Из Костромы Пожарский выслал отряд для занятия Суздаля, чтобы казаки «просовецкие Суздалю никакие пакости не сделали», и, усилившись прибывшими ополченцами из многих поволжских городов, подошел около 1 апреля к Ярославлю. Здесь он решил сделать продолжительную остановку: надо было окончательно образовать свою рать, определить отношения к казакам и, наконец, создать прочную правительственную власть над всем государством, начало чему, как мы видели, было еще положено в Нижнем.
По прибытии в Ярославль Пожарский и Минин вместе с бывшими с ним воеводами тотчас же получили Троицкую грамоту, в которой Дионисий и старцы уведомляли о новом воровстве казаков под Москвой: «по злому воровскому казачью заводу затеяли под Москвой в полкех крестное целование, целовали крест вору, которой во Пскове называется царем Дмитреем», причем в грамоте добавлялось, очевидно, чтобы смягчить вину Трубецкого, большого благоприятеля Авраамия Палицына, что «боярина князя Дмитрея Тимофеевича Трубецкого и дворян и детей боярских и стрелцов и Московских жилецких людей привели ко кресту неволею, такоже целовали крест, по их воровскому заводу, бояся от них смертного убивства; да и нам то ведомо, боярин князь Дмитрей Тимофеевич и дворяне и дети боярские целовали неволею, и нынче, он, князь Дмитрей, у тех воровских заводцов живет в великом утеснении, а радеет соединенья с вами».
Вместе с тем троицкие власти сообщали скорбную новость о кончине «твердаго адаманта и непоколебимого столпа», патриарха Гермогена. Летописец рассказывает, что поляки и московские изменники, услышав о сборе нижегородского ополчения, отправились в заточение к патриарху и потребовали, чтобы он послал грамоту о его роспуске. «Он же, новой великий государь исповедник, рече им: «Да будет те благословени, которые идут на очищение Московского государства; а вы, окаянные московские изменники, будете прокляты». И оттоле начаша морити его гладом и умориша ево гладною смертию и предаст свою праведную душу в руне Божи в лето 7120 (1612) году, месяца февраля в 17 день, и погребен бысть на Москве в монастыре чюда архистратига Михаила». По одному же польскому известию, великий святитель земли Русской был удушен.
Получив известия о событиях под Москвой, Пожарский и состоявший при нем земский совет разослали 7 апреля грамоты «о всеобщем ополчении городов на защиту Отечества, о беззаконной присяге князя Трубецкого, Заруцкого и казаков новому самозванцу и о скорейшей присылке выборных людей в Ярославль для Земского совета и денежной казны на жалованье ратным людям». В грамоте этой сообщалось между прочим, что «старые же заводчики великому злу, атаманы и казаки, которые служили в Тушине лжеименитому царю, умысля своим воровством с их началником, с Иваном Заруцким… Прокофья Ляпунова убили и учали совершати вся злая по своему казацкому воровскому обычаю… Да и из-под Москвы князь Дмитрей Трубецкой да Иван Заруцкой, и атаманы и казаки к нам и по всем городом писали, за своими руками, что они целовали крест на том, что им без совету всей земли государя не выбирати, а вору, который ныне в Пскове, и Марине и сыну ее не служити; ныне же, позабыв свое крестное целование, целовали крест вору Сидорку, имянуя его бывшим своим царем… Как сатана омрачи очи их! При них Колужской их царь убит и безглавен лежал всем на видение шесть недель, и о том они из Колуги к Москве и по всем городом писали, что их царь убит, и про то всем православным христьяном ведомо. И ныне, господа, мы все православные християне общим советом, сослався со всею землею, обет Богу и души свои дали на том, что нам их воровскому царю Сидорку, и Марине и сыну ее не служити и против врагов и разорителей веры христьянской, полских и литовских людей, стояти в крепости неподвижно. – И вам, господа, пожаловати, помня Бога и свою православную христьянскую веру, советовать со всякими людми общим советом, как бы нам в нынешнее конечное разорение быти не безгосударным; чтобы нам, по совету всего государства, выбрати общим советом государя, кого нам милосердый Бог по праведному своему человеколюбию даст… И по всемирному своему совету пожаловати б вам прислати к нам, в Ярославль, изо всяких чинов людей человека по два, и с ними совет свой отписати, за своими руками. Да отписати б, господа, вам от себя под Москву, в полки, к бояром и ко всем служивым людем, чтоб они от вора от Сидорка отстали, и с нами и со всей землею тем розни не чинили, и крови в государьстве не всчинали и были по-прежнему в соединенье, а под Москвой стояли безотступно…».
Под приведенной грамотой подписались все начальные люди. При этом, несмотря на то что Пожарский был вождем ополчения, он из скромности подписался только десятым, уступая место людям более сановитым; на пятнадцатом же месте начертано: «В выборного человека всею землею, в Козмино место Минино князь Дмитрей Пожарский руку приложил». Очевидно, великий нижегородский муж не был обучен грамоте.
