льно обрек и своих детей на незавидную участь изгоев только из чувства долга перед Родиной – не заводить усобицу из-за личных выгод.
Полную противоположность Мономаху представлял Святополк. Это был человек храбрый, но чрезвычайно легкомысленный, притом заносчивый, нетвердой воли, подозрительный и крайне корыстный.
Начало его великого княжения не замедлило ознаменоваться большими несчастиями.
Узнав о кончине Всеволода, половцы прислали к новому киевскому князю послов с предложением остаться с ним в дружеских отношениях; нет сомнения, что они рассчитывали быть при сем случае богато одаренными. Легкомысленный Святополк, не посоветовавшись с боярами отца и дяди, приказал посадить половецких послов в тюрьму. Конечно, половцы пришли в ярость и сейчас же толпы их двинулись жечь и грабить пограничные области Киевской земли и осадили город Торческ, населенный торками. Тогда сам Святополк стал просить их о мире, но теперь они его отвергли. Оскорбившись в свою очередь этим отказом, Святополк собрал 800 человек и хотел идти с ними против половцев; благоразумные бояре еле-еле успели удержать его от этого похода с такими ничтожными силами, говоря: «Хотя бы ты пристроил и восемь тысяч, так и то было бы только в пору; наша земля оскудела от рати и от продаж; пошли-ка лучше к брату своему Владимиру, чтобы помог тебе»…
Владимир, конечно, немедленно откликнулся на зов Святополка и послал сказать брату своему Ростиславу в Переяславль, чтобы тот тоже собрал свое войско. Приехавши затем сам в Киев, Мономах свиделся с Святополком в Михайловском монастыре, где у них состоялось совещание о том, что делать дальше.
Отлично зная половцев, Мономах видел, что успеха над ними в это время ожидать было нельзя, а потому, несмотря на свое испытанное мужество и глубокую вражду к ним, он настоятельно требовал, чтобы были употреблены все попытки заключить с ними мир. Но Святополк и слышать не хотел о мире и во что бы то ни стало рвался в бой. Это привело к жестокой распре между князьями, причем, чтобы прекратить ее, Владимир наконец уступил, и войска обоих князей, к которым присоединился затем и Ростислав, пошли к Треполю.
Не переходя реки Стугны, в это время сильно вздувшейся от дождей, был опять собран совет. Владимир стал снова говорить: «Враг грозен; остановимся здесь и будем с ним мириться». К совету его пристали и все смышленые мужи. Но киевляне, пришедшие со Святополком, поддерживали своего князя, говоря: «Хотим биться; пойдем на ту сторону реки». Они осилили, и рать переправилась через Стугну.
Святополк вел правое крыло, Владимир – левое, а Ростислав шел посередине. Встреча с врагом произошла, пройдя Треполь, причем наши, пустив вперед стрельцов, стали между двумя валами. Половцы обрушились прежде всего на Святополка. Он дрался с большим мужеством, но когда побежали его люди, он должен был также покинуть поле сражения.
Потом половцы стали наступать на Владимира; сеча была лютая; наконец, войска Владимира и Ростислава были также смяты; все в беспорядке бросились к Стугне. Здесь при переправе потонуло множество народа; потонул и юный Ростислав. Владимир, видя утопающего брата, бесстрашно кинулся за ним в воду, желая его подхватить, и едва не утонул сам.
Затем, потеряв большую часть своей дружины и всех своих бояр, печальный Владимир с телом нежно любимого брата возвратился в Чернигов. Он до конца своих дней не мог вспоминать без сильнейшего волнения об этом злосчастном дне, когда единственный раз в жизни потерпел поражение и потерял брата.
Святополк с поля битвы бежал сперва в Треполь, а потом в Киев. Половцы пошли воевать по всей земле и продолжали осаждать Торческ. Торки сопротивлялись очень мужественно; наконец, изнемогая от голода, послали сказать Святополку: «Если не пришлешь хлеба, то сдадимся». Великий князь выслал им обоз с хлебом, но обоз этот не мог пройти скрытно от половцев в город. Десять недель стояли половцы под Торческом и затем разделились: часть их осталась продолжать осаду, а другие пошли к Киеву. Святополк вышел им навстречу и опять был наголову разбит при урочище Желвани, причем у него погибло народу еще больше, чем под Треполем, и он сам вернулся в Киев, где заперся. Торческ же после этого поражения, несмотря на мужественное сопротивление, должен был сдаться от голода.
Опустошение, производимое всюду половцами, было ужасное. Они жгли села и гумна; в пламени погибло множество церквей; жителей убивали, а оставшихся в живых уводили в плен; города и села пустели; пустели и поля, никем не обрабатываемые. Печальные, измученные голодом и жаждою, с осунувшимися лицами, почерневшим телом, нагие, босые, исколотые терновником, шли русские пленники в степи, со слезами рассказывая друг другу, откуда кто родом и какого города или из какой веси. Кроме этого несчастия и другое бедствие посетило в тот злосчастный год нашу землю; появилась в огромном количестве саранча, до сих пор у нас еще невиданная, и то, что не было разорено половцами, было уничтожено ею.
При этих печальных обстоятельствах неразумный Святополк должен был, наконец, смириться и просить у половцев мира, конечно за огромные деньги. Мало того, чтобы получить его, ему пришлось жениться на дочери главного половецкого хана – Тугоркана. Без сомнения, высокомерному Святополку должно было казаться крайне унизительным это необычное родство, хотя половчанки, или «красные девки половецкие», как их называли, и отличались большой красотой.
