Но, разумеется, этим не могли быть довольны его дружинники и бояре, с которыми он держался холоднее и дальше, чем было в обычае у южных князей. По-видимому, уходя из Киевской Руси, он оставил там и старые порядки княжеского быта. Он не помрачал своего ума пьянством, а тем более на пирах с дружиною. Отец его оттого и помер, что повеселился, может быть, без меры, на пиру у одного дружинника. Андрей, конечно, знал также, что в пьяных чашах подносилась иногда и отрава. Он даже не переселился ни в Ростов и ни в Суздаль, будучи выбран всей землею князем, но оставался в своей усадьбе во Владимире, откуда часто выезжал или в Боголюбово, где любил проводить время с клирошанами, или же проживал на устье реки Судогды, куда часто выезжал на охоту с малым числом близких людей.
Недовольство бояр необычным образом жизни Андрея очень скоро сказалось: они постарались лестью и лукавством поссорить его с братьями и старшими дружинниками отца, отчего произошла было лютая смута во всей Суздальской стороне. Но Андрей быстро ее прекратил. Глубоко сознавая страшную ответственность, лежавшую на его душе, за благо и спокойствие земли, которая была ему вверена милостью Божией, он нашел в этом сознании должную силу для прекращения смуты решительными и суровыми мерами: одних бояр он заточил, а других изгнал из края, причем не остановился и пред изгнанием родных братьев – Мстислава и Василька с племянниками; они взяли с собой и восьмилетнего младшего брата их Всеволода с матерью, мачехою Андрея, и удалились в Царьград, где были с честью и любовью приняты императором Мануилом[8].
Водворив таким путем тишину в своей родной земле, Андрей отнесся совершенно безучастно к вокняжению после смерти отца в Киеве Изяслава Давидовича Черниговского. Зато в своей Суздальской стороне Андрей развил беспримерную деятельность. Он усердно обстраивал город Владимир на Клязьме и Боголюбово и не жалел ничего на построение церквей, монастырей и украшение храмов. Кроме церкви Успения, возбуждавшей удивление современников своим великолепием, он построил во Владимире монастыри Спасский, Вознесенский, соборный храм Спаса в Переяславле и церковь Святого Феодора Стратилата, в память чудесного спасения своего во время сечи под Луцком; затем церковь Покрова при устье реки Нерли и много других. Для этих сооружений Андрей пригласил мастеров с Запада; но вместе с тем в это же время, благодаря его строительству, начало развиваться и русское искусство, и скоро наши мастера, уже без пособия иностранцев, строили и расписывали свои церкви.
Особенно же богато украсил Андрей храм Рождества Богородицы в Боголюбове и любил его показывать всем приезжим. «Приходил ли гость из Царьграда, или от иных стран, из Русской земли, или латинянин, и всякий христианин, или поганые, – тогда князь Андрей приказывал: введите его в церковь и на полати, пусть и поганый видит истинное христианство да крестится, что и бывало: болгары и жиды и вся погань, видевши славу Божию и украшение церковное, крестились», – говорит летописец.
Отечески нежно любя Владимир на Клязьме и мечтая сделать из него второй Киев, Андрей также заботливо и нежно относился и к его жителям; по улицам постоянно двигались возы, развозившие от князя пищу больным и нищим. Построив каменные Золотые ворота, по образу киевских, он хотел неожиданно открыть их к празднику Успения Божией Матери. Но известка не успела высохнуть и укрепиться к празднику, и когда народ собрался, то ворота упали и накрыли 12 зрителей. Тогда Андрей горячо взмолился к чудотворной иконе: «Если Ты не спасешь этих людей, я, грешный, буду повинен в их смерти!» Подняли ворота – и все придавленные люди остались живы и здоровы.
Усердно занимаясь устройством быта своих подданных, Андрей предпринял и два похода на волжских болгар, исповедовавших магометанство. Оба похода были удачны, особенно имевший место в 1164 году. Войска сопровождала чудотворная икона; сам князь и все воинство перед походом приобщались Святых Таин; одержав блистательную победу над болгарами, они взяли их главный город, славный Бряхимов. Эта победа была всецело приписана чудесной помощи Божией Матери, и в память ее установлен праздник Спаса 1 августа, и поныне празднуемый церковью.
Безучастное отношение Андрея к делам южной Руси было очень на руку Изяславу Давидовичу, который только и мог рассчитывать удержать за собой Киев, за отсутствием других, более подходящих князей для занятия этого стола. Действительно, старшим из всех Мономаховичей был миролюбивый Ростислав Мстиславович Смоленский, а племянник его, даровитый и храбрый Мстислав Изяславович Волынский, не мог действовать помимо желания дяди Ростислава ни в его пользу, ни в свою; что же касается брата Андрея Боголюбского Глеба Юрьевича, сидевшего в Переяславле, то он был женат на дочери Изяслава Давидовича и потому ему было выгодно, что тесть занимает старший стол в Русской земле.
