21 июня пришли новые вести; из Тулы прибыл гонец и объявил, что к ней приходили татары, но немного, и, повоевав окрестности, отошли. Ввиду этого Иоанн отправил к Туле полки передовой и правой руки вместе с боярином князем Михаилом Воротынским, а сам остался в Коломне выжидать дальнейших известий. 23 июня прискакал гонец от тульского воеводы князя Григория Темкина-Ростовского с важной вестью, что к городу прибыл сам хан Девлет-Гирей со всеми силами и янычарами. Тогда Иоанн, «ни мало помешкав и не соверша стола», решил тотчас выступить ему навстречу; он приказал сейчас же всем бывшим с ним войскам начать перевозиться через Оку, а сам отправился к вечерне, так как никогда и ни в каких случаях жизни не пропускал церковных служб.
Отстояв вечерню, государь выступил к Кашире, где была назначена перевозка; сюда прискакал опять новый гонец и привез ему радостную весть о новом блистательном деле русских людей: сидевший в Туле князь Григорий Темкин доносил, что накануне, 22 июня, Девлет-Гирей весь день бил изо всех своих орудий город, отчего во многих местах был пожар, и янычары делали несколько яростных приступов; однако несмотря на то, что у тульчан было немного ратных людей, все приступы были успешно отбиты при участии мужественных горожан. Утром же 23 июня, когда хан опять готовился к новому приступу, с севера показались большие облака пыли. Обрадованные жители поняли, что это идет царская помощь (высланные Иоанном полки передовой и правой руки), и с криками: «Боже Милостивый! Помоги нам! Царь православный идет», – открыли ворота и произвели стремительную общую вылазку, в которой приняли участие вместе с воинами не только мужское население города, но даже женщины и дети. Множество татар было побито, и в том числе ханский шурин. Девлет-Гирей не стал мешкать и побежал в степь, а прибывшие воеводы Иоанна тотчас же погнались за ним; они успели застигнуть его отступавшие части, которых разбили наголову и захватили огромное количество пленных, верблюдов и пушек. Хан побежал еще быстрее, а Иоанн, так счастливо избавившийся от крымцев, вернулся в Коломну и стал думать там с двоюродным братом своим князем Владимиром Андреевичем, боярами и воеводами: как теперь идти дальше на Казань? Решено было двинуться двумя дорогами: самому государю с полками – своим и левой руки – идти на Владимир и Муром, а всем остальным – на Рязань и Мещеру, чтобы заслонить царя на случай внезапного нападения ногаев, и всем сходиться за Алатырем.
Когда надлежало уже выступать, то произошла неприятная заминка. Новгородские боярские дети ударили челом государю, прося их отпустить домой; они говорили, что уже с весны находятся в Коломне, иные уже бились с татарами, а теперь впереди еще такой далекий путь. Это сильно опечалило Иоанна; наконец он приказал переписать всех челобитчиков и объявить им, что кто хочет идти за государем, тех он будет жаловать и под Казанью кормить, а кому нельзя идти, те пусть остаются в Коломне. Мера эта подействовала: все отвечали в один голос: «Готовы идти с государем; он наш промышленник и здесь и там, промыслит нами, как ему Бог известит». Затем войска выступили из Коломны.
Прибыв во Владимир, Иоанн горячо молился в соборной церкви над гробом своего предка святого Александра Невского, а в Муроме – над мощами князя Петра и княгини Февронии. По пути он получил известие от супруги и благословение от митрополита, а также сведения, что наши отряды имели несколько удачных столкновений с горной черемисой, которая вслед за тем опять присягнула нам. Русское воинство шло то густыми лесами, то чистыми полями и везде находило достаточное продовольствие: в реках ловилась превосходная рыба, в полях росли всякие овощи, а в лесах было множество птиц и разной дичи, причем лоси, по словам летописца, как бы сами приходили на убой; когда рать вступила в землю чувашей, мордвы и горной черемисы, то жители, чтобы загладить свою недавнюю измену, приносили в множестве хлеб, мед и масло.
13 августа Иоанн прибыл в Свияжск, где его уже ожидали войска, отправленные на судах. Все радовались благополучному окончанию трудного похода и наслаждались обильными припасами, прибывшими водою вместе с пушками и военными снарядами.
Царь решил немедленно идти под самую Казань; вместе с тем он поручил Шиг-Алею написать грамоту новому царю Едигеру с предложением добровольно покориться без пролития крови; такие же грамоты были отправлены к казанским людям и их духовенству.
16 августа войска наши стали перевозиться у Свияжска через Волгу на луговую сторону, а 20-го числа сам Иоанн переправился уже за реку Казанку и получил здесь ответ Едигера, наполненный ругательствами и вызовом на брань. В это же время к нам прибыл из Казани некий Камай-мурза, передавшийся на нашу сторону и оказавший нам немалую услугу своими полезными указаниями. Камай-мурза сообщил, что казанцы собрали до 60 тысяч войска и решили крепко биться, причем Едигер половину войска оставил в городе, а другую, под начальством отважного наездника Япанчи, состоящую преимущественно из конницы, скрытно расположил в некотором отдалении от города, в лесных засеках, чтобы действовать оттуда на тыл русских во время осады.
