Сказания о земле Русской. От начала времен до Куликова поля — страница 80 из 128

нее благодаря своим личным качествам и верности своих суздальцев он скоро приобрел влияние на все главнейшие события жизни Руси – вплоть до ее отдаленных уголков.

При этом широкую славу составило, конечно, Всеволоду и его истинно русское гостеприимство, которое он оказывал всем несчастным изгнанникам; а их было немало в те беспокойные времена. Наконец, всеобщее же уважение должны были внушать и его семейные добродетели. Господь благословил его большим потомством, за что впоследствии он был прозван Большим Гнездом, а супруга его, уроженка Кавказа, ясыня Мария, навсегда оставила по себе самую светлую память за горячую любовь к ближним, за христианское смирение, с которым она переносила тяжелый недуг, сведший ее в могилу, и, наконец, за трогательное наставление детям, которое она им дала перед своей кончиной.

Конечно, утвердившись в Суздальской земле, Всеволод должен был прежде всего обратить свое внимание на ближайших соседей – Новгород и Рязань. С этими землями подданные его имели постоянные сложные отношения, и здесь же находили себе приют все враги Суздальского княжества.

Как мы видели, новгородцы приняли у себя прозревших слепцов – Мстислава и Ярополка Ростиславовичей; старший из них Мстислав был женат на дочери славного Якуна, бывшего посадником во время чудесного отражения суздальской рати, посланной Андреем Боголюбским; но Мстислав по прибытии в Новгород вскоре умер, брата же его Ярополка новгородцы продолжали держать.

Разумеется, Всеволод не мог быть этим доволен; он велел захватить в своей волости всех новгородских купцов, а затем двинулся к Торжку. Видя грозное войско под своими стенами, жители Торжка испугались и послали сказать, что будут платить суздальскому князю дань. Миролюбивый Всеволод вступил было с ними в переговоры, но дружина его, оскорбленная постоянным нарушением клятв со стороны новгородцев, стала побуждать его к приступу, говоря: «Мы не целоваться с ними приехали; они, князь, Богу лгут и тебе», – затем ударила по коням и взяла город против воли князя. После этого Всеволод взял также Волок Ламский и затем, довольный удачным походом, удалился домой, так как новгородцы успели тем временем изгнать племянника его Ярополка Ростиславовича и призвали сына покойного великого князя Киевского Ростислава Романа, сидевшего в Смоленске, с которым Всеволод не имел поводов к вражде.

Не имел он также поводов к вражде и со следующим князем, которого призвали новгородцы, проводя кроткого и богобоязненного Романа с великой честью из своего города и призвав ему на смену его родного брата Мстислава Храброго, славного своей геройской обороной Вышгорода против огромной рати Андрея Боголюбского; Мстислав, конечно, более подходил новгородцам, чем его миролюбивый брат.

Однако он сильно колебался и не хотел идти в Новгород, и его уговорила только дружина, говоря: «Если зовут тебя с честью, то ступай; разве там не наша же отчизна?» Весь Новгород и духовенство вышли встречать храброго князя. К сожалению, он просидел в Новгороде очень недолго и скончался менее чем через год. За это время он успел жестоко наказать эстонцев, дерзнувших осаждать Псков, и собирался предпринять большой поход на Литву, но умер, сраженный внезапной болезнью. Он скончался на руках горячо любившей его жены и дружины, в полном сознании. Простившись со всеми и со слезами на глазах сделав распоряжение о семье, Мстислав промолвил: «А обо мне как Бог промыслит», – поднял руки к небу, вздохнул, прослезился опять – и умер. Горесть новгородцев была неподдельна, и они похоронили его в той же гробнице, где лежал первый умерший у них князь святой Владимир, сын Ярослава Мудрого, у Святой Софии.

«Душа Мстислава, – говорил летописец, – была всегда полна великими делами». Он соединял с необыкновенным мужеством и замечательную добродетель; был ко всем щедр и милостив и непрестанно заботился о сооружении церквей и призрении сирого люда; никогда не собирал ни серебра, ни золота, а все раздавал. Когда видел православных, уводимых в плен погаными, то говорил дружине, кидаясь в бой: «Братья! Не сомневайтесь: если теперь умрем за христиан, то очистимся от грехов, и Бог вменит кровь нашу в мученическую; если Бог подаст милость Свою, то слава Богу, а если придется умереть, то все равно: надобно же когда-нибудь умирать». Дружина его боготворила и беззаветно шла за своим князем на самые смелые дела. Не было уголка на Руси, где бы его не хотели и не любили. «Сильно горевали братья, услышавши о его смерти, плакала по нем вся Русская земля, не могли забыть доблести его и черные клобуки; все не могли забыть его „приголубления“», – говорит летописец. Память его местно чтится 14 июня.

После смерти Мстислава Храброго новгородцы решили взять себе княжить Владимира, сына сестричича Святослава Всеволодовича. Этот Владимир незадолго перед этим гостил у Всеволода в Суздальской земле и женился на его племяннице, дочери покойного Михалка. Конечно, против его выбора новгородцами Всеволод также ничего не мог иметь.

