Наконец, чтобы окончательно покончить с этим вопросом, 10 января 1569 года в городе Люблин был собран общий для Литвы и для Польши сейм. С первых же заседаний сейма обнаружилось непримиримое разногласие между поляками и литвинами. Литвины высказывались за братский союз с Польшей, основанный на равных правах и без малейшего нарушения литовской самобытности. Поляки же желали полного присоединения к себе Литвы. Вследствие этого заседания сейма приняли очень скоро самое бурное направление. Выведенные из себя требованиями поляков, литовские уполномоченные решили, наконец, покинуть сейм и уехали, рассчитывая, что без них он не состоится. Но они жестоко ошиблись. Поляки в их отсутствие поспешили объявить присоединение к Польше состоявших под властью Литвы чисто русских областей: Подлесья, Волыни и Киева – и немедленно же отправили туда польских чиновников для замены русско-литовских.
Тогда, узнав, что Юго-Западная Русь и часть Северо-Западной оторваны от них Польшей, литовцы пришли в ужас и вновь отправили на сейм посольство. Но делать было нечего; крылья у них оказались отрезанными, как они говорили сами, и после многих горьких речей и напрасных слез, пролитых в присутствии Сигизмунда-Августа, 17 июля 1569 года они вынуждены были присягнуть на унию с Польшей. Этой Люблинской унией закончилось отдельное существование Великого княжества Литовского. Оно вошло в состав соединенного Польско-Литовского королевства, которое стало управляться под верховной властью короля уже одним общим сенатом и посольскою избою[18].
Последствия Люблинской унии не замедлили, разумеется, сказаться. Как на Литву, так и на богатейшие земли Подолии, Волыни и Киевской области нахлынули поляки, а вместе с тем и католическая пропаганда; скоро, как мы увидим, литовское дворянство, как высшее, так и низшее, совершенно ополячилось и окатоличелось; все же, что продолжало оставаться русским, пало и сделалось низким и позорным. С тех пор латинство окончательно стало в Западной России панской верою, а православие – холопской.
Сильному развитию в Литве католичества, кроме того, способствовали ослабление протестантства после смерти его главного ревнителя Николая Радзивилла Черного, возникновение на почве этого множества сект и появление в Польше и Литве иезуитов. Последнее обстоятельство имело громаднейшее влияние и на все дальнейшие судьбы Западной России.
Монашествующий католический орден братьев Христа, или иезуитов, возник по мысли благочестивого испанского воина Игнатия Лойолы, раненного в одном сражении в обе ноги. Цель его основания была борьба с развивающимся лютеранством – для восстановления прежнего значения католичества и папы. Для достижения этого иезуиты требовали безусловного послушания своих членов к старшим, строжайшего соблюдения тайн ордена и выработали правило, что «цель оправдывает средства», то есть что для святого дела, которому они служат, позволительны все мирские приемы борьбы: козни, коварство, обман и другие преступления.
Папа после некоторых колебаний утвердил устав нового братства, и оно стало быстро делать необычайные успехи. Главный начальник иезуитов, генерал, имеющий пребывание в Риме, избирался братией на всю жизнь и вскоре приобрел власть, соперничавшую порой с папской. Под его управлением находились начальники иезуитских областей, так называемые провинциалы, распоряжавшиеся в них совершенно самостоятельно, причем в каждой области они прежде всего заботились об устройстве особых учреждений – иезуитских коллегий; назначение коллегий было воспитание юношества и проповедь Слова Божия, но под этими личинами иезуиты чрезвычайно искусно проводили в жизнь свою тайную цель – безусловно господствовать над умами во имя латинства – и пользовались для этого всеми подходящими случаями; если нужно было поразить общество необыкновенными делами самопожертвования, они выставляли из своей среды подвижников и мучеников; если нужно было войти в доверие какого-нибудь могущественного государственного человека, они достигали этого, не останавливаясь ни перед какими средствами; точно так же, если им необходимо было устранить какое-либо лицо, вредное их делу, то при надобности они прибегали и к преступлению. Иезуиты появились в Польше в 1565 году, а в 1569 году, в год Люблинской унии, они перебрались уже в Вильну, где немедленно приступили к устройству своей коллегии и привлечению в нее для обучения юношества. Скоро они приобрели особое доверие горожан, когда во время распространившегося морового поветрия бесстрашно ухаживали за больными и самоотверженно хоронили умерших. Устроенная ими школа стала быстро приобретать известность; в нее посылали детей как католики, так и православные. По праздникам иезуиты устраивали в своей коллегии различные театральные представления, а также и уличные религиозные шествия, в которых ученики в соответствующих одеяниях изображали пророков, апостолов и ангелов, что возбуждало восторг толпы. Вместе с тем иезуиты устраивали народные прения, или диспуты, о вере, причем представителями протестантов являлись зачастую сами же переодетые иезуиты, почему они на глазах всех и бывали без труда побиваемы в этих прениях католиками. Иезуиты не замедлили, конечно, приобрести ревностных последователей в среде польского народа, и самым известным из них был польский ксендз Петр Скарга. Это был человек глубоко верующий, безусловно горячо любящий свой народ и относившийся с большою заботливостью к бедному люду; но вместе с тем Скарга под влиянием иезуитов воспылал самой пламенной ненавистью к православию и ко всему русскому; благодаря своему большому красноречию он был прозван Польским Златоустом и имел чрезвычайно сильное влияние на умы своих современников.
