Явившись в Поднепровье, Мстислав быстро поправил дела племянников, изгнал Чермного в Черниговскую область, где он скоро умер, посадил в Киеве Мстислава Романовича Смоленского и вернулся в Новгород, восторженно приветствуемый жителями.
Однако, несмотря на все свои услуги новгородцам, Мстислав не мог долго оставаться с ними. Он скоро узнал, что сторона, приверженная суздальским князьям, затевает против него крамолу и собирает уже тайные веча, чтобы изгнать его. Мстислав не стал дожидаться этого. Он неожиданно сам собрал вече и объявил на нем: «У меня есть дела на Руси, а вы вольны в князьях» – и покинул город. Подумав, кого принять себе в князья, новгородцы пригласили третьего сына покойного Всеволода Ярослава; он был женат на старшей дочери Мстислава Феодосии, и, таким образом, его избранием могли быть удовлетворены как сторона, державшаяся суздальских князей, так и сторонники Мстислава.
Мстислав же тем временем спешил в Галич. Сюда его звал бывший опекун Даниила и Василька Романовичей, а ныне отец малолетней княгини Галицкой Саломеи Лешко Польский. Он успел рассориться со своим сватом, венгерским королем Андреем, отцом мужа Саломеи Коломана, и решил пригласить Мстислава сесть вместо Коломана в Галиче. Расчет свой Лешко, очевидно, строил на том, что, имея в Галиче своего союзника Мстислава, ему легче будет хозяйничать на Волыни, где, как мы помним, были посажены малолетние сыновья покойного Романа Великого. Это были чудные дети, которые стали теперь подрастать; меньший – Василько мог сидеть уже на коне, а пятнадцатилетний Даниил поражал всех своим царственным величием, воинской отвагой, необыкновенным благородством, мудростью и огромной способностью к государственным делам. Оба брата были связаны самой нежной, трогательной привязанностью друг к другу, которую неизменно сохранили до гроба.
Что же касается их матери, то она, видя, что сыновья делаются самостоятельными, удалилась вскоре в монастырь, как благочестивым вдовам в те времена и полагалось.
Даниил, конечно, не скрывал своей обиды на венгров и поляков и громко заявлял, что Лешко Польский неправильно держит его города по Бугу, издревле составлявшие Русскую вотчину. Вот против Романовичей, а также и против венгров, засевших в Галиче, и рассчитывал Лешко найти себе союзника в Мстиславе. Но он ошибся. Венгры действительно удалились из Галича, как только к нему подошел Удалой князь, сейчас же его занявший без боя. Но, увидевши Даниила, Мстислав не мог быть его противником. Он сразу пленился необыкновенным отроком, от души полюбил его, а затем выдал за него и свою младшую дочь Анну, после чего тесть и зять стали жить в самой тесной дружбе. Мстислав сидел в Галиче, Даниил же – во Владимире Волынском.
При этом последний продолжал враждовать с Лешко Польским и настойчиво требовал возвращения Бугской Украины – под Брестом. Скоро он обратился к Мстиславу, прося помощи против Лешко, но Мстислав отвечал ему: «Сын мой, за прежнюю любовь я не могу подняться на Лешко, ищи себе других союзников». Тогда Даниил, вместе со своим неизменным союзником на всю жизнь – юным братом Василько, пошел на поляков и возвратил себе всю Украину под Брестом. При этих обстоятельствах Лешко, будучи уверен, что Мстислав помогает Даниилу, решил порвать с первым и опять сойтись с венграми, которые, видя успехи русских, тоже искали примирения с поляками. Скоро в Галицкую землю вторглось огромное венгерско-польское войско, с целью вновь посадить здесь Коломана.
Узнав об этом, Мстислав рассчитал, что ему будет выгоднее всего выйти из Галича, полного крамольными боярами, отойти затем к реке Збруч и ударить оттуда в тыл неприятельской рати. В Галиче же он оставил Даниила и приказал идти туда же и двоюродному его брату – Александру Всеволодовичу бельзскому. Но этот бельзский князь, тоже сидевший на Волыни, приходился тестем Лешко Польскому, а потому он принял сторону последнего, и Даниил должен был один отсиживаться в Галиче, который не замедлили окружить поляки и венгры.
Скоро молодой защитник города стал проявлять необыкновенное бесстрашие и воинское искусство и удачно отбивал все приступы неприятеля.
Тогда венгры и поляки решили оставить осаду Галича и обрушиться всеми силами на Мстислава, который, ввиду крайней незначительности своих войск, вынужден был отступить к югу, к нынешнему Каменцу-Подольскому, а Даниилу послал приказ оставить Галич и спешить к нему на соединение.
Получив это почти невыполнимое приказание, Даниил тем не менее приступил к его исполнению. Скоро начался беспримерный по своей трудности поход. Даниил вышел со своим маленьким отрядом из Галича, а огромная союзная польско-венгерская рать всеми соединенными силами устремилась на него. Трудно было прочистить себе дорогу при выходе из города, но еще труднее было Даниилу идти вниз по Днестру, имея со всех сторон сильные отряды противника. Поляки и венгры преследовали его по пятам, преграждали путь и оспаривали каждый шаг. Нападения их шли беспрестанно; скоро появился недостаток в припасах, а затем наступила и полная бескормица, а между тем приходилось безостановочно двигаться и быть ежечасно готовым вступить в бой с новыми вражьими силами.
