сего Устюжского уезда поворотно головами. А про Московское государство они же и иные люди сказывали, что Московское государство, дал Бог, стоит по-старому здорово. – И тебе, господине Поспел Елисеевич, помыслити у Соли у Вычегоцкия с Строгановыми, с Максимом и с Никитою, и со всею Усольскою землею, что их мысль: хотят ли они с нами и с Устюжаны стояти крепко о том деле и совет с нами крепкой о том деле держат ли? Да толко, господине, ваша мысль будет единака с нами, и тебе бы, господине, поговоря с Строгановыми и со всею Усолскою землею, тебе, Поспелу, и вам, Максиму и Никите, и посадским и волостным лутчим людем, человек пяти, или шти, или десяти, приехать пожаловати к нам к Устюгу вскоре для того совету; а наша мысль то: будет вы к нам приедете и стоять с нами заодин похотите, и нам вам в том крест целовати меж собя, а вам также крест целовати, что нам с вами, а вам с нами и ожить и умереть вместе. А в Ярославле-де правят на Ярославцах (воры) и по осминадцать рублев с сохи, а у торговых людей у всех товары всякие переписали, а переписав, в полки отсылают».
Так переписывались между собой в конце 1608 года русские северные посадские и крестьянские миры, чтобы всеми силами стоять сообща против воров и того, кто называется «князем Дмитреем».
После бегства пана Кернозицкого из-под Новгорода Скопин отправил своих воевод Бороздина и Вышеславцева в Вологду, которая вследствие своего выгодного расположения в узле главных путей из Поморья к Москве начала приобретать важное значение для действий против воров, особенно ввиду того, что в Вологде зимой 1608/09 года случайно собралось множество иностранных и русских купцов с товарами, шедшими через Архангельск и не попавшими в Москву из-за боязни тушинцев. Все купцы, разумеется, оберегая свое достояние, тотчас же перешли на сторону царя Василия Ивановича, который с своей стороны не переставал рассылать грамоты по северным областям.
Такое же значение, как Вологда, получил и Великий Устюг, к коему сходились пути из далеких северо-восточных наших владений и Москвы. Кострома и Галич были городами, где сосредоточивалась главная деятельность против воров на средней Волге; их жители целовали друг другу крест «за один умереть» и собирали ратных людей. В Нижнем Новгороде горячим противником воров и поляков являлся игумен Иоил, он писал через игумена Тихоновской пустыни Иону жителям Балахны, «чтобы они не стояли за воров, а действовали бы с Нижегородцами сообща и стояли бы на том, кто будет на Московском государстве государь, тот всем нам и вам государь…».
Ополчения, выставляемые северными городами, были чисто мужицкими ратями; они избирали своих военачальников всем миром: иногда ими бывали боярские дети, но часто также вдовые попы, священники и другие крепкие люди, хорошо известные посадскому и крестьянскому люду, их выбиравшему.
Конечно, снаряжение этих ополчений от земли шло медленно, при этом они зачастую терпели и неудачи от воровских отрядов, не скоро мог и Скопин-Шуйский дождаться прибытия нанятых им иноземцев и образовать свое воинство, чтобы двинуться на выручку Москвы, а между тем поляки и воры напрягали все свои усилия, чтобы овладеть главным оплотом православия и средоточием всех важнейших путей к северу – обителью преподобного Сергия, его лаврою, выстроенною во имя Живоначальной Троицы, в 64 верстах от Москвы.
Мы видели, что Сапега при своем движении к Троице наголову разбил на Ярославской дороге высланное против него войско под начальством князя Ивана Ивановича Шуйского; затем вместе с Лисовским 23 сентября 1608 года он подошел к лавре, которая со времени Грозного была обнесена на протяжении 642 саженей каменными стенами, вышиной в 4 и толщиной в 3 сажени, с башнями, острогами и глубоким рвом. Вначале у Сапеги вместе с Лисовским было до 30 тысяч человек войска, но так как осада затянулась и Сапега вынужден был рассылать отряды в разные стороны, то иногда у него бывало не более 10 тысяч человек.
Защитников же лавры было всего около 1500 человек, в том числе дворян, боярских детей, казаков и разных собранных в нее людей – 1300 человек и до 200 человек иноков, способных носить оружие, из которых многие были прежде воинами и теперь поверх ряс надели ратные доспехи. В лавру, кроме того, собралось множество стариков, женщин и детей из окрестных деревень и сожженных вокруг монастыря посадов, так что теснота в ней была большая. Затем здесь же находилась бывшая королева ливонская Мария Владимировна, в иночестве Марфа, и инокиня Ольга – в миру царевна Ксения Борисовна Годунова. Архимандритом монастыря был доблестный старец Иосаф, а воеводами – окольничий князь Григорий Борисович Роща-Долгорукий и дворянин Алексей Голохвастов. Неоднократно упоминаемый нами Авраамий Палицын был келарем лавры, то есть представителем ее перед мирскими властями по всем хозяйственным и иным светским делам, во время осады он находился в Москве и оставил нам очень подробное и красноречивое ее описание, к сожалению, однако, далеко не беспристрастное по отношению всех тех лиц, с которыми он имел личные счеты. Вообще, этот Авраамий Палицын был очень ловким человеком, но далеко не прямым, а «кривым», по выражению И.Е. Забелина, и склонным приписывать лично себе чересчур выдающееся значение в важнейших событиях Смутного времени.
