Владимирцы возмутились; однако по старой привычке они сперва обратились с жалобой к старшим городам – Ростову и Суздалю; и только когда встретили в них явное к себе недоброжелательство, то решили с жителями другого соседнего города – Переяславля – действовать собственными силами; они послали сказать в Чернигов Михалку, что они зовут его к себе и с помощью Господа и Богородицы надеются управиться с ростовцами и суздальцами. Храбрый Михалко не замедлил откликнуться и выступил с братом Всеволодом Юрьевичем и сыном сестричича – князем Владимиром Святославовичем.
В пути случилась беда. Михалко опасно занемог, и его несли в носилках. Этим поспешили воспользоваться его молодые племянники Ростиславовичи; Ярополк хотел напасть на него сзади, а Мстислав, узнав, что идет больной Михалко, с малой дружиной выехал из Суздаля и быстро помчался на него «точно на зайцев». Однако больной Михалко, сидя в носилках, так искусно распоряжался боем, что без труда наголову разбил племянников и торжественно вступил во Владимир.
После этой победы племянники его бежали: Мстислав в Новгород, а Ярополк в Рязань, но мать и жены их попались владимирцам.
Скоро во Владимир явился посол и от суздальцев с просьбой о мире. Михалко урядился с ними и ростовцами, но сам остался во Владимире на Клязьме, а брата Всеволода посадил в Переяславле-Залесском. Это, конечно, знаменовало полную победу младших городов, пригородов, над старшими, а вместе с тем и торжество новых взглядов на княжескую власть, которая в младших городах не была ограничена своевольным вечем.
Немедленно возвратив, по вступлении в город Владимир, все города и дани соборной церкви, Михалко собрался затем на князя Рязанского, во власти которого была святая икона. Но Глеб Рязанский, узнав про это, сейчас же послал сказать Михалку: «Князь Глеб тебе кланяется и говорит: я во всем виноват и теперь возвращаю все, что взял у шурьев своих, Ростиславовичей, все до последнего золотника» – и действительно возвратил все. После этого Михалко, уладившись с ним, казнил убийц Андрея Боголюбского и вскоре потом умер. Это было в 1174 году.
Конечно, после его смерти в Залесской земле поднялась опять смута. Ростовцы немедленно вызвали из Новгорода своего бывшего князя молодого Мстислава Ростиславовича, и он пошел с ними ко Владимиру. Но здесь был уже свой князь. Сейчас же после смерти Михалка владимирцы вышли к Золотым воротам и, помня старую присягу свою Юрию Долгорукому, целовали крест Всеволоду Юрьевичу и детям его, послав в Переяславль просить его на княжение. Это целование креста детям Всеволода весьма замечательно. Значит, владимирцы, все больше люди пришлые из Киевской Руси, потерпевшие от княжеских усобиц, весьма глубоко уже прониклись сознанием, что порядок занятия столов старшим в целом роде ведет только к смутам и усобицам и что лишь прочное установление престолонаследия от отца к его же детям может обеспечивать мир и спокойствие в земле.
Узнав о прибытии Мстислава Ростиславовича из Новгорода, Всеволод, человек миролюбивого нрава, предложил племяннику остаться в Ростове с тем, чтобы тот согласился на сидение Всеволода во Владимире; относительно же суздальцев – предоставить выбор им самим. Но ростовцы не могли забыть недавнего унижения, полученного от младшего города. Они объявили Мстиславу: «Если ты хочешь мириться, то мы не хотим» – и потребовали, чтобы он послал Всеволоду отказ. Узнав про это, переяславцы примкнули к владимирцам, и вслед за тем у города Юрьева, за рекою Кза, произошла битва, где Всеволод нанес полное поражение своему племяннику Мстиславу Ростиславовичу. Тот бежал тогда опять в Новгород; но новгородцы уже не хотели его, обидевшись, что он покинул их, «ударил Новгород пятой», и указали ему путь из города.
Тогда Мстислав отправился к шурину своему Глебу Рязанскому и стал уговаривать его идти войной на дядю Всеволода. Глеб согласился, в ту же осень пришел к Москве и пожег весь город. Всеволод Юрьевич, собрав свои силы и получив в помощь от сестричича двух его сыновей, направился к Коломне, но узнал в пути, что Глеб Рязанский с половцами пошел другой дорогой ко Владимиру, разграбил соборную церковь, пожег другие храмы и отдал город на щит поганым.
Тогда Всеволод вернулся в свою волость и встретил Глеба на реке Колокше; они целый месяц стояли друг против друга по обе стороны реки, но, наконец, завязался бой, и Всеволод победил опять, причем попались в плен Глеб Рязанский с сыном Романом и шурином своим Мстиславом Ростиславовичем.
Радость владимирцев после этой победы Всеволода была неописанная, но вместе с тем велико было и негодование против Глеба и Мстислава, недавно отдавших город на разграбление половцам. И вот владимирцы настойчиво стали требовать казни или ослепления виновных. Всеволод, однако, наотрез отказал в этом и велел только посадить пленников в тюрьму; затем он послал к рязанцам требование выдать ему другого племянника, Ярополка Ростиславовича, которого он тоже заключил в тюрьму.