Даниил с честью вышел из этого почти безвыходного положения. Как и подобает князю, он всегда был в самом опасном месте, по несколько суток не сходил с коня и сам кидался преследовать противника, когда тот поворачивал, устрашенный необыкновенным сопротивлением русских. Бояре и дружина с изумлением и восторгом смотрели на своего вождя, еще не вполне вышедшего из отрочества, и тоже оказывали чудеса храбрости. Тем не менее положение маленького отряда было отчаянным; сельское население, находившееся во власти крамольных галицких бояр, относилось к нему недружелюбно и отказывало в продовольствии.
Однажды Даниил и все его воины совершенно уже погибали от голода, как вдруг увидели обозы с продовольствием, тянувшиеся на торг в город, к празднику святого Димитрия. Они живо захватили их, «насытились обильно и возблагодарили святого Димитрия, „яко накорми я“», – говорит летописец. Затем, подойдя к тому месту Днестра, где им надлежало перейти на другой берег, Даниил не нашел ни моста, ни брода. Положение казалось совершенно безнадежным, как вдруг опять нежданно-негаданно появились торговые суда, шедшие из Олешья. И вот на судах этих наших бесстрашных воинов напоили и накормили вином и рыбою и благополучно перевезли на другой берег.
Наконец, Даниил соединился с тестем. Мстислав Удалой несказанно ему обрадовался, торжественно «великую похвалу сотвори Данилови» и подарил ему своего любимого коня.
Весело отпраздновав чудесное соединение с зятем, тесть сказал ему затем: «Пока ступай в свой Владимир-Волынский, а уж мы им отомстим весь срам наш». После этого Мстислав отбыл к половцам, чтобы их поднять против венгров и ляхов, и, будучи вдовым, скоро женился на дочери хана Котяна; Даниил же, до новых подвигов, обещанных тестем, отправился к себе на Волынь.
Между тем в Новгороде за время отсутствия Удалого князя произошли большие дела.
Как мы видели, новгородцы призвали, после отъезда Мстислава, его зятя Ярослава, который должен был, по-видимому, удовлетворить желаниям всех сторон. Но скоро новгородцы убедились, что они жестоко ошиблись. Этот Ярослав, выросший в понятиях отца своего Всеволода Суздальского, не мог примириться с новгородскими порядками, тем более что своим нравом он во многом походил на пращура своего Ярослава Мудрого и был таким же страстным и неукротимым, как и он. Прибыв в Новгород, он сейчас же схватил и заковал двух знатнейших бояр и заточил их в своем городе Твери. Скоро поднялись обычные городские крамолы и убийства. Ярославу показалось это нестерпимым, и он, удалившись в Торжок, или Новый Торг, стал здесь княжить, а в Новгород послал посадника. По-видимому, он хотел сделать то же, что сделали его дядя Андрей Боголюбский и отец Всеволод, то есть, покинув старый город с его вечем и крамолами, возвеличить новый – мизинный.
При этом казалось, что сама судьба благоприятствовала Ярославу, так как мороз побил весь хлеб в Новгородской области, и только на Торжке все было цело. Чтобы сильнее надавить на Новгород, Ярослав не велел пускать туда ни одного воза хлеба с низовой земли. Вследствие этого в Новгороде скоро начался голод, и к Ярославу прибыли трое посланных бояр – просить его приехать к ним опять. Но он ничего не ответил, а посланных задержал.
Голод между тем быстро усиливался и достиг такой степени, что за кусок хлеба стали продавать детей; люди умирали на улицах, и собаки не успевали их съедать. Тогда новгородцы опять послали к Ярославу двух бояр, но он опять их задержал и приказал только привезти себе из Новгорода жену свою. Наконец, новгородцы послали ему еще раз сказать: «Ступай в свою вотчину, к Святой Софии, а не едешь, так скажи прямо». Но Ярославу, конечно, этого было мало. Он решил вовсе сломить своей железной волей все новгородские порядки и смилостивиться, разумеется, только тогда, когда город отдастся по всей его воле, а потому, не давая ответа, опять задержал посланных и всех гостей новгородских. «И были в Новгороде, – говорит летописец, – печаль и вопль».
Тут опять на спасение новгородцев неожиданно явился Мстислав. Узнав, какие дела творятся в дорогом его сердцу городе, он немедленно бросил юг, прибыл к Святой Софии, схватил посадника, поставленного Ярославом, перековал его людей, въехал на Ярославов двор, поцеловал крест Великому Новгороду и объявил: «Либо возвращу новгородских мужей и новгородские волости, либо голову свою сложу за Великий Новгород». – «На жизнь и на смерть готовы с тобой!» – восторженно отвечали до слез растроганные новгородцы. Затем он послал доверенного священника сказать Ярославу: «Сын мой, кланяюсь тебе, отпусти мужей и гостей новгородских. Уйди из Нового Торга и возьми со мною любовь!»
Но Ярослав был не из таких, чтобы уступать. Он не только отпустил посла тестя без мира, но приказал еще схватить всех новгородцев, бывших в Торжке, в числе до двух тысяч человек, заковал их и разместил по своим городам, а имение и лошадей раздал дружине.