Казань, расположенная на левом луговом берегу Волги, верстах в шести от последней, была обнесена крепкими стенами из дубовых срубов, набитых землею, и вооружена пушками и пищалями; город был выстроен на холмистом левом берегу речки Казанки в том месте, где в нее впадает глинистый проток Булак, идущий из озера Кабан в Казанку. Крутые берега Казанки и Булака огибали город с трех сторон; с четвертой же стороны, там, где простиралось Арское поле, был проведен глубокий ров с валом. В городской стене имелось 10 ворот, а в вершине угла, у впадения Булака в Казанку, помещался сильно укрепленный царский двор с несколькими каменными мечетями.
Получив сведения от мурзы Камая, государь собрал совет, на котором окончательно было решено, как обложить город. Было приказано, чтобы во всей рати каждые 10 человек приготовили по туру, то есть по большой плетенке из хвороста, наполненной землей, да чтобы каждый имел по бревну для устройства тына. Затем настрого было приказано, чтобы без царского повеления, а в полках без воеводского, никто не смел бросаться к городу.
23 августа полки стали занимать назначенные им места; Иоанн повелел развернуть свое знамя с Нерукотворным Спасом и крестом, бывшим с Димитрием Иоанновичем на Дону, и начать служить молебен, после которого он собрал присутствующих и сказал им высокопрочувствованную речь, начав ее словами: «Приспело время нашему подвигу: потщитесь единодушно пострадать за благочестие, за святые церкви, за единородную нашу братию, православных христиан, терпящих долгий плен… Не пощадите голов своих за благочестие, – продолжал государь, – я сам с вами пришел: лучше мне здесь умереть, нежели жить и видеть за свои грехи Христа хулимого и порученных мне от Бога христиан, мучимых от безбожных казанцев…» На это ему отвечал князь Владимир Андреевич обещанием от имени всех не щадить своих голов в борьбе с погаными. «Дерзай, царь, на дело, за которым пришел, да сбудется на тебе Христово слово: всяк просяй – приемлет и толкущему отверзется», – закончил он свой ответ. Тогда Иоанн, взглянув на образ Спаса, сказал во всеуслышание: «Владыко! О твоем имени движемся».
Войска наши обложили Казань так: сам государь со своим отборным полком, преимущественно из конных боярских детей, и двоюродным братом Владимиром Андреевичем расположился на так называемом Царевом лугу; полк левой руки стал по Булаку, примыкая своим правым крылом к озеру Нижний Кабан; левее его, до впадения Булака в Казанку, стал сторожевой полк, а за Казанкой – полк правой руки; на Арском же поле стал большой полк; связью между ним и полком правой руки должен был служить легкий конный отряд, или яртоул, из 7 тысяч конницы и пеших стрельцов, под начальством князей Пронского и Львова.
С утра город казался пустым, и неприятеля нигде не было видно; когда голова яртоула перешла Булак по наведенному мосту и стала двигаться к Арскому полю, то городские ворота отворились, и толпы конных и пеших татар бросились на русский передовой отряд: «и вылезли казанцы из города и пришли встречю государевым полкам; государева же заповедь – без веления да нихто дрзнет на бой». Стрельцы наши стали отстреливаться от нападающих на них татар, а Иоанн, увидя это, двинул к ним на помощь князей Юрия Шемячича и Феодора Троекурова с конными боярскими детьми, после чего казанцы с большим уроном были откинуты в город.
Скоро Казань со всех сторон была обложена нашими войсками, среди которых царил величайший порядок, или, как теперь говорят – дисциплина; никто без царского указа не смел самовольно ничего предпринимать. Всюду ставились туры или устраивались тыны, а затем были расположены пушки: большие, или «верховые», кидавшие каменные ядра, и поменьше, но очень длинные, называвшиеся «огненными», так как они стреляли калеными ядрами и производили в городе пожары; кроме пушек, по Казани действовали также большие затинные пищали – длинные ружья (до сажени), стрелявшие со станков железными ядрами. Всех орудий и больших пищалей было выставлено нами до 150. Неприятель делал против нас беспрерывные вылазки и отчаянно дрался из-за постановки туров, но был всюду успешно отбиваем.
Несравненно больше вреда наносил русским отряд князя Япанчи. Когда наше внимание привлекалось казанцами к стенам города, то обыкновенно в то же время на одной из башен появлялось татарское знамя: оно служило условным знаком для Япанчи; он быстро выносился со своими всадниками из лесных засек, находившихся за Арским полем, нападал на наш тыл и производил в нем немало опустошений.
Между тем наступили и другие невзгоды: страшная буря потопила много судов на Волге с запасами продовольствия, а в воинском стане было снесено множество шатров, в том числе и царский; но Иоанн сохранял неизменно бодрое настроение духа; он приказал двинуть новые запасы продовольствия и постоянно объезжал войска и все осадные работы, подбодряя воинов своим словом и жалованием. Чтобы покончить с постоянными нападениями Япанчи, державшего в тревоге день и ночь русскую рать, на собранном Иоанном совете было решено выделить для этого особый отряд и вверить его князьям Александру Горбатому-Шуйскому и Петру Серебряному – из 30 тысяч конницы и 15 тысяч пеших воинов. Отряд этот искусно расположили в скрытном месте, где он стал выжидать появления Япанчи. 30 августа Япанча, по обыкновению, показался из лесу, быстро двинулся на Арское поле и ударил на стражу, охранявшую наши обозы, которая, как было заранее условлено, отступила к самым осадным работам. Татары кинулись ее преследовать, но вдруг увидели себя отрезанными отрядом Горбатого и Серебряного, вышедшим из своего укрытия.