«Когда таким образом, – говорит Гейденштейн, – у русских была отнята всякая надежда на защиту, то последние опять приступили к переговорам о сдаче», и разрушенный пожаром город был сдан на условии свободного выхода из него всех ратных людей. Добыча, взятая поляками, обманула их ожидания: она была невелика. Сокровища же соборной церкви Святой Софии заключались в редком собрании древнегреческих и славянских книг, которые все погибли.
В этом же храме заперлись для защиты и были взяты силою епископ Киприан и воеводы. «Епископ, или – как они говорят, владыка, – рассказывает Гейденштейн, – по имени Киприан и воеводы, бывшие в крепости, одни только отговаривали от сдачи и настаивали, что лучше умереть, нежели отдаться живым в руки неприятелей; они уже раньше пытались поджечь порох и за один раз взорвать крепость, убить себя и всех находившихся в ней… Выходившим (из крепости москвитянам) было назначено на выбор два места: на одно шли те, которые желали поступить под власть и покровительство короля, на другое те, которые хотели возвратиться в Москву. Тем и другим была предоставлена свободная воля для решения вопроса о себе и о своих выгодах; большая часть избрала возвращение в отечество и к своему царю. Замечательны их любовь и постоянство в отношении к тому и другому; ибо каждый из них мог думать, что идет на верную смерть и страшные мучения…» Царь, однако, ограничился размещением вернувшихся ратников в пограничных крепостях: Великих Луках, Невеле, Заволочье и Усвяте, чтобы геройской защитой их они могли смыть с себя бесчестье за сдачу Полоцка.
Не щедро наградил Баторий русских, перешедших из страха пред Грозным на его сторону. «Многие стрельцы и другие люди московские, – писал король своему дворному конюшему литовскому, – после взятия Полоцка… поддались нам, и мы их наделили пустыми участками земли в Гродненском старостве. Но им нечем обрабатывать эти участки. Так приказываем тебе взять у подданных наших в Литве кляч самых негодных и мелких, штук с полтораста, и поделить их между этими москвичами».
Вслед за Полоцком был зажжен и взят после страшной резни Сокол, в котором особенно свирепствовали немцы, причем их «маркитанки» (женщины-торговки, следующие при войсках) вырезывали жир на лекарство у убитых русских, в том числе и у воеводы Шеина. «Повсюду происходило большое убийство, – рассказывает Гейденштейн, – так что многие и, между прочим, Вейер, старый полковник, говоря о своем участии во многих сражениях, не задумывался утверждать, что никогда ни в одном месте битвы не видел он, чтобы так густо и тесно друг с другом лежали трупы». Вслед за Соколом были взяты и остальные пять деревянных крепостей, воздвигнутых Иоанном.
Удача под Полоцком сопровождалась успехом королевских войск и в других местах: князь Константин Константинович Острожский, сын победителя под Оршей, опустошил Северскую область до Стародуба и Почепа, а оршинский староста Кмита – Смоленскую. Вместе с тем и шведы опустошили Ижорскую землю и Карелию и осаждали также Нарву, последнюю, впрочем, неудачно.
При этих обстоятельствах Иоанн написал в Москву дьяку Андрею Щелкалову, чтобы он откровенно, но спокойно объявил жителям про успехи неприятеля. Созвав представителей города, Щелкалов сказал им: «Добрые люди! Знайте, что король взял Полоцк и сжег Сокол; весть печальная, но благоразумие требует от нас твердости. Нет постоянства в свете… Утешайтесь в малой невзгоде воспоминанием столь многих побед и завоеваний царя Православного». Это слово умного дьяка подействовало, и Москва отнеслась спокойно к известию о наших неудачах; только несколько неистовых баб стало громко вопить по всем концам города о наших бедствиях и смущать сердца добрых граждан, возбуждая их к мятежу; тогда баб этих высекли, и они успокоились.
Гордый своими успехами, Баторий не замедлил отпечатать на походных станках, возимых с собой, ряд вычурных извещений для отсылки в Европу об одержанных им победах; вместе с тем, вероятно, в ответе на полученный от папы меч он послал в Рим сделанные по его приказанию точные планы как Полоцка, так и шести крепостей, его окружавших, и в следующем, 1580 году римские резчики по меди изготовили по ним доски.
Затем Баторий, желая выиграть время, чтобы подготовиться к походу будущего года, отправил к Грозному грамоту, в коей он укорял его, что кровь христиан проливается из-за Иоанновой гордости, и давал тем понять, что он не против мирных переговоров.
На это царь отвечал ему: «Другие господари, твои соседи, согласились с тобою жить в мире, потому что им так годилось; а нам как было пригоже, так мы с тобой и сделали; тебе это не полюбилось; а гордым обычаем грамоты мы к тебе не писывали и не делывали ничего… О Лифляндской же Земле и о том, что ты взял Полоцк, теперь говорить нечего, а захочешь узнать наш ответ, то для христианского покоя присылай послов великих, которые бы доброе дело между нами по пригожу постановить могли…»
Но, как мы говорили, король хотел только протянуть время путем переговоров, а потому они и не привели ни к каким последствиям, хотя в начале 1580 года царь и писал Баторию: «Если нам теперь все эти дела между собою поминать, то никогда христианство покоя не получит; так лучше нам позабыть те слова, которые прошли между нами в кручине и гневе; ты бы, как господарь христианский, дело гневное оставил, а пожелал бы с нами братской приязни и любви, а мы, с своей стороны, все дела гневные оставим, и ты бы, по обычаю, отправил к нам своих послов».