Выборные люди по приглашению Пожарского и его товарищей прибыли из городов в Ярославль к лету и составили таким образом Совет всея Земли, причем высшая власть была вверена в руки синклита из князя Димитрия Михайловича и двух воевод ополчения, имевших боярское звание, В.П. Морозова и князя В.Т. Долгорукого; синклит этот назывался также «бояре и воеводы». Вместе с тем образовано было и церковное управление – Освященный собор, во главе которого был поставлен пребывавший на покое старый ростовский митрополит Кирилл. Затем были образованы и некоторые приказы.
Как мы видели из грамоты от 7 апреля, Пожарский с товарищами, правильно оценив положение, занятое казаками в Московском государстве, просили города образумить их, чтобы они отстали от воровства и были бы заодно со всем земским ополчением. Но казаки от воровства не отстали, и ярославскому правительству пришлось действовать против них силою: в Углич и Пошехонье, занятые казаками, были посланы отряды князей Черкасского и Лопаты-Пожарского, которые не замедлили нанести им поражение; после этого многие из казаков тотчас же отстали от воровства и соединились с Земским ополчением. Затем были отогнаны черкасы, или запорожские казаки, от Антониева монастыря в Бежецком уезде, и один из отрядов Заруцкого от Переславля-Залесского.
В то время, когда рать Пожарского стояла в Ярославле, шведы захватили уже Тихвин. Чтобы сосредоточить все свои силы против поляков, находившихся в Москве, и удержать шведов от дальнейших действий на нашем Поморье, советом всея земли решено было занять их переговорами, для чего из Ярославля было отправлено в Новгород к Якову Делагарди посольство Степана Татищева, которое должно было заключить со шведами мир и поднять вопрос об избрании на Московское государство шведского королевича при условии, что последний крестится в православную веру. «А писаху к ним для того и посылаху, – говорит летописец, – как пойдут под Москву на очищенья Московского государства, чтоб немцы не пошли воевати в поморские городы».
Новгородский воевода князь Одоевский и Делагарди объявили Татищеву, что они сами снарядят посольство в Ярославль, и сообщили, что в Новгороде уже ожидается брат нового шведского короля, столь знаменитого впоследствии Густава-Адольфа, – королевич Карл-Филипп, изъявивший желание креститься в православную веру и сесть у них государем. Степан Татищев, вернувшись в Ярославль, объявил воеводам, что «отнюдь в нове городе добра нечево ждати».
6 июня в Ярославль прислали повинную грамоту князь Димитрий Трубецкой и Иван Заруцкий от имени всех казаков, в которой каялись, «что своровали, целовав крест Сидорке Псковскому вору, а теперь они сыскали, что это прямой вор, отстали от него и целовали крест вперед другого вора не затевать и быть с Земским ополчением во всемирном совете». Это была, конечно, важная победа над казаками, хотя, как увидим, они далеко не искренно шли на мировую с «последними людьми» Московского государства.
Между тем в самом Земском ополчении тоже стала рознь. Знакомый нам Иван Биркин привел рать из Казани и, как человек завистливый, начал заводить ссоры между начальниками. Только престарелому митрополиту Кириллу после отъезда Биркина из-под Ярославля удалось вновь умирить всех военачальников.
В конце июля к Пожарскому и его товарищам прибыло посольство из Новгорода: «с тем, что быти Московскому государству в соединении вместе с Ноугородцким государством и быти б под одним государем, а они изобрали на Новгородцкое государство Свицково королевича Филиппа». На это заявление Пожарский пристыдил прибывших словами: «При прежних великих государях послы и посланники прихаживали из иных государств, а теперь от Великого Новгорода вы послы! Искони, как начали быть Государи на Российском государстве, Великий Новгород от Российского государства отлучен не бывал; так и теперь бы Новгород с Российским государством был по-прежнему». Затем князь Димитрий Михайлович подробно рассказал послам, какие великие неправды учинил король Сигизмунд, к которому обратились московские люди для избрания его сына, и скромно заявил, что он только потому стал во главе движения против поляков, что люди более его достойные, большие послы, отправленные под Смоленск, находятся в польском плену, где «от нужды и бесчестья, будучи в чужой земле, погибают… Надобны были такие люди в нынешнее время: если бы теперь такой столп князь Василий Васильевич (Голицын) был здесь, то за него бы все держались, и я за такое великое дело мимо его не принялся бы; а то теперь меня к такому делу бояре и вся Земля силою приневолили. И видя то, что сделалось с литовской стороны, в Швецию нам послов не посылывать и государя не нашей Православной веры Греческого закона не хотеть».
Горячее слово Пожарского встретило живой отклик в сердцах новгородских послов; их представитель, князь Феодор Оболенский, с чувством отвечал ему: «Мы от истинной Православной веры не отпали, королевичу Филиппу-Карлу будем бить челом, чтобы он был в нашей Православной вере Греческого закона, и за то хотим все помереть: только Карл королевич не захочет быть в Православной христианской вере Греческого закона, то не только с вами боярами и воеводами и со всем Московским государством вместе, хотя бы вы нас и покинули, мы одни за истинную нашу Православную веру хотим помереть, а не нашей, не Греческой веры государя не хотим».