Между тем наступало лето 1609 года, и князь Михаил Васильевич Скопин был уже недалеко от Москвы.
По договору, заключенному в конце февраля 1609 года стольником Головиным и дьяком Зиновьевым-Сыдавным с Карлом IX, последний обязывался выставить на помощь Шуйскому 2 тысячи наемной конницы и 3 тысячи пехоты и, кроме того, неопределенное количество добровольцев, за что Московское государство заключало вечный мир со Швецией, отдавало ей город Корелу с уездом и должно было действовать сообща против Сигизмунда Польского. Вместе с тем содержание всех упомянутых наемников всецело ложилось на московскую казну.
Эта шведская сборная рать начала прибывать к Новгороду только с половины апреля 1609 года; она насчитывала в своих рядах около 15 тысяч человек шведов, шотландцев, датчан, англичан, немцев и французов; ее главнокомандующим был 27-летний Яков Делагарди, сын знакомого нам Понтуса Делагарди, уже побывавший, несмотря на свою молодость, в продолжительных походах, причем часть своей службы он прошел в Нидерландах под начальством лучшего европейского полководца того времени – принца Морица Нассауского.
В Новгороде между обоими молодыми вождями быстро завязались дружеские отношения. Скопин произвел и на шведов самое лучшее впечатление. «Имея от роду всего 23 года, – писал про него один из них, – он отличался статным видом, умом, зрелым не по летам, силою духа, приветливостью, воинским искусством и умением обходиться с иностранцами».
Делагарди хотел ждать окончания распутицы, но Скопин спешил с выступлением на выручку столицы; в конце апреля передовые русско-шведские отряды разбили Кернозицкого под Старой Руссой, а затем быстро очистили от воров Торопец, Торжок, Порхов и Орешек; воевода последнего города, Михаил Глебович Салтыков, бежал в Тушино. Менее удачны были действия отряда князя Мещерского, высланного из Новгорода для занятия Пскова, в котором вражда между лучшими и меньшими людьми, стоявшими за Вора, обострилась до крайности; Мещерский не смог овладеть Псковом и был отозван назад князем М.В. Скопиным, который лично выступил из Новгорода 10 мая. Против него из Тушина был выслан к Торжку пан Зборовский и знакомый нам Григорий Шаховской, «всей крови заводчик», успевший освободиться из своего заключения на Белоозере и пробраться к Вору.
Под Торопцом передовой шведский отряд был разбит Зборовским, но последний поспешил затем отойти к Твери и соединиться с Кернозицким, узнав, что Скопин идет во главе большого войска.
Под Тверью в июле 1609 года Скопин настиг Зборовского и вступил с ним в упорнейшее сражение. Долго успех его колебался то в одну, то в другую сторону, но в конце концов польско-воровские войска были разбиты, и Скопин собрался уже их преследовать всеми силами, как вдруг получил известие, что шведские наемники отказываются идти, так как получили жалованье только за два месяца, а требуют за четыре. Делагарди принял сторону Скопина и грозил своим воинам даже смертью, но это мало помогло, и с той поры, помимо борьбы с Вором и поляками и устройства ополчений северных городов, на Скопина легла еще тяжелая задача – улаживать всеми мерами неудовольствия, возникавшие среди вспомогательной шведской рати.
От Твери князь Михаил Васильевич не пошел прямо на Москву: он знал, что встретит под Троицей, у Дмитрова и Тушина сильные отряды Сапеги, Лисовского и других воров, в столкновении с которыми, в случае неудачи, все его дело может быть сразу погублено, и двинулся поэтому в направлении к Ярославлю, чтобы быть ближе к собравшемуся мужицкому ополчению северных городов. Дойдя до Калязина монастыря на Волге, он остановился, укрепил свой стан и стал обучать стекающихся к нему ратников, имея деятельным помощником шведского военачальника Зомме. Вместе с тем Скопин и царь Василий Иванович Шуйский рассылали по всему северу свои грамоты, требуя присылки людей и денег. Особенно горячо откликнулись на этот призыв иноки Соловецкого монастыря и именитые люди Строгановы. Соловецкие монахи переслали в Москву более 17 тысяч рублей и даже серебряную ложку, то есть, очевидно, всю свою казну дочиста; Петр же Семенович Строганов, как признал сам Шуйский, посылал многих ратных людей на царскую службу против воров, города от шатости укреплял и давал большие деньги в ссуду для раздачи жалованья служилым людям. За это радение царь приказал писать его во всех грамотах с «вичем», что считалось тогда великою честью.
Между тем Скопин, разбив у Калязина двинувшегося было против него от Троицы Сапегу и усилив свою рать заволжскими мужицкими дружинами, «сождався с костромскими и с ярославскими и с иных городов людьми», занял в октябре Переславль-Залесский и Александровскую слободу. Установив таким путем связь между Москвой и северными городами, он решил идти отсюда на освобождение столицы, закрепляя свое движение к ней устройством крепких «острожков», в которых оставляемые им небольшие отряды могли бы с успехом противодействовать воровским шайкам. Сюда же, к Александровской слободе, позднею осенью 1609 года стал подходить и шедший с Нижней Волги воевода Ф.И. Шереметев.
Движение Ф.И. Шереметева сильно подняло дух всех крестьянских и посадских миров в Поволжье и в местности между Волгой и Окой, начавших подниматься против воров с осени 1608 года.
