Государь сам объезжал войска, жаловал воевод и всех ратных людей милостивыми словами, а затем, по обыкновению, удалился молиться.
4 июля татары появились под Москвой, начали жечь окрестности и вступили в мелкие стычки с передовыми нашими войсками. Все находились в тревожном ожидании; один только царь был совершенно спокоен и, увидев слезы на глазах боярина Григория Годунова, сказал ему, чтобы он утешился, так как татар завтра же не будет. Слова его оправдались.
Хан, расположившийся на Воробьевых горах, был встревожен ночью большим шумом в Москве и выстрелами из множества пушек; он поверил сообщению пленных, что к нам пришла подмога из Новгорода, и опрометью побежал назад, не дождавшись рассвета.
Радость была общая; в память отражения хана был заложен Донской монастырь, и несколько дней подряд шли пиры в Грановитой палате; честь же победы над татарами была почти всецело приписана Борису Годунову; кроме множества подарков, он получил, вдобавок ко всем своим пышным наименованиям, звание слуги, пожалованное до него, как мы помним, только трем лицам: князю Семену Ряполовскому, отец которого спас юного Иоанна II от злобы Шемяки, князю Ивану Воротынскому – за знаменитую Ведрошскую победу над Литвой, и при Грозном – князю Михаилу Воротынскому, отличившемуся при взятии Казани и нанесшему поражение крымцам на Донце.
Скоро убежавший из-под Москвы хан Казы-Гирей стал смиренно просить государя простить ему его набег, что, впрочем, было только хитростью; в следующем же, 1592 году он послал своего калгу (наследного царевича) произвести внезапное нападение на наши рязанские и тульские владения, откуда было уведено много пленных. Однако необходимость помогать туркам в войне последних с австрийцами заставила хана искать с нами прочного мира, и в 1594 году он выдал московскому послу князю Щербатову шертную грамоту.
Пересылки с турками при Феодоре Иоанновиче происходили главным образом из-за казаков. Усиление казачества, особенно же постоянные набеги донцов под турецкий город Азов, беспокоили султана, который требовал их усмирения и уничтожения московской крепости на реке Терек. На эти требования московский посол в Константинополе Благов неизменно отвечал: «Сами знаете, что на Тереке и на Дону живут воры, беглые люди, без ведома государева, не слушают они никого, и мне до казаков какое дело!»
В 1586 году к царю Феодору явились послы от кахетинского (в Грузии) князя Александра, которому одновременно грозили турки и персы; Александр просил принять его в наше подданство и прислать ратную помощь, вследствие чего царь дважды посылал свое войско против его недруга и соседа – шамхала Тарковского, но воевать с турками Москва отказалась, хотя и вела переговоры об этом со знаменитым персидским шахом Аббасом Великим.
Вел с нами переговоры о войне с турками и немецкий император Рудольф II; он неоднократно посылал под этим предлогом своих послов к Феодору, из коих один – Варкоч – оставил весьма любопытные записки о своих поездках в Москву; однако истинной целью этих посольств была не война с турками, а желание получить от богатого московского государя крупное денежное вспомоществование. Денег в Москве Рудольфу не дали, но помогли иным образом. В 1595 году в Прагу прибыл целый караван с «вспоможением» от государя, который, «по прошению и челобитью шурина своего Бориса Феодоровича Годунова», прислал множество шкур соболей, куниц, лисиц, белок, бобров и лосиных кож, занявших в императорском дворце до 20 комнат.
Пражские купцы оценили посылку в 400 тысяч рублей, кроме трех сортов соболей, которым не умели наложить цены по их дороговизне.
Папы Григорий XIII, Сикст V и Климент VIII также вели пересылку с Москвой; они старались склонить ее к войне с турками и повторяли свои попытки о введении унии, причем предлагали вновь прислать уже знакомого нам иезуита Антония Поссевина, зорко следившего за всем, что делается в Москве.
Мы видели, что под конец царствования Грозного отношения наши с Англией испортились. Но честолюбивый Борис Годунов, заискивавший в расположении иностранных государей, и умная и ловкая Елизавета Английская, искавшая выгод для своих купцов, быстро их поправили.
Елизавета ласково называла Годунова в письмах «своим самым дорогим и любимым двоюродным братом» и прислала своих врачей и бабку его неплодной сестре царице Ирине, а Годунов в угоду ей дал огромные преимущества английским купцам и освободил их от всякой пошлины, в явный ущерб государству, лишив при этом нашу казну, по исчислению Н.М. Карамзина, более 20 тысяч ежегодного дохода.
