Когда про это узнал Святослав, то он вышел с дружиною из города, а новгородцы приняли к себе князем сына Мстислава Романа и стали тотчас же вымещать свои обиды на всех сторонниках Святослава, а стало быть, и Андрея, а затем они разбили отряд суздальской рати на реке Северной Двине.
Конечно, Андрею должно было быть крайне не по сердцу все происходившее в Новгородской земле со времени вокняжения Мстислава Изяславовича в Киеве, а потому, и вполне естественно, что когда южнорусские князья, снесясь друг с другом и объявив Андрея старшим среди всех Мономаховичей, обратились к нему за помощью против Мстислава, то он им в этой помощи не отказал.
Однако Андрей не выступил сам в поход, а послал войска против Киева под начальством сына своего Мстислава и воеводы Бориса Жидиславовича с ростовцами, владимирцами и суздальцами. К этому ополчению присоединились 11 князей: брат Андрея Глеб Юрьевич, сидевший в Переяславле, Роман Ростиславович из Смоленска, Рюрик Ростиславович из Овруча, брат его Давид из Вышгорода, северский князь Олег Святославович с братом Игорем, Всеволод, младший брат Андрея Боголюбского, уже возвратившийся из Греции, где, как мы видели, он был в изгнании, и некоторые другие.
По-видимому, Мстислав Изяславович получил сведения о собравшейся на него грозе слишком поздно. Все его противники соединились в Вышгороде и обступили город Киев.
Узнав о прибытии большой суздальской рати, киевляне почуяли, что им грозит большая беда; они поняли, что в случае успеха суздальцы жестоко отомстят за своих братьев, безжалостно избитых киевлянами после смерти Юрия Долгорукого. Поэтому на этот раз киевляне не заявили своему князю, как привыкли за время усобиц: «Теперь не твое время, иди из города» – и не отворили ворот неприятелю. Они заперлись с Мстиславом Изяславовичем в засаду и решили крепко отбиваться. Но через три дня осады защита города была сломлена, причем Мстиславу еле удалось спастись во Владимир Волынский, а город был взят приступом «на щит», чего прежде русские князья никогда не делали по отношению Киева. Победители два дня грабили его; не было никому и ничему помилования: жителей били и вязали, жен разлучали с мужьями и вели в плен, младенцы рыдали; все церкви были пожжены и пограблены; в своем ожесточении победители осквернили множество самых дорогих для русского сердца святынь. половцы зажгли было и Печерский монастырь, но монахам удалось потушить пожар. «Были в Киеве, тогда, – говорил летописец, – на всех людях стон и тоска, плач неутешный и скорбь непрестанная». Это было в 1169 году.
Затем произошло и другое невиданное до сих пор дело. Андрей, признанный всеми старшим князем, войска которого взяли Киев, не пожелал сесть на его золотом столе. Он перевел сюда брата своего Глеба из Переяславля, а сам остался жить в далеком и мало еще известном Владимире на Клязьме.
«Этот последний поступок Андрея, – говорит С. Соловьев в своей известной «Истории России с древнейших времен», – был событием величайшей важности, событием поворотным, с которого начинался на Руси новый порядок вещей».
Мы видели, что Андрей совершенно не искал ни Киева, ни старшинства, но когда это старшинство пришло к нему естественным порядком и его выбрала вся братия, то, конечно, Андрей, как человек глубоко любящий свою Родину и притом нелицемерно верующий в Бога, не мог отнестись к своему новому званию как к пустой обязанности. Он сознавал, что она возложена на него милостью Божией и обязывает его отныне быть для всех князей и для всей земли государем, в отцов и праотца место поставленным.
Это сознание возлагало на него первым делом, конечно, священный долг – поднять значение старшего князя над землею, так упавшее во время усобиц. А для этой цели Киев совершенно не был пригоден как столица: слишком близко сидели отсюда остальные князья, вечно между собой враждовавшие и искавшие случая сесть самим на старшем столе; слишком своевольна и слишком опытна в крамоле была киевская дружина, и слишком распущено и избаловано было киевское городское население.
Поэтому-то и понятно, что после признания Андрея старшим остальными князьями и взятия его войсками Киева он не переехал в это гнездо междоусобия и крамолы, а по простой необходимости жить покойно и безопасно остался во Владимире на Клязьме. В Суздальской земле он занимал вполне независимое и могущественное положение; здесь поблизости не было беспокойных и честолюбивых князей, не было старой родовитой киевской дружины и влиятельного, но изменчивого Киевского городского веча. Сам Владимир на Клязьме был по отношению старых городов Залесской стороны, Ростова и Суздаля, младшим городом, пригородом, заселенным новым, пришлым, посадским людом, заботами своего князя, которому всецело он и был предан.
Но, конечно, это решение Андрея должно было иметь сильнейшее влияние как на дальнейшие отношения князей между собой, так и на судьбы Киева, Суздальского края и всей последующей жизни Русской земли, хотя не все дальнейшие действия Андрея и сопровождались удачей, как мы увидим ниже.
Одной из главнейших причин к отправлению Андреем на юг своих войск для взятия Киева было, несомненно, его сильное недовольство на новгородцев, которые, после удаления Святослава Ростиславовича, пригласили себе в князья сына Мстислава Изяславовича Романа. Поэтому является вполне понятным, что, изгнав отца из Киева, Андрей не замедлил послать и в Новгород сильное войско, чтобы изгнать оттуда и сына Мстиславова Романа.