Так, в Юрьевце-Поволжском черные люди собрались вокруг сотника Феодора Красного, на Решме во главе их стал крестьянин Григорий Лапша, в Балахнинском уезде – Иван Кувшинников, в Городце – Феодор Ногавицын, в Холуе – Илья Деньгин и, наконец, в Нижнем всеми действиями против воров руководил доблестный воевода Андрей Алябьев. Тем не менее эти действия против воровских шаек и их предводителей – Лисовского, Федьки Плещеева, занявшего Суздаль, атамана Таскаева, князя Вяземского и других – были очень тяжелы для мужицких ополчений. Поэтому Ф.И. Шереметев, шедший от Астрахани с отрядом хорошо обученных воинов, число коих было едва ли более 3 тысяч человек, встречался всюду как избавитель. Вынужденный постоянно очищать свой путь от воров, Шереметев так же, как и Скопин, мог двигаться очень медленно. Только весной 1609 года он подошел и прочно утвердился в Нижнем. «Нижегородцы же, – говорит летописец, – видя приход к ним ратным людем, возрадовашеся». Из Нижнего Шереметев двинул Алябьева к Мурому, где засели воры, а затем и сам направился к этому городу. После занятия Мурома Алябьев был послан к Владимиру; владимирцы, узнав о его приближении, схватили своего воеводу Вельяминова, передавшегося Вору, и потащили его в соборную церковь, чтобы он там исповедался и причастился перед смертью. Соборный протопоп, дав ему причастие, вывел Вельяминова к народу и сказал: «Вот враг Московского государства», – после чего он был тут же избит камнями до смерти.
Шереметев прибыл во Владимир лишь во второй половине 1609 года, взяв предварительно приступом Касимов; затем он пошел к Суздалю, где крепко засели воры, но овладеть этим городом ему не удалось, и он должен был опять отступить к Владимиру. Наконец, только к исходу 1609 года ему удалось соединиться со Скопиным.
Таким образом, к концу 1609 года благодаря действиям Скопина и Ф.И. Шереметева и подъему народного духа в посадских и крестьянских мирах на севере России и в Среднем Поволжье царь Василий Иванович Шуйский, казалось, мог рассчитывать на победу над непрошеными гостями, нагло вторгнувшимися в Московское государство как из Польши, так и с воровского Поля.
Но в это время в пределах Московского государства появился еще новый враг, одинаково опасный для Василия Ивановича Шуйского и для царика, засевшего в Тушине. Это был Сигизмунд – король Польский. Успешно справившись с домашним рокошем, он хотел воспользоваться теперь смутой, царившей в Московском государстве, и под предлогом, что Шуйский заключил союз с его заклятым врагом – Карлом IX Шведским, решил вторгнуться в наши пределы, обещав сенату и сейму, у которых он испросил войско и деньги на войну, что будет в своих действиях руководствоваться исключительно выгодами Польши. Прибывавшие из Московского государства поляки убеждали его, что лишь только он явится в наших пределах, то бояре тотчас же сведут Шуйского с престола и провозгласят царем королевича Владислава.
Иначе смотрел 63-летний королевский гетман Жолкевский, который был вообще против войны с Москвой. Видя же непременное желание Сигизмунда вмешаться в наши дела, он убеждал его идти в Северскую Украину и овладеть ее плохо укрепленными городами, полагая, что королевских войск будет недостаточно для взятия крепкого Смоленска, обнесенного каменными стенами при Годунове. Но Сигизмунд во что бы то ни стало хотел овладеть как можно скорее именно Смоленском, составлявшим в течение стольких лет предмет вожделений поляков, а затем подчинить Польше и все Московское государство. В намерении идти на Смоленск поддерживали короля бывший посол к первому Лжедимитрию Александр Гонсевский, ставший теперь старостой велижским, канцлер Лев Сапега, а также особо приблизившиеся к Сигизмунду во время рокотта братья Ян и Яков Потоцкие. Вообще, в это время в Польше смотрели на покорение Московского государства как на дело весьма легкое. «…Наши мало не всей Русской землей овладели, – писал один шляхтич другому, – кроме Москвы, Новгорода и других небольших городов… Я вам объявляю, что на будущем сейме постановят такое решение; видя легкоумие и непостоянство московских людей, которым ни в чем верить нельзя, надобно разорить шляхту (русскую) и купцов и развести в Подолию и другие дальние места, а на их место посадить из наших земель достойных людей…»
В это же именно время в Польско-Литовском государстве особенно усилилась ненависть ко всему православному и русскому. В 1608 году латиняне и униаты хотели нанести смертельный удар Виленскому православному братству, имевшему свое средоточие в Троицком монастыре, и решили, как мы уже упоминали, передать этот монастырь униатам. Православные, конечно, сильно всполошились и послали жалобу в сейм, где у них были покровители, обещавшие принять их сторону. Но в следующем, 1609 году в Вильну прибыл Сигизмунд, шедший на завоевание Московского государства. «Православные, – говорит наш известный ученый М.О. Коялович, – обвинены были в мятеже, в оскорблении величества, и многие из них подверглись суду. Большая часть церквей обращена в унию. Православные мещане задавлены были жестоко… Где было русское братское училище, там редко когда ученики возвращались из училища домой с неповрежденными лицами. На них нападали и били иезуитские школьники, которые не давали житья никакому иноверцу, так что иноверцы даже объезжали обыкновенно на дальнем расстоянии иезуитские школы. Смутные времена в России, постоянные переходы поляков через Западную Россию по пути в Москву давали огромную силу всему польскому и латинскому и страшно давили все русское, православное. Везде стало изнемогать и падать и западнорусское мещанство…»