил его вернуться назад.
Кроме распространения света Христова учения, любви к ближнему и книжного просвещения, Киево-Печерской обители принадлежит также слава создания чрезвычайно важного дела: составление первого дошедшего до нас летописного свода событий о том, как произошла Русская земля и какие дела в ней совершались. Творцом этого свода почитается обыкновенно, как мы уже говорили, преподобный Нестор, пришедший семнадцатилетним юношей во времена Феодосиевы в обитель, где нетленные его мощи почивают и поныне в Ближних, или Антониевых, пещерах.
Как известно, вместе с Христовой верой первые русские христиане принесли нам и славянскую грамоту, изобретенную святым равноапостольным Кириллом. Они же положили и основание нашей летописи. Сперва это были короткие заметки, делаемые в церковных книгах о том или другом событии, которое желательно было почтить памятью в последующие годы, а именно: о блаженной кончине какого-либо праведника, о сооружении нового храма, а также и о важнейших событиях в жизни граждан – христиан. Так попали в эти заметки между прочим деяния и кончина киевских витязей Аскольда и Дира. Наконец, в заметки эти вносились дни празднования Святой Пасхи и переходящих праздников. Таким образом образовались первые летописные заметки, или краткие списки.
Так как все они составлялись исключительно глубоко верующими христианами и притом записывались зачастую на церковных книгах, то они и представляли одну святую и высокую правду, тем более что в древнее время самое слово «книга» обозначало у нас только Священное Писание.
Вместе с ростом Русского государства и крещением Руси возросло, конечно, как количество таких отдельных летописных заметок, так и число важных событий в русской жизни, которые в них заносились. Наконец, явилось желание и необходимость иметь общий летописный свод этих отдельных записей, чтобы получить полное описание всех дел земли Русской с начальных времен.
Дело это, конечно, могло быть исполнено наилучшим образом в Киево-Печерской лавре, где жили умные, образованные иноки и куда все киевляне ходили делить свои радости и горести, рассказывая о всех своих делах.
Таким путем и получился первый летописный свод, названный Повестью временных лет. Нет сомнения, что при составлении его собраны были не только все отдельные короткие рукописные заметки, бывшие в распоряжении летописца, но также помещены в него и рассказы всех лучших людей Киева о светских и государственных делах, в которых они сами принимали участие или о которых доподлинно знали от близких себе людей.
Несомненно также, что упомянутый нами сын славного Вышаты, тысяцкий Ян Вышатич, доживший до девяноста лет от роду, много дал сведений летописцу и из событий, которых был сам очевидцем, и из рассказанных его отцом.
Вот почему первоначальная наша летопись рядом с церковными событиями описывает необыкновенно ярко и все светские, государственные дела, имевшие место на Руси.
Так было положено у нас начало летописанию. С тех пор во многих обителях хорошо книжные иноки продолжали дело первоначального летописца и, переписывая летописный свод, дополняли его вставками и прибавлениями о тех событиях, которые были лично им известны.
Каждый из них оканчивал свой труд обыкновенно следующими словами: «Господа, отцы и братья, если где-либо я описался, или переписал, или не дописал, читайте и исправляйте ради Бога и не кляните, ибо книги ветхи, а ум молод, не дошел».
Один же из таких переписчиков и дополнителей первоначального свода, простой селянин Ростовской области, заканчивает свой список следующим трогательно-смиренным обращением к читателям: «Молю вас, братья, которые будут читать и слушать эти книги: если кто найдет здесь многое недостаточное или неполное, да не позазрит мне, ибо не киевлянин я родом, не из Новгорода, не из Владимира, но селянин Ростовских областей. Сколько нашел, столько и написал. Что силе моей невозможно и чего не вижу перед собой лежащего, то как могу наполнить? Богатой памяти не имею, дохтурскому искусству не учился, как сочинять повести и украшать премудрыми словами…»
С таким чистым сердцем относились наши летописцы к делу записи сказаний о делах Русской земли. Наши князья помогали им, так как без гнева повелевали заносить в летописи все доброе и дурное. Поэтому-то летописи наши и поражают своей исключительной правдивостью и простотой всех ученых Запада, которые сознают, что у них подобных правдивых сказаний об их минувших делах не имеется.