Однако и брак Святополка с Тугоркановной не избавил Русской земли от половцев. В том же, 1094 году они явились опять в наших пределах. На этот раз их привел Олег Святославович.
Этот князь-изгой после поражения на Нежатиной Ниве, в 1078 году, где пали князья Изяслав Ярославович и Борис Вячеславович, бежал, как мы помним, в Тмутаракань, уже отделенную в те времена от остальной Русской земли осевшими в степях половецкими ордами. Сидя в течение шестнадцати лет в Тмутаракани, Олег не забыл своих обид, зорко следил за всем, что делается в Русской земле, и, узнав о страшном поражении, нанесенном половцами Руси, вследствие пагубной самонадеянности Святополка, решил воспользоваться обстоятельствами и вернуть себе и семье своей отцовские волости. Для этого нужно было поднять руку на своего старого друга и двоюродного брата Владимира Мономаха, сидевшего теперь на столе отца Олегова в Чернигове, друга, с которым он был связан с раннего детства и у которого когда-то крестил двух старших сыновей. Но Олег слишком много вытерпел после смерти отца и, разумеется, находил достаточно оснований, чтобы искать себе и своему роду части в Русской земле.
И вот, видя наступление благоприятного для своих целей времени, он собрал большие толпы половцев, вошел с ними в Русскую землю и подступил под Чернигов, где осадил Мономаха.
Скоро окрестности города и монастыри были выжжены; восемь дней подряд билась дружина Мономаха с половцами и не пускала их в острог. Наконец, Владимиру стало невыносимо жаль лившейся из-за него христианской крови и вида горящих сел и монастырей.
«Не хвалиться поганым», – сказал он и, отдав Олегу Чернигов, умирился с ним, а сам пошел на стол отца своего в Переяславль. Таким образом, во второй раз пожертвовал своими выгодами великодушный Мономах на пользу родной земли.
Он благополучно достиг с дружиной Переяславля, только благодаря страху, внушаемому его именем половцам, так как Мономах мог вывести из Чернигова, после огромной потери в людях на Стугне, менее ста человек, считая в том числе жен и детей. «Когда мы шли мимо половцев, – рассказывает он про это в «Поучении», – то они облизывались на нас, как волки на овец».
Не посмевши тронуть Мономаха с горстью храбрецов, его сопровождавших, половцы продолжали страшно опустошать Черниговскую землю и после того, как Олег утвердился на столе отца своего; очевидно, Олег противиться этому не мог, так как сам навел их, а уплатить им за оказанную услугу, кроме разрешения грабежей, он ничем другим не имел возможности.
«Это уже в третий раз, – говорит летописец, – навел он поганых на Русскую землю; прости, Господи, ему этот грех, потому что много христиан было погублено, а другие взяты ими и расточены по разным землям».
Так утвердился Олег на столе отца своего в Чернигове. Конечно, Олег имел право искать для себя и для семьи отцовских волостей; приводить с собою иноплеменные войска было тоже в обычаях времени. Но все же жестокое разорение земли, которое повлекло за собой искание Олегом своей части, не могло быть забыто на Руси. И насколько в народной памяти сохранился образ Мономаха, как доброго страдальца за Русскую землю, настолько же Олег в народных преданиях изображается гордым, озлобленным и всюду приносящим с собою несчастье – Гориславовичем.
Как мы увидим дальше, несмотря на благородную уступчивость Мономаха, ему предстояло еще принять от Олега немало горя.
Незавидно было житье Владимира в Переяславле. «Три лета и три зимы, – говорит он в «Поучении», – прожил я с дружиной в Переяславле и много бед натерпелись мы от рати и от холода». Половцы непрерывно нападали на разоренную Переяславскую землю. Владимир, когда мог, отражал их и с неослабным рвением подготовлял свои силы, чтобы дать должное возмездие за поражение на Стугне и за все последовавшие затем беды.
Случай скоро к этому представился. В 1095 году пришли к Мономаху два половецких князька – Итларь и Китан – торговаться, много ли он им даст за мир. Итларь с лучшими своими людьми вошел в город, а Китан с войском стал за валами, причем Владимир дал ему в заложники сына своего Святослава за безопасность Итларя, стоявшего во дворе боярина Ратибора. В это время прибыл из Киева от Святополка боярин Славата с каким-то поручением. Славата стал сейчас же убеждать Ратибора и его родню уговорить Мономаха согласиться на убийство Итларя, так как, по-видимому, Итларь и Китан самовольно, помимо главного хана, Святополкова тестя Тугоркана, пришли вести переговоры о мире.
Владимир не соглашался. «Как могу я это сделать, давши клятву?» – говорил он им. Но те отвечали ему: «Князь, не будет тебе греха; половцы всегда дают тебе клятву и всегда ее нарушают – губят Русскую землю и пьют христианскую кровь». Наконец, Владимир согласился и ночью послал отряд дружины и торков к валам; они выкрали сперва Святослава, а потом перебили Китана и всю его дружину. Итларь же был убит рано утром сыном Ратибора Ольбегом, который выпустил в него стрелу и попал прямо в сердце. Этот поступок был единственным нарушением своего слова в жизни Мономаха.