Вскоре, однако, положение дел резко переменилось. Причиной этому были дела рязанские. Как мы видели, Роман Глебович Рязанский клятвенно обещал ходить по всей воле Всеволода, после того как был выпущен из тюрьмы во Владимире на Клязьме, где скончался его отец. Но Роман этот был женат на дочери сестричича – великого князя Святослава Всеволодовича Киевского, который считал себя поэтому вправе тоже вмешиваться в рязанские дела, никак не рассчитывая, что молодой и почтительный суздальский князь, столь ему обязанный, посмеет этому противодействовать. Но и умудренный жизненным опытом сестричич на этот раз жестоко ошибся. Всеволод, как только узнал о его несомненном влиянии на Рязань в ущерб Суздальской земле, немедленно же выступил в поход и, застав в Коломне сына сестричича Глеба, высланного отцом на помощь Роману Рязанскому, приказал его схватить и в оковах отправил во Владимир на Клязьме.

Узнав о пленении сына, Святослав Всеволодович распалился гневом и сказал: «Отомстил бы я Всеволоду, да нельзя; подле меня Ростиславовичи (Давид и Рюрик); – эти мне во всем делают досады в Русской земле; ну, да мне все равно: кто ко мне из Владимирова племени ближе, тот и мой». Он охотился в это время по левому берегу Днепра; а против него, на лодках по самому Днепру, охотился Давид Ростиславович. Отуманенный гневом, Святослав Всеволодович решил сейчас же напасть на Давида Ростиславовича, что и сделал. Однако Давид Ростиславович успел уйти, хотя и был осыпан стрелами, неожиданно полетевшими на него с левой стороны Днепра.

После этого поступка, совершенного под влиянием гнева, Святослав Всеволодович решил, что ему вернуться в Киев нельзя, и поехал к себе в Чернигов, где созвал родню и объявил о случившемся. «Батюшка! Лучше была бы тишина, – отвечал ему двоюродный брат, Игорь Святославович Северский, – но если уже так случилось, то дал бы только Бог тебе здоровья».

После этого сестричич собрал все свои силы и с приглашенными половцами выступил против суздальского князя. Они встретились в 40 верстах от Переяславля-Залесского – у реки Влена. Тут Всеволод проявил в полной мере свой глубокий ум.

Сестричич немедленно желал вступить в сражение, рассчитывая на пылкость своих южных полков и большую их опытность в открытом бою, ввиду постоянного участия в усобицах. Всеволод, со своей стороны, тоже принял во внимание эти качества Святославова войска, а также и малую опытность своих суздальских полков против южных в бою на открытом поле; зато он знал, что его люди будут непобедимы за закрытиями. Кроме того, он, конечно, сообразил, что надо делать именно не то, чего хочет противник, а потому выбрал для своего войска весьма искусное расположение, прикрытое крутыми берегами Влены, и, несмотря на все просьбы своей дружины, не выходил для боя со Святославом Всеволодовичем.

Это, конечно, отнюдь не входило в расчеты сестричича. После двух недель ожидания он послал сказать Всеволоду: «Брат и сын! Много я тебе добра сделал и не чаял получить от тебя такой благодарности; если же ты уже задумал на меня зло, захватил сына моего, то не далеко тебе меня искать: отступи подальше от этой речки, дай мне дорогу, чтобы мне можно было к тебе переехать, и тогда нас Бог рассудит; если же ты мне не хочешь дать дороги, то я тебе дам, переезжай ты на эту сторону, и пусть нас Бог рассудит». Но Всеволод на это не дал никакого ответа, даже послов отправил во Владимир, и скоро Святослав Всеволодович, боясь оттепели, должен был отойти, бросив свои обозы, которыми и овладели полки Всеволодовы.

Неприязненные действия с обеих сторон продолжались после этого еще довольно продолжительное время. Святослав Всеволодович направился в Новгород к сыну Владимиру. Рюрик же Ростиславович сел на его место в Киеве и стал собирать всех волынских князей против сестричича; он послал за помощью и к Ярославу Галицкому; наконец, отправил брата Давида в Смоленск просить помощи у брата Романа. Но последнего Давид не застал уже в живых; Роман умер, горько оплакиваемый смолянами за свой необыкновенно кроткий нрав, и стол его занял сам прибывший Давид, который должен был сейчас же выступить на защиту своей Смоленской волости, так как на нее шли черниговские князья, ведя с собой половцев; при этом к Давиду примкнула часть полоцких князей; другая же их часть приняла сторону Ольговичей и привела с собой литовцев и ливов; таким образом, эти северные варвары очутились в одном стане с южными – половцами, пришедшими с черниговскими князьями.

Обе противные стороны сблизились друг с другом у Друцка; скоро к Ольговичам прибыл и сестричич из Новгорода. Тогда они решили вступить в бой с Давидом. Но последний отошел к Смоленску. Святослав же Всеволодович, не преследуя его, направился к Киеву. Услышав о его приближении, Рюрик Ростиславович неожиданно напал на половцев, бывших с сестричичем, разбил их и затем заключил с последним выгодный мир: он уступил Святославу Всеволодовичу Киев, а себе брал всю Русскую землю, то есть все остальные города Киевской области.

Тем временем на северо-востоке Всеволод Юрьевич успел опять взять, после пятинедельной осады, Торжок, где сидел теперь младший из прозревших слепцов – Ярополк Ростиславович. Видя это, новгородцы решили указать путь сыну сестричича Владимиру и просили мира и князя из рук суздальского князя; Всеволод на это немедленно согласился и прислал своего двоюродного племянника Ярослава Владимировича, сына известного нам мачешича.