Продовольствием и боевыми припасами монастырь был снабжен довольно обильно, но было мало заготовлено дров.
Сапега расположился станом по западную сторону лавры, на Дмитровской дороге; с ним были князь Константин Вишневецкий, пан Казановский, братья Тышкевич и другие именитые поляки, а Лисовский, в отряде которого находилось много казаков, стал по юго-восточной стороне обители; сильные польско-воровские отряды заняли остальные дороги, шедшие к Троице.
Архимандрит Иосаф привел воевод и всех ратных людей к присяге у гроба преподобного Сергия, что они будут биться крепко и «без измены» против врагов православия и Отечества, и затем повелел непрестанно совершать богослужение и пение молебнов святому Сергию. Защитники же его обители готовились всеми силами к отражению врага. Одна половина их всегда находилась на стенах и башнях, вооруженных пушками и пищалями, а другая предназначалась для замены убитых и больных и для производства вылазок; во главе этих вылазок часто становились храбрые иноки.
Вместе с тем иноки деятельно рассылали грамоты в неприятельский стан к казакам и русским ворам, убеждая их покаяться и отложиться от врагов нашей веры. Сапега и Лисовский, как мы говорили, думали, что им легко будет управиться с обителью, но скоро должны были убедиться в противном. 23 сентября, в день подхода к лавре, неприятель был встречен смелой вылазкой из монастыря, а затем все его попытки овладеть ею приступом были отбиты. Скоро поляки с негодованием стали писать Вору в Тушино про иноков Сергиевой лавры, что эти черные вороны, сидя в каменном гробу, делают им великие пакости: «Доколе стужают великому твоему благородству граворонове сии возгнездившиеся во гроб каменный, и докуда седатые пакоствуют нам повсюду…»
29 сентября Сапега и Лисовский послали с русским изменником, боярским сыном Бессоном Руготиным, грамоты к Иосафу, монахам и воеводам со служилыми людьми, с предложением покориться «прирожденному» государю Димитрию Ивановичу, грозя в противном случае взять монастырь и предать всех его защитников смерти. «Вы беззаконники, – писали они монахам, – презрели жалованье, милость и ласку царя Ивана Васильевича, забыли сына его, а князю Василию Шуйскому доброхотствуете, и учите в городе Троицком воинство и народ весь стоять против государя царя Димитрия Ивановича и его позорить и псовать неподобно и царицу Марину Юрьевну, также и нас. И мы тебе, архимандрит Иосаф, свидетельствуем и пишем словом царским, запрети попам и прочим монахам, чтобы они не учили воинства не покоряться царю Димитрию».
Грамоты эти, конечно, не подействовали на доблестных защитников лавры. «Да ведает ваше темное державство, – отвечали Сапеге из монастыря, – что напрасно прельщаете Христово стадо, Православных Христиан. Какая польза человеку возлюбить тьму больше света и преложить ложь на истину: как же нам оставить вечную Святую истинную свою Православную Христианскую веру Греческого закона и покориться новым еретическим законам, которые прокляты четырьмя вселенскими патриархами? Или какое приобретение оставить нам своего Православного государя царя и покориться ложному врагу, и вам, Латыне иноземной, уподобиться Жидам или быть еще хуже их?»
Сапега быстро убедился, что ему придется провести зиму под стенами обители, и приступил к осадным работам. 30 сентября польско-воровские войска поставили окопы и туры в Терентьевской роще, на горах Волкуше и Красной и выкопали большой ров с высоким валом от Келаревского пруда до Глиняного оврага. Утвердившись таким образом с южной и восточной стороны лавры, они открыли по ней 3 октября пальбу из 63 пушек, с тем чтобы разрушить ограду, и вели ее беспрерывно в продолжение 6 недель. Однако, к великому для нас счастью, пальба эта не принесла большого вреда обители; ее доблестные защитники успешно заделывали повреждения в стенах от ядер и с радостию наблюдали, как большинство каленых ядер летело мимо зданий и падало в пустыри или монастырские пруды.
Видя в малоуспешных действиях вражеских пушек явное доказательство милости Божией к обители святого Сергия, все укрепились духом в ожидании приступа, исповедовались и приобщились Святых Тайн; многие приняли пострижение, чтобы умереть в иноческом чине. Несмотря на неприятельский огонь, вдоль стен обители ежедневно совершались крестные ходы со святыми иконами.
Сапега между тем сильно надеялся на успешное действие своего пушечного наряда и уже в ночь на 13 октября решил идти на приступ лавры всеми силами. Для этого днем 12-го он задал обильное пиршество своим воинам, напоив их допьяна, а затем устроил конские ристалища. С наступлением сумерек полупьяные поляки и воры подошли к монастырю, а ночью устремились на приступ, неся лестницы и катя пред собою деревянные туры на колесах, или тарасы. Но храбрые защитники лавры не дремали и всюду успешно отбили осаждающих, которые поспешно отступили, бросив у стен свои лестницы и тарасы; они были втащены в монастырь и пошли там на дрова.