О том, насколько Годунов ухаживал за англичанами, можно судить по следующим словам их же соотечественника Гакльюта, составившего описание путешествий англичан в Россию: «Способ последнего отправления (из Московского государства) мистера Горсея в Англию был так почетен, что следует описать его. Ему дали открытый лист на почтовых лошадей для него самого и прислуги, запасы и все нужное для такого продолжительного путешествия. В каждом городе, через которые он проезжал от Москвы до Вологды, на расстоянии 500 верст по сухопутью, его щедро снабжали лошадьми и всем нужным, также и по реке Двине, на протяжении 1000 верст, он везде получал свежие запасы от царских чиновников. Когда он прибыл в новоукрепленный город Архангельск, его встретил, по царскому приказу, князь Василий Андреевич Звенигородский; стрельцы были расставлены по обычаю рядами, и его прибытие праздновалось великолепно. Отсюда, снабдив его запасами и деньгами, отправили на княжеском судне с сотнею гребцов, а также с сотнею стрельцов, ехавших с их головою из дворян на других судах. Когда они доехали до места, где стояли на якоре английские, датские и французские корабли, стрельцы дали залп, а корабли выстрелили в свою очередь из 46 орудий; затем Горсея доставили на место жительства в Английский дом на Роз-Эйланд. Полнейшим и окончательным доказательством расположения царя и Бориса Феодоровича к мистеру Горсею было то, что на следующий день ему послали дальнейшие припасы на дорогу, которые заключались в следующем: 16 живых быков, 70 овец, 600 кур, 25 окороков, 80 четвериков муки, 600 караваев хлеба, 2000 яиц, 10 гусей, 2 журавля, 2 лебедя, 65 талонов меду, 40 галенок водки, 60 галенок пива, 3 молодых медведя, 4 сокола, запас луку и чесноку, 10 свежих семг и дикого кабана. Все это было доставлено Горсею одним дворянином от имени государя, а другим от Бориса Феодоровича».
Видя такую угодливость Годунова к англичанам, королева Елизавета стала требовать, чтобы мы запретили торговать в нашей земле всем другим иноземцам и даже англичанам, не принадлежащим к Английской торговой компании. На это, однако, ей отвечали из Москвы: «Это дело нестаточное и ни в каких государствах этого не ведется; если Елизавета королевна к государю об этом приказывает, то этим нелюбье свое объявляет Царскому Величеству, к убытку Государевой Земли хочет дорогу в нее затворить… которую дорогу Бог устроил – великое море океан, и ту дорогу как можно затворить…»
Оживленную переписку с Москвой по торговым делам вел также и знаменитый министр Елизаветы – лорд Вильям Сесиль Бэрлей, величавшийся Годуновым в своих грамотах к нему: «Вилим Сисель, честнейшего чина рычард Подвязочный» (он имел английский орден Подвязки, жалуемый обыкновенно владетельным особам).
Удачно сложившиеся внешние отношения при царе Феодоре внесли, как мы говорили, по общему отзыву современников, большое успокоение в жизнь страны и дали возможность правительству заняться устройством внутренних дел.
Царь Феодор хотя и часто сидел в Думе, но, как мы знаем, делами не занимался, а или молился Богу, или же по праздничным дням тешился зрелищем боя человека с медведем, причем щедро награждал отважных молодцов, вступавших в борьбу со страшным зверем. Царица Ирина всецело отдалась самой щедрой благотворительности и широко оказывала милости заключенным в тюрьмах, пользуясь для этого всяким подходящим случаем. Всеми же делами правил, хотя и при посредстве Боярской думы, Борис Годунов, и правил ими, по общим отзывам, хорошо.
При этом для решения многих вопросов очень часто созывались соборы по тому же порядку, как и во времена Грозного; при открытии этих соборов всегда присутствовал сам царь Феодор.
Борису Годунову обыкновенно приписывают, в бытность его правителем, прикрепление крестьян к земле, приведшее к известному крепостному праву. Как выяснили новейшие исследования, это не верно. Мы видели, в какое расстройство пришло земельное хозяйство в Московском государстве от крутой землевладельческой переборки, произведенной Иоанном Грозным по учреждении опричнины. С другой стороны, мы видели, раньше Грозного, был ряд распоряжений Московского правительства, начавшихся еще в XV веке, для затруднения перехода крестьян от одного владельца к другому, ввиду того, что эти переходы отражались крайне гибельно на хозяйстве. Меры Бориса Годунова, чтобы поднять народное благоустройство, сильно упавшее в последние годы Грозного, шли в том же направлении – в стеснении перехода крестьян от одного владельца к другому; полное же их прикрепление к земле последовало при царе Василии Ивановиче Шуйском, причем главной причиной этого прикрепления были те крупные долговые обязательства, которые связывали крестьян с землевладельцами. При царе Феодоре государство для управления было разделено на четыре чети: Посольскую, Разрядную, или Военную, Поместную и Казанского дворца. Четями ведали дьяки, причем первыми двумя – братья Щелкаловы. Кроме четей, остались и приказы, во главе которых стояли бояре; Дворцовый приказ, заведовавший царскими вотчинами, был поручен боярину Григорию Васильевичу Годунову; ежегодный доход, поступавший в царскую казну, доходил при нем до 1 млн 430 тысяч рублей.
В царствование Феодора было построено множество новых городов, особенно со стороны степи, для ограждения наших границ от татарских набегов. Так, были построены Курск, Ливны, Кромы, Воронеж, Белгород, Оскол, Валуйки; затем в Волжской стороне – Санчурск, Саратов, Переволока, Царицын; на Урале был поставлен город Яицк для сидевших здесь казаков, а в 1584 году был заложен на Белом море Архангельск, Астрахань и Смоленск были обведены каменными стенами; как увидим, это оказалось весьма предусмотрительным по отношению Смоленска, «этого ожерелья» государства, по определению Н.М. Карамзина. Москва тоже укреплялась, для чего был заложен Белый, или Царев, город. Кроме того, как мы говорили в предыдущей главе, в Сибири, окончательно приведенной под власть Москвы при царе Феодоре, было тоже заложено несколько городов.