Через несколько лет после появления иезуитов в Вильне стали быстро обращаться в латинство как бывшие ревнители лютеранства, так и искони православные люди. Только простой народ Западной Руси остался верен православию и претерпел за это, как мы впоследствии увидим, немало кровавых гонений.
При начале очерченных выше важных перемен, наступивших в Польско-Литовском государстве вслед за Люблинской унией, скончался в 1572 году Сигизмунд-Август, после чего настало так называемое бескоролевье – время, когда должен был решиться вопрос о выборе ему преемника. Это вызвало, разумеется, сильнейшую борьбу партий.
Протестанты хотели иметь королем протестанта или, по крайней мере, такое лицо, которое предоставило бы им полную свободу вероисповедания.
Православное же население Западной Руси желало видеть на польском престоле сильного московского государя или его младшего сына Феодора; выбор Грозного был по сердцу и части шляхты, надеявшейся, что Иоанн обуздает высшее сословие в Польше по примеру того, как он это сделал в Москве; наконец, и среди больших панов были сторонники Иоанна, понимавшие, какую огромную силу над немцами, турками и другими соседями приобретет обширное Московско-Польско-Литовское государство с близким между собой по крови и духу славянским населением.
Но, конечно, выбору как протестанта, так и православного короля сильно противодействовала могущественная католическая партия, имея во главе папского посланника, или нунция, хитрейшего итальянца Коммендоне; он успел объединить между собою всех влиятельных поляков-католиков и умирить все раздоры, бывшие между ними.
Тем не менее Польско-Литовская рада, давши знать Грозному о смерти Сигизмунда-Августа, объявила ему через своего гонца Воропая о желании видеть королем царевича Феодора.
На это государь ответствовал, по своему обыкновению, длинной речью, из которой видно было, что он, не отказывая полякам в Феодоре, склонялся более к тому, чтобы быть избранным самому, причем признавал особенно желательным получить одно Великое княжество Литовское без Польши. То же говорил он и прибывшему впоследствии большому послу Михаилу Гарабурде. При этих переговорах Иоанн, как и подобало русскому государю, отнюдь не высказывал каких-либо заманчивых обещаний, чтобы привлечь избирателей на свою сторону, а, напротив, ясно и определенно ставил условием своего избрания уступку ему Ливонии до берегов Двины, а также Киева; Полоцк же он обещал возвратить Литве. Вместе с тем государь тут же указывал, что будет рад видеть на польском престоле австрийского принца Эрнеста, сына германского императора Максимилиана II, с которым он был в добрых отношениях.
Когда в Варшаве начался избирательный сейм, то Иоанн не послал туда ни своего посла, ни денег на подкупы. «Иоанн ждал к себе послов польских и литовских и никак не хотел унижаться до искательства и просьб», – говорит С. Соловьев. Против Эрнеста Австрийского сильно восстал турецкий султан, который не хотел видеть на польском престоле своего соседа и грозил в случае его избрания войной; кроме того, поляки вообще не любили австрийский дом. Поэтому на выборах одержала верх партия французского принца Генриха Валуа, брата короля Карла IX, знаменитого устроителя Варфоломеевской ночи. Ввиду последнего обстоятельства польские протестанты были сильно встревожены выбором Генриха, но их всех успокоил ловкий французский посол Монлюк, давший за будущего короля торжественное обещание, что протестанты ни в чем не будут стеснены при отправлении своего богослужения. На выборах поднимался также вопрос и о короле из среды своих природных поляков, но против этого, чтобы не нарушить между шляхтой равенства, восстал славный муж, знаменитый своей ученостью, красноречием и обширными способностями Ян Замойский, хотя, без сомнения, он мог более чем другие рассчитывать быть избранным королем.
Новоизбранный король Генрих приехал в Польшу в 1574 году; это был весьма легкомысленный молодой человек, страстный поклонник карточной игры и всякого рода удовольствий, которым он предавался напролет целые ночи; днем же он должен был с невыразимой для себя тоской проводить время в занятиях государственными делами, в которых ничего не понимал, так как не знал ни латинского, ни польского языков. Затруднительность его положения усиливалась еще тем, что протестанты настойчиво требовали, чтобы он повторил присягу, данную его послом в сохранении их прав; Генрих же, будучи всецело под влиянием латинского духовенства, уклонялся; вследствие этого отношения между партиями в Польше обострились до крайности, и редкий день проходил без драк и убийств, причем ненависть поляков направлялась и против французов, приехавших с королем: он проводил свое время почти исключительно с ними одними и с безумной расточительностью тра