Этот поход состоялся зимой, в конце того же 1169 года, в котором был взят Киев. Те же князья, которые ходили на Киев, с теми же ратями, которые безжалостно разгромили древнюю столицу Русской земли, пошли и на Новгород. «Войску, – по свидетельству летописца, – и числа не было».
Огромная рать Андрея при подходе к Новгороду страшно опустошила всю страну, творя жестокие насилия жителям, а затем окружила город со всех сторон, после чего начались кровопролитные приступы.
Новгородцы, страшась судьбы Киева, крепко заперлись со своим юным, но храбрым и способным в воинском деле князем Романом Мстиславовичем и посадником Якуном и решили защищаться до последней капли крови. Они с необыкновенным мужеством отбивали беспрерывные и яростные приступы суздальских войск. Но, несмотря на всю храбрость защитников Новгорода, положение их было отчаянное, ввиду огромного превосходства сил у нападающих.
Как говорит предание, уже в трех храмах на трех иконах плакала Богородица, предвидя беду, грозившую Новгороду. Все церкви были отворены, и в них постоянно молились старцы, жены и дети, пока отцы их отбивались на городских стенах. Архиепископ Илья три дня и три ночи стоял в соборе Святой Софии при алтаре, ограждая свою паству неустанной молитвой. В последнюю ночь, когда все знали, что назавтра последует самый кровопролитный приступ, святитель услышал голос: «Иди на Ильину улицу, в церковь Спаса, возьми икону Пресвятой Богородицы и вознеси ее на верх стены; она спасет Новгород».
На другой день Илья с новгородцами вознес икону на стену у загородного конца между Добрыниной и Прусской улицами. Туча стрел посыпалась на святителя, и одна из них вонзилась в икону.
Внезапно Божия Матерь отвратила святой лик Свой от нападающих и обратилась к городу. Слезы падали из ее очей, и архиепископ Илья, приняв их на свою фелонь, с умилением воскликнул: «О, дивное чудо! Как из сухого дерева текут слезы! Царица! Ты даешь нам знамение, что сим образом ходатайствуешь перед Сыном Твоим и Богом нашим об избавлении города». Тотчас же вслед за этим ужас и смятение напали на осаждающих, и они в исступлении стали стрелять друг в друга. Видя смятение у врага, доблестный Роман Мстиславович сделал общую вылазку всеми силами и без труда одержал блистательную победу над огромными полчищами противников. Новгородцы взяли так много пленных, что продавали суздальцев по две ногаты (приблизительно по двадцать копеек).
В память этого дивного заступничества Богородицы за Новгород установлен праздник Знамения Божьей Матери, который и поныне вся Россия празднует 27 ноября.
Узнав о поражении своей рати под Новгородом, Андрей отнесся к этому с большим спокойствием; по-видимому, он принял это как наказание Божие за те страшные святотатства, которые позволила себе его рать при взятии Киева, и в 1172 году примирился с новгородцами, которые изгнали от себя Романа Мстиславовича и приняли сына Андреева Юрия.
Неудача Андрея под Новгородом отразилась, конечно, и в Киевской Руси, где братья его, Глеб Юрьевич, посаженный в Киеве, и Михалко, сидевший в Торческе, должны были вести сильную борьбу с половцами. Мстислав Изяславович и не думал признавать себя окончательно побежденным и деятельно готовился к возвращению себе Киева. Он успел заручиться помощью брата своего Ярослава Изяславовича, сидевшего в Луцке, князей Городенских и Туровских, а также и Ярослава Осмомысла Галицкого и, соединившись с черными клобуками, беспрепятственно вошел в Киев, в то время как Глеб Юрьевич отлучился оттуда в Переяславль по делам половецким.
Вместе с Мстиславом Изяславовичем в Киев вошел и мачешич Владимир Мстиславович, успевший уже перебраться на юг, по-видимому, без позволения Андрея Боголюбского.
В Киеве Мстислав урядился со своими союзниками и с мачешичем, давши ему Дорогобуж, а затем пошел осаждать Вышгород, где сидел мужественный Давид Ростиславович. Здесь успехи Мстислава Изяславовича остановились. Скоро к Давиду прибыла помощь от Глеба Юрьевича и от братьев, а союзники Мстислава стали расходиться по домам. В таких обстоятельствах Мстислав отошел к Киеву, а затем, видя, что на него идет Глеб Юрьевич с Ростиславовичами, поспешил к себе на Волынь, обещая, собравшись с силами, вернуться опять в Киев. Однако Мстиславу Изяславовичу не удалось этого выполнить. Он сильно разболелся и умер в августе 1170 года, успев взять клятву с брата своего Ярослава Луцкого, что тот не отнимет Волынской волости у его детей.
Скоро умер и Глеб Юрьевич Киевский; он скончался в 1171 году, оставив по себе добрую память как о братолюбце и человеке, свято сохранявшем свои клятвы, а также как и о беспощадном враге половцев, против которых он не раз ходил с большим успехом, как один, так и вместе с братом своим храбрым Михалком, сидевшим в Торческе. Этот Михалко особенно прославился тем, что однажды, посланный братом Глебом против половцев с 90 человеками дружины, разбил половецкий отряд в 900 человек и отбил у него громадный полон.