Здесь можно заметить, что такой высокочистый взгляд на книгу и книжное письмо оставался, к нашему счастью, весьма долгое время в Русской земле, и взгляд этот управлял всем русским книжным делом до весьма еще недавнего времени.
Кроме начала русского летописания, при жизни преподобных Антония и Феодосия получило начало и строение великой каменной церкви Киево-Печерской лавры, существующей и поныне.
Произошло это, согласно преданию, так.
Один из потомков варяжского князя Африкана, по имени Шимон, изгнанный своими родичами из родной земли, пришел в Россию еще во времена Ярослава, который с почестью принял его и поместил у своего любимого сына Всеволода; Всеволод, в свою очередь, очень скоро полюбил Шимона. Во время княженья Изяслава в южнорусские степи на смену печенегам пришел из Азии новый хищный народ – половцы и стал нападать на наши пограничные области. Против них выступили три князя: Изяслав, Святослав и Всеволод с Шимоном.
Собираясь в поход, Шимон зашел к преподобному Антонию за благословением. Старец откровенно предсказал ему ожидающую их погибель. Тогда Шимон пал к ногам его и просил, чтобы ему спастись. На это преподобный Антоний ответил: «Сын мой, многие из вас падут от меча и обращенные в бегство врагами будут истоптаны, изранены, утонут в воде; ты же будешь спасен и положен в церкви, которая здесь создастся».
Затем русские пришли к реке Альте; ночью на них напали половцы, и наши, после жестокой сечи, были побеждены; при этом многие воеводы, по предсказанию Антония, были убиты со множеством своих воинов. Шимон же лежал на поле раненым. Посмотрев на небо, он вдруг увидел в воздухе великую церковь и возгласил: «Господи, избави меня от горькой смерти молитвами Пречистые Твоея Матери, преподобных Антония и Феодосия Печерских». И молитва его была услышана. Он вскоре нашел в себе достаточно сил, чтобы уйти незамеченным с поля битвы, затем исцелился от ран и благополучно возвратился в Киев. Придя к преподобному Антонию и рассказавши о случившемся, он прибавил: «Отец мой Африкан сделал крест величиной в десять локтей, с изображением распятого на нем Спасителя, и, в знак особого почитания этой святыни, он возложил на бедра Распятого пояс с пятьюдесятью гривнами золота, а на главу Его – золотой венец. Когда я, изгнанный родными из дома, уходил в Россию, то взял с собой с креста этот пояс и венец; при этом я слышал голос: «Не возлагай, человек, этого венца на главу Мою, но неси на приготовленное место, где преподобным созидается церковь Матери Моей, дай ему в руки, чтобы он повесил над жертвенником Моим». В трепете я упал на землю и лежал как мертвый. Потом, во время моего путешествия по морю, однажды поднялась большая буря, так что все мы уже готовились к смерти. Тогда я, вспомнив о поясе, о котором таинственный голос не вспоминал, возопил: «Господи, прости меня, я погибаю из-за пояса, который взял с Твоего Святого изображения на кресте». Вдруг я увидел высоко в небе церковь и, подумав, какая это церковь, услышал голос свыше: «Та, которая созидается преподобным во имя Божией Матери, и размеры ее определить тем золотым поясом – 20 поясов в ширину, 30 – в длину и 50 – в вышину, и в ней ты будешь положен». Потом море вдруг стихло». Рассказав это, Шимон прибавил: «До сих пор я не знал, где созидается показанная мне церковь, но ты мне сказал, что я буду положен здесь в церкви, которая будет строиться». После этого Шимон передал Антонию пояс со словами: «Вот мера основания церкви, – а затем и венец, сказав: – Пусть этот венец будет повешен над престолом». Антоний восхвалил Бога и сказал: «Сын мой, пусть отныне будет тебе имя не Шимон, а Симон» – и, позвав Феодосия, рассказал ему про происшедшее и передал пояс и венец. Это было в 1068 году.