я рядом геройских подвигов и стяжавший сочувствие даже среди поляков за свою великую удаль и доброту. Однако Стефан Баторий по настоянию турецкого султана велел брату своему, седмиградскому воеводе, выступить против Подковы и двинул также против него несколько польских отрядов. Тогда Подкова вынужден был отступить из Молдавии, несмотря на ряд удачных действий против поляков. Затем, понадеявшись на ручательство в безопаснос ти, данное ему от имени Батория, Подкова имел неосторожность передаться его воеводе – князю Николаю Збаражскому. Баторий, однако, слово свое нарушил и велел отрубить Подкове голову во Львове.
Так гибли в бою или на плахе многие отважные запорожские удальцы, но на смену погибшим являлись десятки других; и Баторий предугадывал, что здесь – на Днепре – скоро образуется грозная сила, с которой Польскому королевству придется вступить в тяжкую и продолжительную борьбу; поэтому, негодуя вместе с Яном Замойским на казаков, он постоянно старался подавлять их смелое своеволие и предавал их при всяком случае суровым казням.
Негодовали на днепровских казаков и хищные крымцы. «…Казак – собака, – говорили их мурзы, – когда и на кораблях на них приходят турецкие стрельцы, то они и тут их побивают и корабли берут…»
Глава 3
Царствование Феодора Иоанновича. Годунов-правитель. Учреждение патриаршества. Убиение царевича Димитрия. Царь Борис. Брестская уния. Самозванец на Литве и в Польше. Его поход на Москву. Царствование Лжеди митрия. Брак его с Мариной Мнишек. Гибель самозванца
Грозному царю наследовал смиренно-блаженный. Феодор Иоаннович, вступивший на родительский престол 27 лет от роду, был человеком небольшого роста, приземистым и опухлым, с ястребиным носом, нетвердой походкой и постоянной улыбкой на устах; он был очень прост, по словам «Временника дьяка Тимофеева», «естеством кроток и мног в милостех ко всем, и непорочен… паче же всего любя благочестие и благолепие церковное», но совершенно не склонен к занятиям государственными делами. Очевидно, власть должна была перейти в руки тех, кто его окружали. Это были все близкие люди покойному государю, уцелевшие от разгрома, которому была подвергнута боярская среда, и выдвинутые или родственными связями с Грозным, или своею верною ему службою.
На первом месте стоял престарелый боярин Никита Романович Юрьев-Захарьин, родной дядя молодого царя по матери, отличавшийся, по общему отзыву современников, такими же светлыми душевными качествами, как и покойная сестра его – царица Анастасия Романовна. Даже ливонские летописцы с восторгом рассказывали, как великодушный Никита Романович, взяв город Пернау, позволил его жителям удалиться со всем их имуществом. За ним следовали князь Иван Феодорович Мстиславский, сын двоюродной сестры Грозного, очень родовитый, но незначительный сам по себе человек, и Борис Феодорович Годунов, шурин государя и брат царицы Ирины, к которой молодой царь питал беспредельную привязанность.
Важное значение имел также решительный, смелый и честолюбивый Богдан Бельский – воспитатель царевича Димитрия, выдвинувшийся своею службою в опричнине и родством с Малютой Скуратовым и Борисом Годуновым.
Затем шло несколько князей Шуйских, во главе со знаменитым защитником Пскова князем Иваном Петровичем, заслужившим доверие Грозного своею верною службою. Наконец, умные и хитрые думные дьяки – братья Андрей и Василий Щелкаловы – тоже принадлежали к самым близким людям царя Феодора.
Отдельно от описанного выше кружка держались Нагие, родные царицы Марии, матери царевича Димитрия.
По-видимому, окружающие царя Феодора опасались неприязненных действий со стороны Нагих; как только умер Грозный, то тотчас же они распорядились запереть все входы в Кремль, поставили на стенах стражу и держали пушки наготове с зажженными фитилями на случай народного движения в пользу младенца Димитрия. На другой день была принесена высшими чинами торжественная присяга Феодору, а Димитрия вместе с матерью и Нагими поспешили удалить в Углич, данный ему в удел. Это удаление не имело, однако, вида суровой опалы. Из Углича в день именин царевича, 19 октября, посылались, по обычаю, к государю и его семье пироги, а Феодор Иоаннович отдаривал царицу Марию Нагую дорогими мехами.
Богдан Бельский, воспитатель Димитрия, оставался после его удаления в Углич некоторое время в Москве, но скоро в народе разнесся слух, что он хочет извести царя Феодора. Чернь заволновалась. К ней пристали находившиеся в это время в столице влиятельные рязанские люди – Ляпуновы и Кикины; огромная толпа подступила к Спасским воротам в Кремле, навела на них пушку и требовала выдачи Бельского. Тогда царь велел объявить, что последний сослан им в Нижний Новгород, и народ успокоился. Был ли действительно виноват Бельский в какой-либо крамоле или слух об этом был пущен недоброжелателями с целью вызвать его удаление от двора, неизвестно.
Первое время по воцарении Феодора наибольшее влияние на дела имел дядя его – боярин Никита Романович; вскоре, однако, он был разбит параличом, а затем и умер, вверив Борису Годунову перед кончиною своих детей от брака с Евдокией Александровной Горбатой-Шуйской – молодых братьев Никитичей, как их звали в народе, и взяв с него клятву на верность с ними «завещательному союзу дружбы».