Скоро в судьбу Глеба Рязанского вмешался знаменитый защитник Вышгорода – Мстислав Ростиславович Храбрый, женатый на его дочери; он просил через сидевшего в Киеве сестричича Святослава Всеволодовича о смягчении участи Глеба; сестричич, дочь которого была за сыном Глебовым Олегом, предлагал, чтобы Глеб, получив свободу, отказался от Рязани и ехал на житье в южную Русь. Но Глеб на это не согласился, говоря: «Не пойду в Русь на изгнание, а лучше умру в тюрьме», – где действительно и умер во время переговоров, затянувшихся на два года. После Глебовой смерти Рязань досталась его сыну Роману, выпущенному из тюрьмы на условии полной покорности Всеволоду Юрьевичу.
Дело же с молодыми Ростиславовичами окончилось так: владимирцы опять восстали против них. Множество народа опять пришло с оружием в руках и стали кричать: «Чего их держать! Хотим слепить их!» Всеволод очень противился этому решению, очень печалился, но остановить раздраженной толпы не мог. Люди разметали поруб, схватили Мстислава и Ярополка и ослепили их. Слепцы, с гниющими очами, поведены были затем в Русь, но, дойдя до Смоленска, в Смядынской церкви Бориса и Глеба, 5 сентября, в праздник убиения Глеба, чудесно прозрели, после чего нашли себе приют в Новгороде.
Скоро Всеволод вывел из своей волости и другого племянника, сына Андрея Боголюбского Юрия, также сидевшего одно время в Новгороде; этот беспокойный человек принужден был искать счастья в Грузии, но не ужился и там и кончил жизнь неизвестно где.
Поступок владимирцев с племянниками Ростиславовичами лучше всего показывает, что за народ были эти владимирцы: они во всех случаях старались уничтожить в самом корне причины и поводы княжеских крамол и усобиц, упразднить в зародыше всякое соперничество между князьями. Раз избравши себе князя, по своей мысли вполне достойного, они уже сами обороняли его от всяких соперников, на которых смотрели уже как на лютых своих врагов, и со злобою и ненавистью выпроваживали их из своей земли. Таким образом, единовластие Андрея Боголюбского, а потом и брата его Всеволода Юрьевича происходило не из личных стремлений этих князей, а служило только ответом на требование самой земли.
Мир и тишина восстановились в Суздальской земле, как окончилась смута, и держались уже во все время великого княжения Всеволода, продолжавшегося тридцать семь лет.
Переяславский летописец называет Всеволода миродержцем, то есть держателем мира и тишины. Он, при возможности, охотно склонялся на мир, «благосердый и не хотяй кровопролития». Однако при этом он отнюдь не веровал в пословицу, что «худой мир лучше доброй брани»; напротив, он верил в другое русское присловье, что «славная брань лучше худого мира» и что «люди, живя со лживым миром, великую пакость земле творят». Поэтому он не оканчивал никакой ссоры без надлежащего возмездия виновным, никогда не прощал земской обиды и, всегда милуя добрых, казнил злых, «не туне нося меч, ему Богом данный».
Ставши великим князем Суздальским, он все свои силы напрягал к тому, чтобы устроить свою землю и править ею как отец и господин. Он вникал во все нужды своих подданных, сам лично творил суд и, по старинному обычаю, постоянно ездил в полюдье, внимательно изучая на местах все условия земской жизни и всегда отыскивая для своих действий точку опоры в здравом рассудке самого народа. У него в самом Владимире имели большой голос не только бояре, но и купцы и все люди.
Благодаря этому князь и подданные составляли как бы одно целое в своих взглядах и стремлениях и представляли, конечно, весьма внушительную силу, хотя Всеволод вовсе и не думал искать власти над всею Русскою землею. Его слава утвердилась, главным образом, на добром общем мнении о его княжеском достоинстве.
Укрепив свое положение в Суздальской земле после изгнания племянников и очутившись, едва переступив двадцатипятилетний возраст, старшим в роде Мономаховичей, за смертью брата Михалка, Всеволод неизменно продолжал относиться с полным почтением к убеленному сединами сестричичу Святославу Всеволодовичу, сидевшему теперь в Киеве; он всегда помнил, что последний был ему благодетелем, оказывая посильную помощь в трудное время борьбы с племянниками, и до смерти сестричича иначе как «отец мой и брат мой» не называл его. Однако, как добрый князь Суздальской земли, Божиею милостью поставленный над нею, Всеволод, несмотря на всю свою личную благодарность и уважение к старому киевскому князю, отнюдь не считал себя вправе поступаться, ввиду этого, пользой и выгодами своих подданных и смело обнажал меч свой, когда, как мы увидим, находил, что деятельность Святослава Всеволодовича направлялась в ущерб Суздальской земли.
Не почитая себя до конца своей жизни великим князем всея Руси, так как Русь в те времена была уже разделена на несколько отдельных земель с весьма малой связью между ними, и оставаясь всегда лишь великим князем суздальским, Всеволод, даже когда стал старшим во всем княжеском роде, принимал обыкновенно участие в жизни других русских земель лишь постольку, поскольку они касались его родной земли; тем не ме