Вместе с этим московским гонцам, возившим царские грамоты, наказывалось держать себя очень вежливо и осторожно с поляками и прытко не браниться, если они будут испытывать тесноту и обиды.
В январе 1580 года Грозный созвал в Москве Церковный собор и торжественно объявил ему, что Церковь и православие в опасности, так как бесчисленные враги восстали на Россию: турки, крымцы, ногаи, литва, поляки, венгры, немцы и шведы – как дикие звери разинули челюсти, чтобы поглотить нас; что он с сыном Иоанном и боярами бодрствует день и ночь и что духовенство также должно прийти на помощь Отечеству; войска скудеют и нуждаются, монастыри же богатеют, владея громадными земельными имуществами, а потому он требует от них жертв.
Мы видели, что вопрос об ограничении монастырского землевладения поднимался еще при Иоанне III. Теперь внук его ввиду крайнего состояния, в котором находилось государство, вновь поставил его собранному собору, который приговорил грамотой, что земли и села княжеские, когда-либо отказанные митрополитам, епископам, монастырям и церквам или купленные ими, переходят во владения государя, а все другие остаются навсегда их неотъемлемыми достояниями; точно так же было поставлено, чтобы впредь епископы и монастыри не должны присваивать себе земельных владений – ни по дарственным грамотам для устройства душ, ни покупкой, ни отдачей под них денег в залог. Это важное постановление собора приостановило дальнейший рост монастырского землевладения и давало, конечно, в руки государства большие земельные богатства; но, чтобы получить с них доход, нужно было время, а между тем издержки на войну требовались немедленно; поэтому епископы и монастыри внесли Иоанну также значительное количество денег на военные расходы.
Усиленно готовился к новому походу и Баторий. Несмотря на удачные действия под Полоцком, в Польше многие вместо благодарности встретили его с упреком, и только благодаря искусству и красноречию Яна Замойского, ставшего великим канцлером, упреки эти были опровергнуты на сейме. Денег для нового похода не было, и королю пришлось дать из своих и занять у частных лиц; Замойский также много помог в этом деле.
Прислал и брат Стефана, ставший седмиградским воеводой, значительный отряд венгров; но все же пехоты было мало, а изнеженная шляхта не хотела в ней служить; тогда Баторий положил выбирать по одному самому крепкому и здоровому человеку из каждых 20 королевских крестьян, с тем чтобы, по выслуге в войсках, избранный и его потомство были навсегда освобождены от всяких крестьянских повинностей.
Послав сказать Иоанну в ответ на грамоту его, приведенную нами выше, что он садится на коня, но ожидает московских послов, Баторий в июне 1580 года двинулся со всеми своими войсками из Вильны на Часники; место это расположено на равном расстоянии от Великих Лук и Смоленска, и поэтому сосредоточение у него королевских сил скрывало так же, как в прошлом году сосредоточение у Свира, намерения Стефана о его последующих действиях.
В гораздо более трудном положении находился Иоанн, вынужденный обороняться. Сильные полки были поставлены им на юге против крымцев и двинуты на северо-запад против шведов; для встречи же Батория надо было держать войско наготове и у Пскова, и на Двине, и у Смоленска.
От Часников король во главе 50 тысяч человек (из них 21 тысяча приходилась на пехоту) направился к Великим Лукам. Скоро Ян Замойский зажег деревянную крепость Велиж и взял ее; затем поляки взяли и Усвят.
При этих обстоятельствах Иоанн, поборов свою гордость, приказал нашим послам, уже высланным к Баторию, но затем задержанным ввиду открытия им военных действий, продолжать свою поездку и вести переговоры о мире.
Эти послы, князь Сицкий, Роман Пивов и Фома Пантелеев, явились к королю, когда он подошел к Великим Лукам, и терпели от поляков большие дерзости, как только перешли нашу границу; в ответ на эти дерзости послы держали себя не вызывающе, но с большим достоинством; когда посланный к ним от оршинского воеводы Филона Кмиты назвал последнего воеводой смоленским, то Сицкий и Пивов сказали ему: «Филон затевает нелепость, называя себя воеводой Смоленским; он еще не тот Филон, который был у Александра Македонского; Смоленск – вотчина государя нашего; у государя нашего Филонов много по осторожным воротам». Еще грубее стали обращаться с послами, когда они прибыли в стан короля. Баторий сидел в шапке и не привстал, когда они передавали ему, по обычаю, царский привет. Послы предложили королю от имени Иоанна Полоцк, Курляндию и 24 города в Ливонии. Но Баторий ответил, что он может согласиться на мир, если ему будет уступлена вся Ливония, а также Псков, Новгород, Смоленск, Великие Луки, и деятельно вел осаду против последней крепос ти. После многих стараний Замойскому удалось зажечь ее деревянные стены; венгры так же, как под Полоцком, опасаясь лишиться добычи, в случае если осажденные вступят в переговоры о сдаче, самовольно кинулись на приступ, ворвались в город и начали резать всех, не щадя ни возраста, ни пола. Поляки последовали их примеру; тщетно Замойский напрягал все свои силы, чтобы остановить эти зверства; ему удалось спасти только двух воевод; все же остальные русские были перебиты. «В бешеной схватке, – говорит Валишевский, – на этот раз не был пощажен никто. Даже были перебиты монахи, вышедшие крестным ходом с иконами и крестами».