После смерти Никиты Романовича Борис Годунов становится во главе правления и скоро сосредоточивает в своих руках небывалую власть над государством.
Жизнь этого человека, имевшего огромнейшее значение в судьбах Русской земли, замечательна. Потомок крещеного татарского мурзы Чета, приехавшего в Москву при Иоанне Калите, Борис Годунов уже в молодых годах был близким человеком к Грозному, состоя при царском саадаке (лук и колчан со стрелами), и быстро вошел в его полную доверенность, чему способствовала женитьба Годунова на дочери Малюты Скуратова, а затем и брак его сестры Ирины с Феодором Иоанновичем.
Личные качества Бориса как нельзя более соответствовали тем благоприятным обстоятельствам, в которых он очутился. По общим отзывам современников, даже и его злейших врагов, Борис, оставаясь неграмотным до конца своей жизни, «грамотичного учения не сведый до мала от юности, яко ни простым буквам навычен бе», отличался тем не менее большими дарованиями: «он цвел благолепием, видом и умом, всех людей превзошел; муж чудный и сладкоречивый, много устроил он в государстве достохвальных вещей, ненавидел мздоимство, старался искоренить разбои, воровство, корчемство; был милостив и нищелюбив, но в военном деле был неискусен. Цвел он как финик листвием добродетели, и если бы терн завистной злобы не помрачал его добродетели, то мог бы древним царям уподобиться». В последних словах заключается вся разгадка души Бориса. Основной ее чертой было ненасыт ное честолюбие, готовое, как увидим, для своего удовлетворения идти на самые страшные преступления; при этом оно лицемерно прикрывалось личиною всевозможных человеческих добродетелей. При таких свойствах души и имея поддержку в безгранично преданной себе сестре, умной царице Ирине, всецело овладевшей чувствами и помыслами царя Феодора, Борис Годунов мог рассчитывать достигнуть всего.
В то самое время, когда Грозный царь, сидя за столом с шахматами, испустил свой дух, присутствовавший при этом Борис, предвкушая сладость своего будущего положения при смиренном Феодоре, с веселым видом обратился к бывшему тут же англичанину Горсею и сказал ему: «Будь верен мне и не бойся».
Захват Борисом власти не обошелся, разумеется, без борьбы, но долгая служба в опричнине выучила Годунова не стесняться в средствах при ее ведении. Приближенные люди при царе Феодоре разделились за несколько времени до смерти Никиты Романовича на две партии: во главе одной был Борис Годунов, сблизившийся с братьями Щелкаловыми, верно оценившими, что сила на его стороне, причем Андрея Щелкалова Борис назвал даже себе отцом, хотя незадолго перед этим он назвал себе отцом и князя И.Ф. Мсти славского; к другой партии принадлежали упомянутый князь И.Ф. Мстиславский, князь Воротынский, Головины, Колычевы и князья Шуйские, очень любимые всем московским населением – купцами, горожанами и чернью.
Говорят, что Мстиславский после долгих отказов согласился извести Годунова отравой у себя на пиру; но это было вовремя открыто; его схватили и насильно постригли в Кирилло-Белозерском монастыре, где он и умер. Воротынские же, Головины, Колычевы и многие другие были заточены по разным городам или отправлены в ссылку; при этом один из Головиных – Михайло – бежал за рубеж к королю Стефану Баторию.
Шуйских Борис пока не тронул, опасаясь, очевидно, большой любви к ним со стороны московских жителей; он даже пошел с ними на мировую. Посредником в этом был митрополит Дионисий, человек тонкого ума и сладкоречивый, но достойный и добрый пастырь, искренно служивший делу умиротворения. Когда после примирения своего с Годуновым князь Иван Петрович Шуйский вышел из Грановитой палаты, то был встречен на площади толпой торговых людей, причем два купца подошли к нему и сказали: «Помирились вы нашими головами; и вам от Бориса пропасть, да и нам погибнуть».
Слова их оправдались: оба купца были в ту же ночь схвачены и сосланы неизвестно куда, а затем скоро наступил черед и Шуйских. Произошло это следующим образом: Феодор не имел детей от царицы Ирины, так как все роды ее были неудачны. Понимая, что могущество Годунова основано всецело на привязанности государя к Ирине, Шуйские с другими боярами и всеми московскими купцами решили подать царю челобитную, в которой просили его «прияти бы ему второй брак, а Царицу первого брака – Ирину Феодоровну – пожаловати отпустит в иноческий чин; и брак учинити ему Царьского ради чадородия». При этом была намечена и невеста для государя – дочь заточенного в Кирилло-Белозерском монастыре князя И.Ф. Мстиславского. Однако Борис, имея повсюду своих лазутчиков, вовремя узнал о готовящемся ему ударе и поспешил уговорить митрополита Дионисия, бывшего, по-видимому, на стороне Шуйских, не начинать дела о разводе; при этом он указывал, что царь Феодор и Ирина молоды и могут еще иметь детей; в случае же бездетности у Феодора имеется и прямой наследник, живущий в Угличе, – брат его царевич Димитрий.