Однако, несмотря на все, Изяславу Давидовичу все-таки не удалось удержаться долго в Киеве. В следующем же, 1158 году в Галиче вспыхнула смута, подавшая повод к его изгнанию. Дело произошло из-за Ивана Берладника, двоюродного брата Ярослава Осмомысла, зятя Юрия Долгорукого. Когда Юрий окончательно утвердился в Киеве, то согласился выдать Ярославу несчастного Ивана Берладника, уже лишенного всех волостей отцом Ярослава Владимирком, почему он и вынужден был служить за деньги разным князьям.
Однако духовенство решительно воспротивилось этой выдаче; тогда Юрий решил отправить Ивана Берладника в оковах к себе в Суздаль; когда его вели по Черниговской земле, то сидевший в то время в ней Изяслав Давидович перехватил пленника по дороге и стал держать при себе.
Когда же Изяслав занял Киев, то с ним вместе прибыл и Иван и, оставаясь здесь на свободе, начал сноситься с галичанами, настраивая их против Ярослава. Конечно, Ярослав не мог быть этим доволен и, благодаря своему изворотливому уму, повел дело так, что скоро все князья русские, польские и король Венгерский отправили своих послов к Изяславу Давидовичу требовать выдачи Берладника Ярославу. Изяслав Давидович проявил к изгнанному, которому дал приют, большое благородство и отвечал всем решительным отказом. Берладник, однако, испугался почти всеобщего союза князей против себя, убежал к половцам, занял с ними подунайские города и стал перехватывать галицкие суда. Затем, собрав много половцев и присоединив к ним 6 тысяч берладников, таких же изгнанников, как и сам, он вошел с ними в Галицкую землю, где осадил город Ушицу, в котором заперлась засада (гарнизон) Ярослава Осмомысла.
Половцы хотели взять город приступом, но Иван не позволил этого; несомненно, он сохранил в своем сердце любовь к бывшим подданным отца своего, а потому пожалел жителей Ушицы, которые во время приступа подверглись бы разграблению и убиению.
Этот великодушный поступок Берладника вызвал озлобление против него со стороны половцев, которые его покинули; а между тем благодетель Ивана – Изяслав Давидович звал его к себе на помощь, так как против Изяслава Давидовича собрались Ярослав Осмомысл и Мстислав Изяславович Волынский и решили идти на Киев. Видя, что большой помощи от Берладника не будет, Изяслав Давидович, чтобы иметь возможность противостоять Ярославу Осмомыслу и Мстиславу Изяславовичу, решил прежде всего примириться со своим собственным племенем, в котором на него было неудовольствие из-за распределения волостей по занятии им старшего стола; он послал теперь сказать Святославу Ольговичу, что придает ему еще два города. На это Святослав Ольгович, с обычным своим благородством, отвечал ему: «Правду сказать, брат, я сердился на тебя за то, что не отдавал мне всей Черниговской волости, но лиха тебе не хотел; а если теперь хотят на тебя идти, то избави меня Бог волоститься (помогать из-за волостей); ты мне брат, дай мне Бог пожить с тобою в добре».
Вскоре на реке Остре состоялся съезд Изяслава Давидовича и всех черниговских князей и «была между ними любовь великая и дары большие». Они немедленно отправили в Галич и Волынь объявить о своем тесном союзе и достигли цели: Ярослав Осмомысл и Мстислав Изяславович отложили поход.
Но Изяслав Давидович, как человек дальновидный, понимал, конечно, что может быть покоен лишь на короткое время и что умные и предприимчивые Ярослав Осмомысл и Мстислав Изяславович только ждут благоприятных для себя обстоятельств, чтобы пойти на Киев. Поэтому он решил, пользуясь союзом со всеми черниговскими князьями, предупредить своих врагов и самому идти на них, после чего, при успехе, посадить в Галиче вместо Осмомысла Ивана Берладника, тем более что Иван получил от галичан приглашение: «Только покажутся твои знамена, мы сейчас отступим от Ярослава».
Однако все эти предположения не удались. Святослав Ольгович не хотел понять необходимости войны для Изяслава и всеми силами отговаривал его от нее. Когда же Изяслав Давидович все-таки выступил в поход, то Святослав Ольгович отправил к нему посла с таким словом: «Брат не велит тебе начинать рати». Раздосадованный этим, Изяслав не удержался и в сердцах ответил послу: «Скажи брату, что не возвращусь, когда уже пошел, да прибавь еще: если ты сам не идешь со мною и сына не отпускаешь, то смотри: когда, Бог даст, успею в Галиче, то уже не жалуйся на меня, как начнешь ползти из Чернигова к Новгороду-Северскому». Святослав сильно обиделся этим словом. «Господи! – говорил он. – Ты видишь мое смирение: я на свои выгоды не смотрел, хотел только одного, чтобы кровь христианская не лилась и отчина моя не гибла; взял Чернигов с семью городами пустыми, в которых сидят только псари да половцы[9], а всю волость Черниговскую он за собой держит, да за своим племянником; и того ему мало: велит мне из Чернигова выйти; ну, брат, Бог рассудит нас и крест честный, который ты целовал, что не искать подо мной Чернигова никоим образом, а я тебе лиха не хотел, когда запрещал идти на войну, хотел я добра и тишины Русской земле».